Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд. Страница 52

И пройдя еще один тоннель, Саймон услышал новые голоса, голоса, не слышанные прежде, каким-то образом более реальные и нереальные, чем те, что до сих пор оставались его нежеланными спутниками. Некоторые кричали на языках, которых он никогда не знал, если только не читал их в книгах доктора.

Полутьма исказилась вокруг него, словно он находился в центре вращающегося колеса. Он повернулся и слепо побрел вниз по проходу в еще один величественный зал, сжимая пульсирующие виски. Свет в этом зале изменился — тонкие голубые лучи падали из трещин в невидимом потолке, прорезая тьму, но ничего не освещая.

Запах воды и незнакомых растений стал резче; Саймон слышал, как бегут кричащие мужчины, плачут женщины и звенит металл. В почти непроницаемой темноте бушевали звуки страшной битвы, не касаясь его. Он закричал — или подумал, что закричал, — но не услышал звука своего голоса.

Потом, снова и снова подтверждая его уже несомненное безумие, в пронизанной голубыми лучами тьме начали возникать призрачные фигуры. Бородатые мужчины с факелами и топорами преследовали стройных людей, вооруженных мечами и луками. И те и другие, прозрачные и невесомые как дымка, пробегали, не замечая Саймона, хоть он и стоял в самой гуще их.

Джингизу! Айа 'ай! О Джингизу! — завыли голоса.

Бей демонов-ситхи! — рычали другие. — Поджигайте их гнездо!

Эти голоса не заглушали плотно прижатые к ушам руки.

Саймон бросился вперед, спотыкаясь, в надежде убежать от этих страшных криков, полных боли и гнева. Упав в неведомое входное отверстие, он увидел площадку из белого полированного камня. Пальцы, скользящие по земле, не чувствовали ничего, кроме вязких подушек мха, но в глазах сияло неоглядное белое пространство. Он пополз вперед, чувствуя трещины и углубления и видя все ту же безупречно гладкую поверхность. Наконец он достиг края площадки и застыл перед черной пропастью, пахнущей вечностью и смертью. Камешек скатился из-под его руки, и много времени прошло, прежде чем раздался всплеск.

Что-то большое и белое мерцало во тьме около него. Он поднял тяжелую гудящую голову и с трудом перевел глаза с края черного озера на белое мерцание.

В двух шагах от того места, где он лежал, виднелись нижние ступени огромной каменной лестницы. Белоснежная спираль стремительно уходила вверх, огибала край озера и исчезала в темноте.

Он раскрыл рот от удивления, и в это время услужливая память подсказала ему слова, которые он чуть не забыл под шум назойливых голосов.

Ступени. Доктор сказал: искать ступени Тан'са.

Он двигался вперед, с трудом переползая со ступени на ступень, прекрасно сознавая, что неизлечимо безумен или давно мертв и обречен вечно блуждать в этом ужасном подземном мире. Под землей, в глубокой тьме не бывает ни голосов, ни призрачных воинов, свет не проникает туда, и ступени лестницы не могут сиять алебастром, освещенным луной.

Саймон подтягивал себя к очередной ступени, цепляясь за края дрожащими, скользкими от пота пальцами. Он поднимался все выше, иногда вставая на ноги, иногда ползком, оборачивался и смотрел вниз. Безмолвное озеро покоилось в гигантском зале, гораздо большем, чем литейная. Потолок нельзя было различить в темноте, и туда же, в неизмеримую высь, уходили концы стройных белых колонн.

Туманный свет блестел на нефритово-зеленых и цвета морской волны стенах и касался рам высоких арочных окон, из которых вырывалось теперь угрожающее малиновое сияние.

Среди жемчужного тумана, повисшего над безмолвным озером, виднелась темная колеблющаяся фигура. Она казалась воплощением удивления и ужаса, и это заставляло Саймона мучительно сострадать ей.

Принц Инелуки! Они пришли! Северяне пришли!

Когда этот последний страстный крик болью отозвался в сознании Саймона, призрак в центре поднял голову. Горящие красные глаза его прорвали туман, как факелы.

Джингизу, выдохнул голос. Джингизу. Так много скорби!

Вспыхнул малиновый свет. Волна смерти и страха хлынула снизу. Темный призрак поднял длинный тонкий предмет, и прекрасный зал стал расплываться на глазах, как отражение в воде, куда бросили камень. Саймон отвернулся в ужасе, охваченный чувством невосполнимой утраты и отчаяния.

Что-то исчезло. Что-то прекрасное жестоко уничтожили. Саймон видел гибель мира, слышал его последний затихающий крик, пронзивший его сердце острее меча.

Даже всепоглощающий страх вытеснила бесконечная печаль, нашедшая выход в горьких слезах, которые давно уже должны были иссякнуть. Опираясь лишь на темноту, юноша продолжал нескончаемый путь вокруг величественного зала Тени и тишина поглотили призрачную битву и призрачный зал, укрыв его воспаленный мозг черным одеялом.

Миллион ступеней почувствовали его слепые прикосновения. Миллион лет пронеслись незаметно, пока он брел в темноте, утопая в печали.

Тьма охватила его. Последнее, что он почувствовал, был металл под пальцами и дуновение свежего ветра на горящем лбу.

Глава 14. ОГОНЬ НА ХОЛМЕ

Он проснулся в длинной темной комнате, окруженный неподвижными спящими фигурами. Значит, страшные видения были просто сном. Он лежал в своей постели рядом с прочими слугами. Тонкий луч света проникал сквозь щель в двери. Саймон тряхнул ноющей головой.

— Почему я сплю на полу? Камни такие холодные..

И почему остальные лежат так неподвижно? Их темные фантастические фигуры со шлемами и щитами были пугающе спокойны, как… как мертвые, ждущие Страшного суда… Это же был сон! Разве нет?

Задыхаясь от ужаса, Саймон отполз от черной промозглой дыры тоннеля к щели, источающей рассеянный свет. Мертвые, изваянные из камня и уложенные поверх их древних могил, не препятствовали его уходу. Юноша толкнул плечом тяжелую дверь склепа и упал на мокрую траву кладбища.

После того, что казалось Саймону бесконечными годами в темноте, луна была для него просто отверстием в ночном небе, ведущим в светлую комнату за ним, страну сверкающих рек и благодатного забвения. Юноша припал к земле и почувствовал, как согнулись под его щекой мокрые стебли травы. Со всех сторон торчали согнутые каменные пальцы надгробий. Луна окрашивала обломки камня в зловещий цвет обнаженной кости. Были они такими же забытыми и неухоженными, как и те мертвецы, на место упокоения которых указывали надгробия.

В памяти Саймона часы, прошедшие в пути от последних огненных мгновений в комнате доктора к мокрой траве кладбища, закружились в немыслимой карусели, непостижимой, как бесшумный полет облаков по ночному небу. Крики, треск пламени, охваченное огнем лицо Моргенса, глаза Прейратса, похожие на дыры, ведущие в вечную тьму, — все это было столь же реально, как вздох, который он только что сделал. Тоннель отдавался в сознании затухающей, пульсирующей болью, звенящими голосами и пустым безумием. Саймон помнил грубые стены, паутину и бесконечные разветвления кривых переходов.

Вспоминались ему и странные яркие сны, невыносимо печальные, и смерть чего-то прекрасного. А в общем он чувствовал себя высушенным, хрупким и бессильным, словно осенний лист. Похоже было, что последние метры он полз, потому что колени и руки были ободраны, а одежда разорвана, но разум его все еще оставался затуманенным темнотой. Ничто не было до конца настоящим, похожим на кладбищенскую землю, на которой он сейчас лежал: тихий хозяйственный двор луны.

Сон поглаживал его затылок мягкими тяжелыми руками. Саймон боролся с ним, встав на колени и вяло тряхнув головой. Это место не годилось для сна.