Смерть зверя с тонкой кожей - Александер Патрик. Страница 43

Оставалось толкать ящик и тянуть время.

– Знаете, вы ведь из этих старомодных либералов. Да, все либералы старомодны. Их эксплуатируют левые, их презирают правые.

Подождал комментария. Его не последовало.

– Кто я, спросите вы. Диктатор? Фашист? Коммунист? У вас ведь непременно найдётся ярлык.

Ящик скрипнул.

– Что это?

«Магнум» смотрел Нджале в сердце, неумолимый, как пара глаз за ним.

– Стул, наверное. Скрипит иногда.

Эбботта, кажется, объяснение удовлетворило. Пистолет опустился. Нджала перевёл дух.

– Вашему драгоценному приятелю жить ещё двенадцать минут, если не появится вертолёт, – сообщил Эбботт и положил трубку.

– Двенадцать минут. Не слишком много.

– Назовите хоть одну причину оставить вас в живых.

– Я нужен своей стране.

Эбботт нехорошо улыбнулся. Нджала облизнул пересохшие губы.

– История находит тех людей, в которых она нуждается в конкретный момент. Сейчас моей стране нужен я.

– Чтобы убивать направо и налево?

– Жестокость бывает иногда необходима, особенно на теперешней стадии нашего общественного развития. Я контролирую её. Я ограничиваю её. Попытайся я сейчас обойтись без жестокости – это будет воспринято, как слабость. Меня сметут. Начнётся гражданская война.

– Каждый преступник легко найдёт оправдание своим преступлениям.

– Не могу сказать.

Он провёл ладонью по своим курчавым волосам. Речь шла об его жизни, и он знал об этом. Если удастся протянуть минуту или две после крайнего срока… что ж, никто не знает, что тогда. Это только шанс, пусть и ничтожный, но шанс.

Ящик наконец выдвинулся до конца.

– Знаю одно: вам, британцам, понадобилась добрая тысяча лет более-менее стабильного правления, чтобы построить довольно несовершенную демократию. И вы ждёте, что мы пройдём тот же путь за пять минут? Да, вы помогли нам. Заодно изрядно поэксплуатировав. Потом в один прекрасный день вы уходите, оставив нас с конституцией, которая ещё и не работает.

– В самом деле?

– Не у нас. Слишком всё сложно. Мы не готовы к ней. Нам следует пройти весь наш исторический путь – от феодализма – к капитализму, социализму, коррупции и всему, что полагается.

– Какое отношение это имеет к вашим зверствам?

– Я – продукт своего окружения, как и все мы. И, кстати, чем уровень моего зверства хуже того, что был у вас в правление Елизаветы I – а вы ведь называете её вашим золотым веком. Или возьмём великолепную викторианскую эпоху. Шестьдесят славных лет. Вы когда-нибудь видели статистику по детской проституции за 1875 год?

Долгая пауза. Потом Эбботт улыбнулся. Не одной из тех скупых хмурых улыбок, а по-настоящему, широко и открыто. Улыбка была настолько приятной и дружеской, что Нджала откинулся назад.

– Знаете, – проникновенно сказал Эбботт, – а ведь все эти беседы об этике, морали и сравнительной истории – это ведь полная чушь. Настоящая причина, почему я пришёл сюда, намного проще: вы – сукин сын и я хочу убить вас. И убью.

Нджала впервые почувствовал страх.

23.

Штора приоткрывалась уже дважды. Но всё, что Клиффорду удалось увидеть – часть левой руки Эбботта. Будь это правая, он бы рискнул. Особенно, если через секунды после этого в комнате будут ребята из Спецотдела. Но левая… Он вздохнул. Завалить она его скорее всего и завалит, а ребята скорее всего сделают своё дело аккуратно и быстро. Но если что-то пойдёт не так и если Эбботт успеет нажать на курок… Нет у него права ещё на один провал. Штора качнулась ещё раз, на секунду показав всю левую руку Эбботта. Если б зазор был чуть шире, если бы Клиффорд увидел плечо, он бы выстрелил. Эбботту снесло бы полплеча и лежал бы он тихий и смирный на полу и не отличал бы и Рождество от Пасхи.

Клиффорд прицелился получше и замер. Продолжая молиться.

В это время вызванный Контролером вертолёт шёл на посадку мимо окон спальни, где спала Дорис.

Рёв винта разбудил её.

– Ну ради бога, – пробормотала она. Потом услышала голоса из соседней комнаты и встала.

Зевнула, обернулась полотенцем и и вышла в гостинную. Дверь оказалась наполовину приоткрытой.

Один из этих голосов показался ей смутно знакомым, и это не был рокочущий бас Нджалы.

Дверь находилась точно за спиной Эбботта, так что Дорис он видеть не мог.

– Джордж, – сказала она, – что это…

Эбботт обернулся. Нджала вскочил на ноги, выхватил из ящика пистолет и выстрелил.

Всё, что увидел Клиффорд – возникший на фоне освещённой шторы силуэт человека с пистолетом. Не колебаясь ни секунды, он нажал на курок. Оба выстрела ударили почти одновременно.

Девятимиллиметровая пуля «Вальтера P-38» Нджалы попала Эбботту в грудь, пуля Клиффорда снесла Нджале пол-черепа и разбрызгала мозги по противоположной стене.

В комнату ворвались бойцы Спецотдела, но не обнаружили никого, кто нуждался бы в помощи. Кроме Дорис, бьющейся в истерике. Её отвели вниз и передали заботливой женщине-полицейскому.

Смит, Шеппард и Контролер оказались в комнате секундами позже. Через несколько мгновений к ним присоединился Клиффорд.

Эбботт был ещё жив, но истекал кровью. Пуля прошла сквозь правое лёгкое. Смит наклонился над ним, приподнял.

Эбботт заговорил:

– Девушка…отвлекла меня…он выстрелил… – он показал на Нджалу, – у него был пистолет в столе.

Он помолчал, потом повернулся к Клиффорду.

– А он застрелил Нджалу.

– Я видел только силуэт человека с пистолетом, – начал Клиффорд, – Это должен был быть Эббот.

– Застрелил, – пробормотал Эбботт, – из винтовки, сделанной специально для этой работы… Отлично…

Он попытался рассмеяться, но у него пошла горлом кровь и он потерял сознание. Смиту показалось, что он умер.

Потом он опять открыл глаза и посмотрел вокруг невидящим взглядом.

– Скажите ей… Я поведу её… – его голос слабел, – Мы ещё погуляем под пальмами на Шаар-а-Голан.

– Что?

Смит держал его на руках.

– Что ты сказал, Ричард?

Дыхание раненого стало шумным и неровным. Потом он посмотрел на Клиффорда, снова улыбнулся, поперхнулся своей кровью и умер. Час был – девять тридцать.

24.

Весь день Элис не включала ни радио, ни телевизора.

Она вернулась домой в восемь вечера и не могла заставить себя ни есть, ни заниматься чем-нибудь ещё – выпила только чашечку чая и ходила по дому.

Она ждала чего-то. Телефонного звонка. Звонка в дверь. Знака. Знамения.

И она получила его. В половине десятого. Теперь она знала, что всё будет хорошо.

Соломон запел. Он пел красиво. Светлее, радостнее, ярче, чем когда-либо.

Она сидела на своей крохотной кухонке, утирала слёзы счастья, слушала песню Соломона и ждала Эбботта – когда он вернётся, поцелует её и будет любить любовью, которую не потушат большие воды и не зальют реки.