Бабочка и Орфей (СИ) - Аспера Лина Р. "rakuen". Страница 14

— Что-то конкретное я тебе советовать не буду: здесь всё вкусно готовят.

Рекомендация подразумевает некоторые муки выбора, но только не для меня.

— «Маргариту», пожалуйста, — говорю я принёсшей нам меню официантке, даже для приличия не заглянув в папку.

— А мне «Неаполитано», — Дрейк тоже пренебрегает изучением ассортимента. — И бутылку красного сухого.

— Одна «Маргарита», одна «Неаполитано», бутылка «Шираз», — девушка монотонно повторяет заказ. — Что-нибудь ещё?

Пить вино я не хочу, но пока придумываю ему альтернативу, Дрейк добавляет: — И бутылку минералки без газа.

— Минеральная вода без газа. Ещё что-то?

— Спасибо, на этом всё.

— Ваш заказ будет готов через двадцать минут.

Как-то не особенно верится в настолько оптимистичный срок для кафе, в котором нет свободного стула.

— А ещё мне нравится это место тем, что здесь фантастически быстрые повара, — словно услышав мои скептические мысли говорит Дрейк. — И не парься насчёт вина: я в курсе про твоё к нему отношение и на обязательной компании настаивать не буду.

В курсе? Вроде бы я ещё ни разу не озвучивал, как в действительности отношусь к алкоголю.

— Слушай, я понимаю, что это разговор о вкусе фломастеров, — Дрейк слегка наклоняется над столом вперёд, чем придаёт вопросу оттенок конфиденциальности, — но почему «Маргарита»? В ней же ничего нет, кроме сыра.

— Пассаты, базилика и собственно теста, — продолжаю я список. — Мне нравится такая лаконичность. Ничего лишнего.

— Любопытный подход к еде. Я вот, наоборот, предпочитаю разнообразие.

— Да, я знаю, — улыбаюсь про себя мыслям о том, насколько разными мы должны выглядеть в глазах посторонних. И во внешности, и в привычках, и в образе жизни. Вопрос только один: какой интерес блистательному герою до тусклого книжного червя?

Дрейк с неопределённым хмыканьем откидывается обратно на спинку стула, лукаво щурится, будто я только что, сам того не подозревая, выдал ему важный секрет. Моя улыбка становится явной: говоря начистоту, любые секреты секретны ровно до тех пор, пока я трезв и о них не спрашивают прямо.

— Тимыч, без обид, но ты уверен, что у тебя нет раздвоения личности?

Внезапно.

— Уверен. А с чего такой вопрос?

— Да так. Просто… Хм. Скажи, ты никогда не задумывался, почему шеф часто выходит из себя, когда с тобой общается?

— Нет, — Я вообще за шефом такого не замечал.

— Потому что обычно ты смотришь не на людей, а сквозь них. То есть тебе, допустим, выдают ценнейшие рабочие указания, каждое на вес платины, а в ответ получают отрешённый взгляд, будто на пустое место. Согласись, тут кто угодно запсихует.

— И ты?

— Я — неудачный пример. Меня ты видишь всегда.

Однако сколько нового о себе можно узнать элементарно согласившись поужинать в компании.

— Ладно, но причём здесь шизофрения?

На этом животрепещущем вопросе случается заминка: нам приносят заказанные напитки. Дрейк наливает себе вино и, слегка покачивая бокал за тонкую ножку, любуется рубиновыми бликами.

— Понимаешь, со стороны это выглядит, ну, словно есть Тим Сорокин, а есть кто-то ещё, отдельный, кто иногда из Тима смотрит. И с шефом, к примеру, общается Тим, а со мной — тот, второй. Бабочка.

Наверное, глаза у меня сейчас размером с чайные блюдца и такие же круглые.

— Почему «бабочка»? — я не придумываю вопроса лучше.

— Ну, «психе» — душа, бабочка. Я решил, что с учётом твоей любви к древним грекам, это подходящее слово. Тимыч, ты только не обижайся, я ничего плохого сказать не хочу. Каждый из нас не без странностей, а тебе твоя подходит. И вообще, забей, фигню я спросил.

Я с силой потираю межбровье, будто это поможет мне собрать мысли в кучу. Одно дело много лет знать о собственных, м-м, особенностях, и совсем другое — слышать о чём-то впервые от другого человека.

— Во-первых, всё нормально, ты меня не обидел. Во-вторых, даю честное благородное слово: сам я за собой такого, э-э, раздвоения никогда не замечал, но тебе верю. Конечно, не особенно приятно знать, что я раздражаю людей манерой на них смотреть, однако ничего не попишешь — по-другому, видимо, не умею. А в-третьих, пускай будет Бабочка, если тебе так нравится.

— Знаешь, Тим, — Дрейк ставит бокал на стол и смотрит мне прямо в глаза. — Ты всё-таки уникальный товарищ.

Ах, вот как открывается ларчик! Действительно, до смешного просто. Он взялся со мной дружить, потому что захотел — подсознательно, тут двух мнений быть не может, — иметь в коллекции приятелей уникального типа с намёком на шизофрению. Я вовремя прикусываю язык, чтобы не ляпнуть догадку вслух. Как ни формулируй, а звучит она грубо. Да и в целом пора закругляться с откровениями и сосредоточиться на выработке желудочного сока: к нашему столику уже торопится официантка с двумя свежайшими, только-только из духовки пиццами.

Задушевные разговоры никоим образом не ухудшили наш здоровый аппетит, поэтому и «Маргарита», и «Неаполитано» исчезают стремительнее, чем готовились. Мне немного совестно пить простую воду, однако упоминание древних греков подсказывает выход.

— Будешь разбавлять вино? — Дрейк приподнимает бровь.

— Почувствуй себя Платоном, — шучу я.

— И зачем они это делали?

— Кто его знает. Может, воду дезинфицировали.

Серьёзность уступила место обычной застольной болтовне, чему я в глубине души рад. Где-то рядом с этой радостью прячется страх потери, но копать в ту сторону мне совсем не хочется.

Спустя примерно час мы с Дрейком вразвалочку выходим из пиццерии. Приятное чувство сытости и лёгкая безбашенность от согревающего кровь «Шираза» толкают на подвиги вроде продолжения вечера неспешной прогулкой.

— Таксёров сейчас вызывать — дело гиблое, — убеждённо говорит Дрейк. — Проще пешком дойти.

— Угу, особенно до твоего элитного района у чёрта на куличках, — мой здравый скептицизм ещё сопротивляется винным парам.

— Можно дойти до автовокзала: оттуда проще уехать хоть маршруткой, хоть троллейбусом. Как тебе такой вариант?

— Нормально, — от вокзала я и на своих двоих пройду оставшиеся до дома кварталы.

— Тогда вперёд, я знаю короткую дорогу.

Последнее заявление настораживает, однако Дрейк — Сусанин ответственный. Он настолько уверенно ведёт нас через скверы и дворы спальных районов, что скоро я совсем перестаю контролировать маршрут.

— Знаешь, ты опять меня удивил. С «психе».

Нет, пить мне никак нельзя: я начинаю задавать лишние вопросы.

— Это из студенчества, — Дрейк протискивается в пролом прутьев ограды детского садика. Нам что, точно сюда надо? — Я на последнем курсе крепко запал на одну филологиню, а у неё в общаговском чате был ник «Психея» и мотылёк на аватарке. В общем, искал к ней подход, спросил к чему такое сочетание и огрёб полноценную лекцию по древней мифологии. Чуть не уснул в процессе, зато понял, чем можно зацепить девчонку.

— Выученной наизусть «Одиссеей»?

— В том числе. Эх, какое время было! — с ностальгией вздыхает Дрейк, выводя нас с территории садика уже через нормальную калитку. — Помню, как я однажды на спор мороженое ел. Полкило за раз, на улице, в двадцатиградусный мороз. И что, собственно, характерно, горло даже не запершило.

— Ха, да я с каждой стипухи по три брикета себе покупал. Мороз там, не мороз — к общаге от них одни обёртки оставались, — вот и пригодилась юношеская дурость: теперь её можно выдавать практически за подвиг.

— Суров, — в голосе Дрейка звучит неподдельное уважение. — А сейчас с зарплаты не покупаешь?

— Нет, интерес пропал. Я тогда за детские годы отрывался: тётушка меня сладким не шибко баловала.

— Тимыч, а давай тряхнём стариной, — у моего спутника загораются глаза. — Тяпнем по мороженке!

— Магазины, наверное, закрыты уже.

— Да ладно, вон витрина светится. Пойдём!

До конца рабочего дня крохотного продуктового остаётся десять минут — вполне достаточно, чтобы обеспечить мороженым двух ностальгирующих программистов. Похоже, именно такой малости не доставало Дрейку до полной гармонии с мирозданием: распечатывая вафельный рожок, он принимается мурлыкать себе под нос жизнеутверждающий мотивчик. Да и сам я, вопреки оттоптанным медведями ушам, морально готов музицировать. Мы ещё немного петляем по дворам и наконец выходим к знакомым мне местам.