«Давай полетим к звездам!» - Чебаненко Сергей. Страница 16

- Слушаюсь и повинуюсь, принцесса! - Я почувствовал себя на седьмом небе.

Мы еще долго дурачились около фонтана, фотографируя друг друга. Инга приняла на себя роль строгого мастера, а я -неловкого и неопытного подмастерья.

А потом пригласил ее пообедать. Мы побродили по аллейкам ВДНХ и, в конце концов, нашли уютное кафе.

Инга родилась в Латвии. Во время войны ее родители участвовали в антифашистском подполье, попали в руки гестаповцев и были расстреляны. Четырехмесячную девочку чудом - за несколько часов до ареста матери - успела забрать к себе мамина сестра.

После освобождения Прибалтики советскими войсками, Инга восемь лет жила у тетки в Риге. Но в августе пятидесятого госбезопасность разглядела в скромном библиотекаре из городской библиотеки матерого “врага народа”. Тетка получила четвертак и сгинула где-то в колымских зонах. Первоклассницу Ингу отдали в детский дом. В пятнадцать лет перед ней раскрыло двери фабричное училище - советское государство решило, что из юной Лаукайте выйдет хорошая швея-закройщица. Государство ошиблось. На швею Инга действительно выучилась и даже отработала положенные три года после распределения на фабрике, где шили нижнее белье. Но потом круто изменила свою судьбу. Инга Лаукайте поступила в Рижский университет на факультет математики.

- Почему именно математики? - удивился я. Как-то не вязались в одно целое интегралы и производные с обликом этой веселой и жизнерадостной девушки.

- Она мне с детства нравилась. В математике, Март, есть и своя строгость, и однозначность, и даже свои чувства...

- Чувства в математике? - Я скептически покачал головой. У меня, законченного гуманитария, с алгеброй, тригонометрией и геометрией всегда были напряженные отношения. - А как вы стали фотохудожником?

- Очень просто, - она повела плечиками. - Однажды купила старенькую фотокамеру. Увлеклась съемками. Потом окончила курсы... Как-то отдала несколько снимков в женский журнал. Их напечатали. Меня приняли на работу фотокорреспондентом. На полставки - днем я училась.

- А потом?

- Я окончила университет, меня распределили сюда, в Подмосковье. Год я проработала учителем математики в Пушкино. А теперь школу объединяют с другой школой, и придется искать новую работу...

- Слушайте, Инга, - я хлопнул себя ладонью по лбу. - Да у нас же в газете есть вакансия фотокора! А если...

Мы еще долго гуляли по Москве, потом я поехал провожать ее в Пушкино. Утром встретились снова, и она отдала мне толстый пакет со своими работами. На следующий день пакет оказался на столе у замглавреда. Сергей Сергеевич

внимательно просмотрел фотографии, уставился на меня рачьими, почти бесцветными глазами и осведомился:

- Значит, протежируешь даму сердца, Луганцев?

- При чем тут дама сердца, Сергеич? - моментально вспыхнул я. - Фотоснимки же - кпасснейшие!

Замглав добродушно хихикнул в седые усы и потер ладонью лысину:

- Ну, насчет дамы сердца - это так, к слову... А фотографии действительно хороши. Мастерские. Ладно, тащи на собеседование свою девицу!

Так Инга стала работать в “Советских Известиях”.

То, что происходит обычно между симпатизирующими друг другу мужчиной и женщиной, случилось у нас к концу второй недели знакомства. Мы ходили в кино на вечерний сеанс. Фильм был двухсерийный, и в десять вечера совершенно уже невозможно было ехать на вокзал, а потом еще трястись в электричке “к черту на кулички” - до Пушкина. Я живу на улице имени Восьмого марта, недалеко от станции метро “Аэропорт”. Краснея, бледнея и заикаясь, предложил Инге переночевать в моей квартире.

- Коварный ты мужчина, Луганцев, - сказала она, пристально разглядывая меня. - Умеешь поставить девушку в безвыходное положение.

- Ты только не подумай... - совсем стушевавшись, начал оправдываться я, но она решительно взяла меня под руку, поцеловала в щеку, и вздохнула:

- Пойдем уж, рыцарь...

Я живу один в трехкомнатной квартире. Отец и мама у меня геологи, месяцами не бывают дома. Конечно же, предложил Инге жить у меня.

- А что подумают твои соседи? - поинтересовалась она. -И потом... Слухами земля полнится. На работе комсомольцев Луганцева и Лаукайте обвинят в аморальном поведении.

- Плевать я хотел на слухи, комсомол и аморальное поведение... - начал заводиться я, но она положила мне теплую ладошку на руку и сказала:

- Ездить каждый день на работу из Пушкино и обратно, конечно, не удобно. Поэтому сниму себе квартиру в Москве.

Я понял, что иначе не будет. Во всяком случае, пока.

Она действительно, сняла себе комнату в коммунальной квартире около станции метро “Динамо”, совсем недалеко от моего дома. Конечно, мы встречались ежедневно - и на работе, и вне работы. Два или три раза в неделю она оставалась ночевать у меня. Субботы и воскресенья, за редким исключением, мы проводили вместе - гуляли по Москве, ходили в театры и музеи.

На работе все как-то сразу, без сплетен и сюсюканья за спиной, уяснили, что “Инга - девушка нашего Мартика, и у них  все очень серьезно”. Даже Мишка Соколов, известный показным ретроградством и любивший поморализировать по поводу отношений между мужчиной и женщиной, изрек:

- Наконец-то, ты остепенишься, Луганцев. А то, понимаешь, одни юбки на уме...

- Убью, - я шутливо погрозил ему кулаком.

...Вопреки моим ожиданиям никакого “забора дощатого” в полутемном переулке не оказалось. От остановки к большим высоким воротам проходной Всесоюзного комитета по космическим исследованиям вела широкая асфальтовая дорога.

На посту охраны лейтенант с голубыми петлицами на кителе долго изучал мой паспорт и служебное удостоверение, и только потом достал из ящика рабочего стола заранее выписанную на меня карточку разового пропуска.

- Пойдете прямо, никуда не сворачивая, - пояснил бесцветным голосом. - Примерно через двести метров будет главный административный корпус. Вам в левое крыло и на второй этаж.

За воротами сверхсекретного Комитета по космосу асфальтовая дорога нырнула в густой коридор из кустов и деревьев, надежно закрывавший от глаз все, что было слева и справа. До самого входа в главный административный корпус никаких боковых ответвлений не обнаружилось.

На втором этаже административного здания я отыскал обитые кожей двери с надписью “Приемная”. За дверью оказалась большая светлая комната с секретарским столом и несколькими мягкими диванами. За столом разбирала бумаги светловолосая женщина-секретарь. В левой от входа стене была еще одна плотно закрытая дверь. На двери висела красная табличка с золотистой окантовкой и надписью такими же золотистыми буквами “Генеральный директор Всесоюзного комитета по космическим исследованиям”. Фамилии владельца кабинета на табличке не было - может быть, тоже в целях секретности.

С одного из диванов поднялся высокий молодой мужчина в строгом синем костюме.

- Мартын Луганцев, корреспондент “Советских Известий”? - цепкий взгляд скользнул по моему лицу.

- Да, у меня назначена встреча с Сергеем Павловичем Королевиным. На половину третьего.

- Знаю, - мужчина кивнул. - Сергей Павлович ждет вас, проходите.

Он сделал шаг вправо и распахнул дверь, ведущую в кабинет Королевина.

Кабинет Генерального директора ВККИ оказался небольшим, чуть побольше приемной. Два огромных окна, за которыми шелестели листвой высокие зеленые клены, стены заставленные шкафами с книгами, и рабочий стол в правом углу комнаты. На столе - лампа “медуза” на длинной ножке, несколько папок с бумагами и вертикальная рамка с какой-то фотографией.

Из кресла за столом навстречу мне поднялся хозяин кабинета.

Когда я готовился к этой беседе, смог отыскать только два изображения Королевина - оба в английском “Спейсфлайте”. Фотографии были сделаны во время “космических” митингов на Красной площади, когда чествовали кого-то из наших прославленных космонавтов. На одном фото Королевин был в широкополой шляпе, и его лицо было плохо видно. А другая фотография была немного смазана, изображение не сфокусировано, и разглядеть на фото можно было только общие черты лица.