«Давай полетим к звездам!» - Чебаненко Сергей. Страница 6

- Ого! - Я присвистнул. - Тех самых, секретных?

- Да, тех самых, - подтвердил Аджубеев. - Тех, фамилии которых мы все эти годы скрывали от излишне любопытных глаз и ушей.

- А в чем будет состоять мое задание? - Я решил круто взять быка за рога.

- Ты как раз и должен будешь первым назвать миру фамилии наших главных конструкторов, - сказал Алексей Иванович. - Взять у каждого из них интервью.

Он чуть помедлил, собираясь с мыслями, и произнес:

- Но есть одна загвоздка...

На его высоком с заметными залысинами лбу пролегли глубокие прямые морщины.

- ЦК партии, - с нажимом начал Аджубеев, - хотел бы, чтобы фамилии наших выдающихся конструкторов стали известны всему миру. Но... Но эти люди по-прежнему остаются секретоносителями, как выражаются ребята из Комитета госбезопасности. Поэтому ЦК партии не хотел бы, чтобы о каждом из наших конструкторов было сказано слишком много. Понимаешь? Достаточно будет краткой информации. Родился, учился, женился...

- М-м-м, а о чем же я с ними тогда буду говорить? - Я не смог скрыть недоумения.

- О космической технике, разумеется, - заулыбался Алексей Иванович. - Ты подготовишь цикл интервью, в которых представишь читателям наших космических руководителей и подробно распишешь все их славные дела. Каждое интервью должно быть размером примерно на одну газетную полосу...

- Извините, Алексей Иванович, - я вздохнул, - но мне все равно кажется, что у Коновалина или Пилипенко этот материал получился бы лучше... Они давно, как говорится, “в теме”. А я пока не могу отличить “Восток” от какого-нибудь “Севера” или “Лунника”.

- Это как раз и хорошо! - Аджубеев снова растянул губы в улыбке. - Я и хочу, чтобы ты написал о нашей космической технике с позиций человека, который совершенно с ней не знаком. То есть просто, ясно и доступно.

Он задумчиво пожевал губами и продолжил:

- Видишь ли, Март... Наши “старики” - Пилипенко и Коновалин - пишут о космонавтике правильно, умно и... немного скучно. А мне бы хотелось, чтобы ты бросил свежий взгляд на космическую программу. И заодно представил бы читателю главных творцов наших достижений в исследовании космоса.

- Угу, - закивал я. - Значит, мне нужно взять несколько интервью у главных конструкторов и повести разговор так, чтобы больше говорить не об их биографиях, а о той технике, которую они создают.

- Именно так, - подтвердил Алексей Иванович. Он пододвинул к себе тонкую папку с угла письменного стола, достал из нее лист бумаги и протянул его мне:

- Это твоя шпаргалка.

- Что? - не понял я.

- Здесь указаны фамилии людей, с которыми ты должен по очереди побеседовать и адреса предприятий, на которых ты можешь их найти. Прочитай, пожалуйста.

Я поднялся со стула, взял из его рук лист, углубился в чтение.

Королевин Сергей Павлович.

Михеев Василий Павлович.

Глуховцев Валентин Петрович.

Бушунин Константин Давыдович.

Филов Вячеслав Михайлович.

Северцев Гай Ильич.

Мозжоров Юрий Александрович.

Всего семь фамилий. И напротив каждой - контактные телефоны и адреса их “космических фирм”.

- Эту бумагу можешь оставить себе, - сказал Аджубеев. -Но на всякий случай, имей в виду: список остается все еще секретным. Так что трепаться о полученном задании и называть кому-то из друзей и знакомых эти фамилии я тебе очень не советую. Ясно?

- Так точно, товарищ главный редактор, - я шутливо вытянулся в струнку и выпятил подбородок:

- Разрешите приступить к работе?

Аджубеев окинул меня веселым взглядом, хохотнул и попросил:

- Ты уж, будь добр, постарайся, ладно? Люди, о которых нужно написать, достойны того, чтобы о них было написано хорошо.

- Конечно, - я пожал плечами. - Постараюсь, Алексей Иванович.

- Вот и отлично. Шагай работать.

Я вышел в приемную и плотно прикрыл дверь в кабинет. Сложил вчетверо лист с фамилиями главных космических конструкторов и сунул его во внутренний карман пиджака. А потом приосанился и продекламировал:

- Говорит редактор наш:

“Вот возьми на карандаш -

В прошлом школа, малыши.

Ты про космос напиши!”

- Чего? - Елена Львовна испуганно воззрилась на меня.

- Экспромт на злобу дня, - пояснил я. - Поэтический.

- Стихоплет, - с беззлобной иронией констатировала секретарша и с королевским величием указала пальцем на дверь в коридор:

- Марш, на рабочее место, Луганцев!

Чеслав Волянецкий и другие -1

(рабочие записи)

“ПАДАЛ ПРОШЛОГОДНИЙ СНЕГ”

Когда я по крутому спуску выехал из Лимели на шоссе и повернул налево, позади “форда” обнаружился громадный бензовоз.

В Лимели я оказался случайно. Всю последнюю декаду сентября провел на западном побережье Соединенных Штатов, где вместе с профессором Карлом Леманом занимался анализом перспектив американской лунной программы. Когда работа была закончена, пришло время возвращаться в Вашингтон. Решительно отверг услуги авиакомпаний “Дельта” и “Транс-Ворлд Эрлайнз”, которые радостными улыбками сногсшибательной красоты стюардесс с рекламных плакатов зазывали в полет. За пять лет резидентства в этом мире мне до смерти надоели ревущие самолеты и многолюдные аэропорты. Я устал от душераздирающих воплей сирен и бешеного визжания колес полицейских машин, от будоражащего сердце перезвона медных колокольчиков на несущихся по трассам красных пожарных автомобилей. С души воротило от змеиного шелеста шин, непрекращающегося рокота раздраженных моторов, грохота нервно дергающихся отбойных молотков, от постоянного гула голосов сотен и тысяч людей на улицах, в супермаркетах и в офисах, от пронзительных свистков, которыми швейцары многочисленных гостиниц в Нью-Йорке вызывают желтые в черную “шашечку” такси. Захотелось немного отдохнуть от шума и суеты человеческих масс, увидеть Америку не с высоты полета, а “в живую”: прокатиться по ее дорогам, посмотреть города и природу, пообщаться с обычными американцами. Мой желудок жаждал бургеров “Вилороги” и жаренного картофеля “Мескит”. Я хотел пить самое дешевое пиво “Бакгорн” техасской пивоварни “Одинокая звезда” и курить сигареты “Лаки страйк”.

Меня расслабил Фриско. Сан-Франциско разительно отличается от всех американских городов, в которых я бывал. Он лежит на холмах, и весь какой-то солнечный, белый, пропитанный свежим дыханием Тихого океана. Днем я и Леман копались в документации американской программы полета к Луне. А ближе к вечеру я брал напрокат очередную колымагу и отправлялся неторопливо колесить по улицам. Когда-то, - в моем родном мире, - здесь, в Сан-Франциско, жило семейство Воля-Волянецких.

Мой далекий предок, молодой новгородский купец Георгий Волин в начале семнадцатого века, - в смутные времена, - был схвачен татарами где-то на юге Подмосковья. Гнали пленника в Крым. Быть бы моему предку рабом на галерах, если бы уже на Украине, в Диком поле, не отбил его отряд вольных казаков. Георгий стал называться Воля, забросил купеческие дела и примкнул к освободителям. Вскорости обзавелся семьей, позже - осел в Киеве.

В 1812 году потомок Георгия и мой прадед Петр Воля участвовал в Отечественной войне. Красавец-гусар влюбился в польскую княжну Марию Волянецкую. Женился. Супружеская чета взяла себе двойную фамилию - Воля-Волянецкие.

В 1824 году Петр Воля-Волянецкий примкнул к декабристам. После разгрома восстания 14 декабря 1825 года не стал дожидаться ареста, а с женой и двумя малолетними детьми бежал сначала в Европу, а потом перебрался в Америку. Поселился на западе континента, в Сан-Франциско.

В 1883 году мой отец Сергей Воля-Волянецкий отправился с торговой миссией в Санкт-Петербург - хотел, чтобы между Россией и Америкой завязались более тесные экономические связи. В российской столице познакомился с графиней Ириной Ростовцевой, предложил ей руку и сердце и получил согласие. Остался в России, стал одним из крупнейших промышленников на северо-западе страны.