Бабочка и Орфей (СИ) - Аспера Лина Р. "rakuen". Страница 22

Жаль, нельзя взять Тимыча за грудки, встряхнуть, как кутёнка, и сурово спросить: «Слышь, ты, ты куда Бабочку дел?» И звучит по-гопнически, и не понятно, какая мне, в принципе, надобность в Бабочке. Словом, вечер пятницы — псу под хвост. Ни нормального разговора, ни нормального — во всех смыслах — собутыльника. Тьфу.

Разочарованный во всём на свете, я постарался как можно оперативнее свернуть барные посиделки. Ещё возможно было дождаться троллейбуса, но кусачий мороз быстро отбил охоту торчать на остановке. Пришлось поддержать рублём таксистскую братию, взамен получив от её представителя мелкую гадость. Таксёр отказался везти меня вглубь микрорайона: дорога плохо расчищена, колея, а у его «хундая» низкая посадка. В итоге, домой я снова шагал через родной пустырь.

Было холодно, но и звёздно как никогда. Я то и дело поднимал глаза к молочной реке, величественно пересекавшей небосвод. Искал знакомые фигуры созвездий и в кои-то веки нашёл даже Магелланово облако. Безбрежный, безмятежный океан космоса примирял с мелочными земными неурядицами и щедро дарил веру в непременно хорошее. В то, что лимонница спит, а не умерла. В то, что я, привыкший заботиться только о себе, не сломал Бабочку.

— Ну как, внучек? Надумал помогать?

Дедок с санками стоял ровно на том месте, где мы пересеклись в прошлый раз, причём я не был уверен, что видел его издалека.

— Надумал, дедуля. Только мне бы подсказку какую.

С рациональной точки зрения ситуация выглядела бредом чистейшей воды, но кто сказал, будто я — рациональный человек? Особенно если хрустальный воздух буквально звенит от предчувствия настоящего Приключения.

— Будет тебе подсказка. Во-первых, на-ко вот, — дед порылся в кармане ватника и протянул мне тёмный кругляшок монеты. — Чтоб было, чем за проезд расплатиться. А во-вторых, видишь дверку?

Он опять показывал на трансформаторную будку, и там действительно была дверь с предупреждающим желтым треугольником.

— Ты толкни посильнее, она и откроется, — посоветовал мой странный собеседник. — Дорога там одна — вниз по ступенькам, не заблудишься.

— А потом?

— Сам поймёшь. Нелегко будет, — дед пошамкал губами, — только ты, главное, иди вперёд да слушайся провожатого.

— Провожатого?

— Ты его сразу узнаешь, когда увидишь. Скатертью дорога, внучек.

— Спасибо, дедуль.

Я сам удивлялся, насколько легко и без раздумий принял правила игры. Шестое чувство, которое ещё ни разу меня не подводило, внятно говорило, что всё правильно. Сказка это или реальность — сейчас значения не имеет, важны лишь предстоящий путь и тот, кто ждёт меня в конце.

========== V (Орфей) ==========

Перейдя через порог, герой оказывается в фантастической стране с удивительно изменчивыми, неоднозначными формами, где ему предстоит пройти через ряд испытаний. Это излюбленная часть мифа — приключения. Она составила целый мир литературы об удивительных странствиях, состязаниях и судилищах. Герою неявно помогает советом, амулетами и тайными силами сверхъестественный помощник, которого он встречает перед входом в эту страну. Или же может быть так, что о существовании милосердной силы, всюду помогающей ему в этом сверхчеловеческом переходе, он впервые узнаёт только здесь.

Дж. Кэмпбелл «Тысячеликий герой»

Очень скоро я подумал, что зря не начал считать убегающие вниз ступеньки. Подсветки смартфона хватило всего на пару винтовых пролётов — локальная аномалия, потому как батарейка в нём была заряжена процентов на девяносто, — и дальше меня спасал китайский брелок-фонарик. Но его свет тоже становился всё тусклее, а конца спуску не предвиделось. Я шутки ради принюхался: не пованивает ли адской серой? — однако посторонних запахов не учуял. Обычный сухой безвкусный воздух.

Наконец, миниатюрное чудо китайской электроники сдалось: мигнуло в последней попытке осветить пространство и погасло. Я остался в кромешной, абсолютной темноте на глубине чёрт знает сколько метров под землёй. Пульс тут же зашкалил от приступа внезапной клаустрофобии, нехорошо взмокли ладони и лоб. Из способов борьбы с напастью у меня были только глубокое дыхание да надежда, что к выходу всё-таки ближе вниз, чем вверх, — поэтому я старательно задышал животом и продолжил спуск.

Скорость передвижения закономерно упала в разы: прежде, чем сделать шаг, приходилось нащупывать ногой край каждой ступени. Правой рукой я вёл по шершавому бетону стены, левую выставил вперёд на случай появления на пути какого-либо препятствия. Время тянулось, как жвачка: казалось, будто я уже не одну вечность бреду в темноте, и когда последний лестничный пролёт вдруг обернулся тупиком, это стало настоящим облегчением. Я слепо зашарил руками по стене и наткнулся на грань, где бетон переходил в дерево. Неужели дверь? Точно, вот петли, вот ручка. Только бы было не заперто. Я для пробы потянул створку на себя, и она с недовольным скрипом сдвинулась с места. Сквозь миллиметровую щель засочилось гнилостное свечение, в воздухе появился неприятный затхлый привкус. Но сейчас я благосклонно отнёсся бы даже к ароматам городской канализации — что угодно, только не бесконечные ступеньки.

Дверь поддавалась с крайней неохотой, но наконец пропустила меня в обширный грот, залитый фосфоресцирующей водой. От порога в глубину выдавался недлинный бетонный пирс, в противоположной стене темнели три высокие арки водных туннелей. Я подошёл к краю причала, полюбовался танцующими в водной толще зеленоватыми сполохами и решил, что лезть туда мне совсем не хочется. Значит, буду ждать: либо обещанного дедком проводника, либо транспорт — не зря же мне выдали специальную монетку на проезд.

Я снял пуховик, в котором уже давно было откровенно жарко, распихал по рукавам шарф и шапку. Проверил содержимое карманов: дохлый смартфон, бумажник, ключи с сослужившим добрую службу фонариком, носовой платок, зажигалка, сигареты, початый «Орбит» и самое ценное — швейцарский складной нож. Отличный набор для искателя приключений. Я по-турецки уселся на пол, подложив пуховик под седалище, и приготовился к терпеливому ожиданию.

Сначала ожила мерцающая вода: лениво плеснула волной на бетонные плиты. Я на всякий случай отодвинулся от края, чтобы на меня не попали случайные брызги. Хрен его знает, какая дрянь растворена в местном Ахероне*. Обойдусь без химических ожогов.

В черноте среднего туннельного зева появился жёлтый, покачивающийся огонёк. Он постепенно приближался, и вскоре стало видно, что это старинный фонарь, прикреплённый к длинному шесту. Шест же был установлен на низкобортном челне, которым правил лысый как пятка, сгорбленный тип в тёмном балахоне. Когда он заметил меня, то взмахом весла направил судёнышко к пирсу, однако причаливать не стал. Я тоже поленился вставать, и пару минут мы молча разглядывали друг друга.

— Чего пыришься? — наконец грубо спросил перевозчик. Голос у него был на редкость противный, словно скрежет ржавого металла о металл. — Обол есть?

Я порылся в кармане и продемонстрировал кругляшок.

— Тогда садись.

Умело направляемый челн встал бортом к длинной стороне пирса. Я без суеты поднялся на ноги, отряхнул пуховик и прежде забросил в лодку его, а потом забрался сам.

— Плату давай.

Я отдал монету. Лодочник покрутил её перед крючковатым носом, попробовал на зуб: — Сойдёт. Тебя до конечной?

— Как всех.

— Все мёртвые, а ты живой.

— И что?

— Ничего. Воды не касайся.

И в мыслях не имел.

Перевозчик с силой оттолкнулся веслом от бетонной плиты, и челн весело заскользил к правому туннелю. А до меня только сейчас по-настоящему дошло, во что именно я ввязался, пойдя на поводу у совести и шила в заднице.

Плавание по туннелю вышло скучнее бесконечного лестничного спуска. Там я, по крайне мере, шевелил ногами, а здесь всю дорогу просидел сиднем. В какой-то момент бетонный свод сменился гранитным, на поверхности воды появились и другие волны, кроме вызванных движением челна. Но вот в конце туннеля забрезжил свет, отличный и от зеленоватой флуоресценции подземной реки, и от жёлтого огонька в фонаре лодочника. Выход приближался, заставляя мои мышцы рефлекторно напрягаться от предчувствия опасной и захватывающей неизвестности. Наконец, судёнышко выскользнуло на открытое пространство подземного мира. Представший передо мной пейзаж не отличался живописностью: бурые каменистые пустоши, белёсое небо, светящееся само по себе, стальные воды реки, убегающей к размытому горизонту. И ни живых, ни мёртвых, кроме нас с лодочником.