Очень-очень дальний поход (СИ) - Пронин Денис "zukkertort". Страница 30

Почему стреляли именно «вдаль»? Откуда, типа, такая уверенность? Да всё оттуда! В ответ нам, судя по отсутствию травмирующих душу и нервы завываний «колоколов», ничего не прилетало, да и порядки на борту были довольно мягкими: почти всегда можно было по связи задать волнующий вопрос и получить успокаивающий ответ. Вдобавок Сима, чувствовавший себя неловко из-за травм, периодически наведывался к нам с новостями, напитками типа морса или кофе, и хавчиком, если время было обеденное. Да и полегче было с ним — хоть и частично безрукий. Но поспокойнее с его присутствием стало. Так и погоняли местную шантрапу, постреляли — и в базу наладились. Поэтому в Береговой мы прибыли, как реально из сурового боевого похода — я с замотанными руками и Серафим с одной рукой, оба воняем местной мазью от ожогов, только Симка еще и трясется эпизодически, но это, как дядя доктор сказал, через недельку пройдет совсем, как и разводы у него на теле.

Нам с Серегой дозволили в стереотрубу подходом к берегу полюбоваться. Точнее, позволили мне: Серега сам кому хош чё угодно позволять вправе. Вот и смотрели, сменяясь. Ничего парадно-праздничного нас в Береговом не ждало. Ни оркестра, ни построения — даже трибуна и парад отсутствовали. Зато в группе встречающих были и батя с мамулей, и Пашка с матерью и молодой женой, как я понимаю, и совершенно неожиданный здесь дядя Виталик, стоящий рядом с заплаканной женщиной, махавшей кому-то на борту рукой. В носу защипало.

— Мамка…

Я обернулся — рядом, откуда ни возьмись, стоял Серега. Я отвернулся от него — в глаз чего-то попало… Надо это, промыть или протереть… Или вытереть…

— Да хорош уворачиваться…

Я, вытирая слезу, повернулся обратно — Серега точно так же, как и я, ковырял глаз кулаком. Доковырял и выдал нечто полузнакомое: «На этот раз поплакать право — не беда!».

— Согласен. Это тебе тётенька рядом с осанистым дядькой машет?

— Ага. Только я ни в зуб ногой, что это за дядька…

— О, брат, это такой дядька…

Серега с подозрением посмотрел на меня.

— Знаешь его? Рассказывай!

Я вздохнул.

— Остроумный. Стихов много знает. Поет под гитару. Влияет на неокрепшие умы, не всегда положительно.

— Не всегда?

— Ну если бы не он, то я бы, наверное, долбился бы в тяжелом весе за российский флаг… Или, что вероятнее, в голову только ел. С его подачи я не стал за результатом гнаться. И, как оказалось, правильно!

Серега сменил лицо записного киношного контрразведчика на детское удивление:

— В смысле?

— Тогда бы ничего этого не пережил!

Я крутанул головой справа налево.

— Всего этого у меня бы не было! Тебя, Пашки, «Безотказной тревоги»… Что-то другое было бы, но вряд ли столь интересное и захватывающее… А дядь Виталя — он, знаешь… Мне лет двенадцать было, тогда ещё они песни частенько с батей за столом пели… Он меня походя на стихи подсадил. На Есенина того же, Симонова… Сологуб, Асадов — я под них такие мультики в мозгу крутил — Дисней отдыхает! А Апухтин! А Киплинг с Уайльдом!

— Это который «Маугли»?

— Да «Маугли», считай, это — детский крик на лужайке, «Пионерская зорька»…

И меня понесло минут на пятнадцать. Я выдал дикий коктейль из Киплинга, Асадова, Левина, Успенского и Остера, глядя, как приближается причал. Под Остеровское «Тормозите лучше в папу, папа толстый, он простит» мы, в смысле корабль, и тюкнулись в причальные покрышки. И все окололитературные беседы закончились сами собой.

Я не помню, как оказался на бетоне причала. Сумки, оружие — всё осталось на палубе. Батя крякнул, а мама только пискнула, когда я сгреб их в охапку. «Какая мама маленькая, оказывается… Маленькая, но сильная… И отец как ниже ростом стал». Папа кашлял, щекоча шею, а мама, похоже, плакала — чистая эрбешка «первого срока» подозрительно подмокала на груди. И лицо у меня какое-то мокрое… Наконец вышли из клинча, расцепились, утерлись.

— Пап, мам, я ща, сумки…

— Ага…

Я прорысил обратно на борт, подхватил и свое, и Серегино — его категорически не отпускали. Я посмотрел с борта на своих — у папы во взгляде сквозила гордость, а мама… Мама, похоже, глазам не верила и в то же время боялась, что я вот пропаду прямо сейчас. Типа припрутся злые дядьки в погонах и увезут опять в далекие долбеня… Да так и будет, наверное, только позже — на пять суток нас с Серегой отпустили «на берег» совсем, потом надо явиться — и что дальше, скажут. Но пять местных суток — наши.

Непривычно смущенный какой-то дядь Виталя известил, что «сейчас по домам, а через час — банкет!». Я только успел на Серегу взглянуть, как увидел, что ему что-то шепчет давешняя женщина и услышал отцово: «Пожалте в дудку!». Я переглянулся с Пашкой, но тот, ухватив своих дам под руки, уже двигался к началу пирса — только рожицу скорчил и подмигнул. Ну а меня мои повлекли в ту же степь, подхватив за руки.

Увидев «дудку», я вспомнил детство золотое. Здоровенный «Додж-Рэм-Чарджер-1500», и вроде бы того же бурого цвета. Аж сердце защемило! А батя уже взахлеб рассказывал, как он вместо прожорливой «восьмерки» дизель пересадил, и как с коробкой сконнектил… Втроем уселись на передний диван — батя за руль, а мама — в серединку, крепко прижавшись к моему плечу.

— Куда повезете?

— В новостройку. «Под тебя» временно маленький таунхаус выделили. Ну знаешь, двухэтажки с общей стеной?

— Ну представляю.

— Мы там прибрались, мать уют кое-какой навела. Я за хозяйством… В соседях, за стеной — Сергей и мама его, вроде как с Виталином. Тот, правда, номер в гостинице снял на всякий случай… Да разберутся, я думаю. Мы, кстати, тоже ненадолго — ты определишься, и…

— Да я вроде определился же… Остаюсь на флоте… Пока…

Ой! Мама, похоже, опять слезу пустила…

— А вы тут вообще как?

Под батин рассказ мама не только глаза просушила, но и начала участвовать в описании их «приключений».

— Я второй-то раз когда поехал новости развозить, Ленка со мной увязалась…

— Не увязалась, а поехала!

— Так она и Виталю сговорила!

— Ничего я его не сговаривала! Вечно вы, мужики, дебилы! Он ее ещё первый раз увидев, заинтересовался!

— Ну да, ну да… Короче, поехали втроем. Так оттуда вдвоем уехали! Он там остался!

Я слегка прибалдел от этой «Санта-Барбары».

— А он вообще в курсе всего был?

Мать с отцом переглянулись.

— Да я не знала, за кого хвататься! Пока неизвестно ничего было, они на пару как рванули в запой! А потом — как это, отец знает, а Виталик пусть загибается? Он очень к сердцу воспринял…

— Я ему, короче, и рассказал, так что он был в курсе. И знаешь, вроде и хочется сказать, что девке голову вскружил — а нет. Там вопрос ещё, кто перед кем перья пушил. Он и сам расцвел! И — по секрету! Вроде как ребеночек у них намечается!

Я перевел взгляд с отца на маму… Какая-то смущенная она… Озарение звездануло, как подушкой по башке.

— Пап, мам! А вы сами-то от меня что утаиваете?

Мама у меня — такая прелесть, когда смущается! И у отца взгляд забегал…

— Потом об этом. Так вот, нас как с экскурсией повозили, всех четверых — Пашка-то с женой и детьми сразу к делу пристроился… А мы и в Демидовске, и в Солнцегорске были, и в ППД наведывались…

— И планы какие?

Мама взглядом заставила отца дать ей слово.

— Знаешь, мы в Солнцегорске, наверное, осядем. Отца на заводе ждут, я там же… А ты взрослый. Чего нам…

Чёт у меня разбег в мозгах случился. Или солнышком напекло, или новости слишком радостные и много их… Родители как-то испытующе на меня смотрели. Я минут на пять, как раз чтоб доехать, замолчал. Отец притормозил возле свежепостроенного дома на две квартиры, одного из десятка на этой улице.

— Вот, сын! Люби и, если надо — жалуйся! Это, так сказать, твое служебное жилье!

Пока я вьючил на себя свои пожитки — когда оброс ими только — мимо нас проехал, бибикнув, знакомый грузовичок и остановился чуть дальше, у второй двери. Из кабины выбрались Пашка с мамой и новой семьей в полном составе.