Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня. Страница 22

— Вы проиграли, условия спора не соблюдены, поэтому мой возлюбленный останется при мне, — жёстко произнесла Агнета.

— Это мы ещё посмотрим, — враждебно буркнул Эрик. — Пойдёмте обедать.

Удивительно, но этот новый спор сблизил старых друзей. Они перестали избегать друг друга.

Обед затянулся надолго. Эрик баловал Линду: усадил её рядом с собой в торце стола, угощал вкусными кусочками и разрешил выпить воды, подкрашенной вином. Сначала девочка ликовала от всеобщего внимания, затем объелась и раскапризничалась. Няня увела её в хозяйскую спальню и уложила отдохнуть вместе с куклой, пока взрослые наслаждались десертом и приятным разговором.

— Кстати, тётушка, — сказал барон, — завтра я покидаю ваш уютный дом. Я и так задержался дольше, чем рассчитывал.

— О мой милый! Граф Стромберг простил тебя?

— Пока нет, но он разрешил мне вернуться домой. Признаться, я скучаю по дому и своим людям.

— Что ж, скоро в твоём дворце поселится ещё один человек.

— Ах да, — Эрик посерьёзнел. — С прискорбием я должен объявить о расторжении помолвки. В качестве компенсации я удваиваю приданное Хелен, а как ваш любящий и почтительный племянник прошу подыскать ей мужа, к которому она будет испытывать настоящие глубокие чувства. Вы сделаете это для меня, тётушка?

— Как же так? — растерянно спросила Катарина. — Но, конечно, если ты решил…

— Я хочу, чтобы она была счастлива. Пусть выйдет замуж за того, кто покорит её сердце.

На глаза Катарины навернулись слёзы:

— Как ты добр, мой Эрик! Какое благородство! Я сделаю, как ты просишь.

Барон избегал смотреть на Маттео, хотя чувствовал его пристальный пытливый взгляд. Агнета расторжению помолвки ничуть не удивилась, она внимательно наблюдала за Хелен, словно ждала, что та расплачется, упадёт в обморок или как-то иначе проявит своё горе. Но Хелен выглядела так, словно с души её свалился тяжкий груз.

Мазини неловко сказал:

— Надеюсь, вы тоже встретите женщину, которую полюбите.

— Это вряд ли, маэстро, — без обиняков ответил Эрик.

Вечером он планировал посетить Сюзанну, но навалившаяся апатия помешала выйти из дому. Он следил, как Юхан складывает вещи в дорожные сундуки, и доводил его мелочными придирками:

— Ботфорты почему не почистил? Пуговицу почему не пришил? Где моя шляпа с белым пером?

Юхан не выдержал:

— Вот завтра увидите камердинера Ганса и спросите у него, где ваши шляпы и пуговицы. А я простой слуга и не умею ухаживать за одеждой. Я вообще на конюшне живу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Что ты врёшь! — разозлился барон. — Я забрал тебя с отцовской конюшни лет десять назад.

— Ну и зря забрали. Мне там нравилось.

— Тогда проваливай, неблагодарная скотина. Сходи почисти лошадей.

Но и после ухода Юхана барону не полегчало. Он слонялся по комнате, не в силах ни на чём сосредоточиться. Достал бутылку вина и, не найдя стакана, отхлебнул из горлышка. Постоял у окна, сквозь пышную зелень и лиловые сумерки вглядываясь в монастырские руины. Камышевки, поселившиеся в зарослях бурьяна, пели так звонко и сладко, что на глазах выступали слёзы. Маттео, наверное, ушёл в крипту на вечернюю молитву…

В дверь тихо поскреблись.

28

Эрик рывком открыл дверь, ожидая увидеть непокорного Юхана, но в тёмном коридоре стоял босой Маттео. Его полотняная ночная рубашка белела, как саван привидения. Эрик посторонился, пропуская незваного гостя в комнату. В слабом предзакатном свете он увидел, что глаза Маттео лихорадочно блестят, а щёки пылают. Волнистые пряди рассыпались вокруг лица, делая его необычайно привлекательным.

— Что-то случилось, синьор Форти?

— Я пришёл… К вам…

Эрик всё понял. «Я мечтал, чтобы вы по собственной воле пришли ко мне». И он пришёл.

Итальянца сотрясала нервная дрожь, голос срывался от волнения. Ни следа от вчерашнего самообладания, никакого оскорбительного смирения перед голодным рыкающим львом. Именно такого Маттео он хотел — не мученика, а человека, пусть испуганного собственной смелостью, но отчаянно бросающего вызов богу, людям и даже своему безоружному телу. Именно так он и представлял момент ангельского грехопадения.

— Зачем? Ваша Хелен свободна.

— Я знаю. Спасибо. Я пришёл… — он порывисто дёрнул ворот, словно задыхался, — не ради неё.

— А зачем? — настойчиво переспросил барон. — Вы хотите нести епитимью за грех, сладость которого почувствовать не способны?

Маттео воскликнул:

— Да, я не способен чувствовать здесь! — он провёл рукой по животу. — Но, может, поэтому я слишком сильно чувствую здесь! — Маттео прижал обе ладони к груди, словно придерживая колотящееся сердце.

Эрик вспомнил их первую встречу, когда незнакомый мальчик поклонился ему по всем правилам придворного этикета. Тогда он тоже прижимал руки к сердцу.

Эрик дёрнул за шнурок колокольчика, и тут же в дверь просунулась лохматая голова Юхана:

— Вы меня звали, господин?

— Принеси вина, свечей и масло.

— Будет сделано, господин!

Эрик взял Маттео за плечо и подвёл к кровати под балдахином. Там он развязал ворот полотняной рубашки и сдёрнул её прочь. На Маттео оказались присборенные и отделанные тонким кружевом кальсоны. Калинские мужчины не носили нижнего белья, они защищали уязвимые места подвёрнутой рубахой.

Кружевные кальсоны тоже полетели на пол.

— Я хочу посмотреть, — Эрик отвёл руки Маттео, которыми он стыдливо прикрылся.

Из распахнутого окна доносились птичьи трели, сквозило вечерней свежестью. Маттео покрылся мурашками и едва не клацал зубами от нервного озноба. Эрик присел на корточки, разглядывая работу неаполитанского хирурга. На гладкой безволосой промежности торчал маленький нежный «пипхан» — всплыло из памяти детское словечко. Яичек не было. Кастрат. Не мужчина, не женщина, не ребенок. Существо, застывшее в вечном целомудрии, как муха в янтаре.

Эрик выпрямился:

— Юхан, зажги побольше свечей и налей синьору Форти вина.

Заметив, что Маттео отвлёкся от своих переживаний и взглянул на него, Эрик не торопясь скинул чёрный суконный камзол, рубашку, небрежно стащил штаны и выпрямился, позволяя разглядеть своё мускулистое волосатое тело и толстый напряжённый член. Маттео в растерянности сел на кровать.

— Выпейте, синьор Форти, выпейте до дна, — Эрик сунул ему полный стакан. — Я постараюсь не причинить вам вреда, но приготовьтесь: будет больно.

— Вам тоже?

— Нет, только вам.

Пока Маттео допивал подогретое вино, Эрик соорудил гору из шёлковых подушек. Помог Маттео встать на колени и уложил грудью на прохладный шёлк. Маттео смущённо уткнулся лицом в перину, но позволил раздвинуть себе ноги. Взгляду Эрика открылось сжатое от страха розовое отверстие. Он устроился между разведёнными бёдрами, в одной руке — бутылка вина, в другой — флакон с миндальным маслом. Сделал несколько больших глотков, чтобы унять невольное волнение, и отставил бутылку. Прикоснулся к Маттео скользким от масла пальцем, погладил вкруговую мышцы.

— Чем сильнее вы зажимаетесь, тем больнее будет, — предупредил он.

Маттео услышал его слова и немного расслабился.

Раньше Эрик не выказывал столько заботы своим случайным любовникам, но для Маттео ему хотелось постараться. Всё-таки он не обычный мальчишка, привыкший теребить «пипхан» ради нехитрого развлечения. Для Маттео всё было внове.

Палец с трудом проник вглубь на первую фалангу. Эрику нравилось проталкивать его в тугое девственное отверстие. Его возбуждал вид бесстыдно приподнятых ягодиц, и даже голая промежность с давно зажившим шрамом не вызывала отвращения. Он двигал пальцем вперёд и назад, наслаждаясь видом диковинного тела и той чудесной податливостью, с какой оно для него приоткрывалось. Когда в Маттео свободно поместились три пальца, Эрик взялся за собственный член, ронявший на постель капли смазки.