Смерть зверя с тонкой кожей - Александер Патрик. Страница 24

– Господи, какой ты красивый, – выдохнула она, прижимаясь к нему.

– Целуй меня, – прошептала она, – целуй меня крепче.

Она знала, что ничего не запомнила, но это больше её не тревожило.

Фрэнк Смит спал. Снилось ему, что Джоан, которую он уложил в соседней комнате, стоит теперь над его кроватью. Сны всегда бывают такими… Потом он окончательно проснулся, и понял, что это не сон.

– Забавно, – сказал он.

– Что ты хочешь на завтрак?

– Я сам готовлю для себя.

– Нет – пока я здесь.

– Забавно, – повторил он, – Ты это всерьёз?

– Да.

Он сказал.

– Спасибо, – она забралась в постель и прижалась к нему.

– Ты чего?

– К чёрту все эти раздельные комнаты. Мне одиноко.

– Хорошо, – сказал он, – Хорошо…

Ему было не по себе, но Джоан быстро исправила положение.

Не по себе было и Контролеру. Он смотрел в темноту и не мог заснуть.

Причины волноваться были. Контролер, единственный кроме Фрэнка Смита, понимал, КТО им противостоит.

Он ворочался с боку на бок, но делал это медленно и острожно – чтобы не разбудить жену. Что за жизнь…

Министр провёл вечер в театре. Показывали эротическую комедию.

Эротики он в ней находил не больше, чем в приступе зубной боли, юмора – и того меньше.

В пьесе играла чёрная красотка из Фалхэма и она уже пару месяцев приглашала его. Все отговорки были исчерпаны, пришлось сходить. Единственное, что немного понравилось – её позы на сцене. Глядя на которые, он вспоминал некоторые из их поз – вне сцены.

– Отличный спектакль, – сказал он после, – Великолепно.

– А как тебе я?

– Потрясающе. Какая игра. Как чёрная Бернар.

– Ты что, издеваешься?

– Нет, конечно. В самом деле. Честное слово.

Потом они вернулись в Фалхэм. На обратном пути он пребывал в благодушной дремоте и даже беззаботно проехал Ройял-Мэрсден, которую обычно старался избегать. Здание больницы – большое и серое – уходило в темноту где-то выше уличных фонарей. На секунду он представил жену – бледную, с каплями пота на лице, медленно умирающую там, в заваленной цветами палате.

Министр потянулся к радио и поднял звук.

Позже, когда Эбботт уже спал, Элис приподнялась на локте и долго рассматривала его лицо – в лунном свете, отражённом от белой стены спальни…

Очень осторожно она откинула одеяла и коснулась его груди. Это было приятнее и чувственнее, чем всё испытанное ею когда-либо. Он дышал ровно и глубоко.

Элис смотрела на него и гладила его грудь – стараясь запомнить в обманчивом свете луны.

13.

Модибо Нджала укладывал вещи. Точнее, укладывал Артур, а Нджала мрачно наблюдал.

У него не было женщины и одно это выводило из себя его и без того непредсказуемую натуру. Умница Артур старался быть ещё незаметнее, чем обычно.

Нджала беспокойно метался между пентхаузом и террасой. Давление ниже живота раздражало, как зуд. Он смотрел на залитый лунным светом Гайд-парк, на крошечные фигурки мужчин и женщин, садящихся в машины и такси на Парк-лейн. Пару раз казалось, что он слышит их смех, это дразнило воображение. Он вооружился полевым биноклем, но расстояние и угол зрения превращали женщин в мельтешение разноцветных пятен, возникающих и исчезающих в свете фонаря.

Он вернулся в помещение.

– Чёртов особняк. Дурацкая идея. Позвони этому Смиту и скажи, что я передумал. Не поеду.

– Да, сэр.

– Нет. Я сам позвоню ему. Который час?

– Полтретьего, сэр.

– Ненавижу женщин. Ты знал, Артур? Не-на-вижу.

– Нет, сэр, – отрапортовал Артур, – Этого я не знал.

Он продолжал укладываться. Нджала ещё пару раз прошёлся туда-обратно, потом остановился над стопкой книг.

– Это те, что мы берём с собой?

– Если вам угодно, сэр.

– Монтень. Да, мне нравится. Очень извращённый ум. Да, и Обломов. Все мы по натуре лентяи.

Он взял другую книгу.

– «Месяц в деревне». Ты ведь не пытаешься так шутить, да, Артур? Как бы то ни было одного русского мы взяли и этого достаточно… Странно, вначале они хотят меня убить, теперь пытаются спасти.

Артур без выражения посмотрел на него.

– Англичане, Артур. Я об англичанах.

– Вы на самом деле верите, что того человека посылали убить вас?

Нджала пожал плечами.

– Доказательств никаких. Но с учётом всех тогдашних обстоятельств – очень даже похоже на то.

– Не знал, что они занимаются такими вещами.

– Разумеется занимаются. Главное, чтобы игра стоила свеч. Они же пираты. И всегда были. Национальная традиция, вроде поэзии. Пиратство и поэзия. Теперь и то, и другое разумеется в упадке – как и всё остальное. Но из того, что они больше не ходят на абордаж с кинжалами в зубах ещё не следует, что они разучились убивать.

Помолчал. Выглянул в окно. Опять стало накрапывать.

– Готов поспорить, что там будет сыро и куча сквозняков. Или выключится отопление, и никто не будет знать, как его включить.

Внезапно, в приступе прорвавшегося бешенства он снёс со стола всю стопку. Артур подскочил.

– Женщину хочу! – заорал Нджала.

Элис проснулась рано. Сон был глубоким, пробуждение – тёплым и счастливым – чувствовать прикосновение спины Эбботта к своей. Он всё ещё спал. Она осторожно встала, стараясь не разбудить его, посмотрела в зеркало на себя, обнажённую, улыбнулась, зевнула, причесалась и наконец накинула халатик.

Спустилась к входной двери, забрала молоко. Похоже, днём опять ожидалась жара. Солнце уже взошло, но высушить улицы ещё не успело и они были мокрыми и свежими. Глубоко вздохнула и улыбнулась молочнику, добравшемуся уже до следующей двери. От счастья ей хотелось улыбаться всему миру. И ещё она чувствовала, что счастье это может кончится в любой момент.

Она взлетела по ступенькам, положила бутылки и заметила Соломона.

– Вот глупая птичка. Ну почему ты не поёшь? Ту, знаменитую: «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня».

Соломон молчал.

Она приготовила чаю и отнесла в спальню. Положила чашку на тумбочку и только тут заметила, что Эбботт не спит а смотрит на неё.

Он уселся, расстегнул на ней халат и принялся покрывать поцелуями живот и бёдра.

– Ричард, – сказала она срывающимся голосом, – Ричард, если ты не прекратишь, я растаю. Растекусь в тёплую лужу.

Он молча привлёк её к себе.

– Чай, – только и успела сказать она, – чай же остынет.

Когда они сели за стол, уже совсем рассвело. Тёплое утреннее солнце било сквозь окна гостинной, они говорили о чём-то, на столе стояли кофе и тосты – а Элис чувствовала себя, как в счастливом сне.

Она пыталась запомнить какие-то детали: потёртость на белой скатерти, на которой лежала его рука, оторванную пуговицу сорочки, беспечно закатанные рукава, вены на тыльной стороне ладоней, ямочку на подбородке, чуть нависшее веко… Ей казалось, что вспомнив эти детали, она сможет вспомнить и всё остальное, сможет оживить эти чувства и греться в их свете…

– Уютное место. Очень уютное. Помню…

– Что?

– Мы возвращались сюда, после того, как ходили куда-нибудь ужинать и пили здесь кофе.

Она кивнула.

– Кофе у меня. Всегда у меня. До той ночи, когда ты решил пригласить меня к себе.

– Всё ещё готовишь варенье? Твоё? – он показал на баночку на столе.

– Да.

– Как сейчас в офисе?

– Политика и разврат – всё, как обычно.

– Как старина как-его-там? Ну, этот, который заведовал отделом связи.

– Эдвардс? Ушёл в отставку. Теперь там Пилкингтон.

– Знаю, выпивоха. А парень из Финансов? Ещё имя такое забавное – Гимбел? Тот ещё сукин сын. Ни разу не оплачивал всех расходов.

– О, он всё ещё в деле.

Она остановилась, посмотрела на него.

– Зачем это тебе? Они же не были твоими друзьями.

– Имел с ними кое-какие дела, – он пожал плечами, – Да и просто интересно.

Элис оказалась проницательнее, чем он думал. Эбботт решил сменить тему.

– Ты куда-нибудь выходишь? По магазинам и вообще?