Бабочка и Орфей (СИ) - Аспера Лина Р. "rakuen". Страница 50

— К фуагра и лягушачьим лапкам? Ещё не в курсе.

— А к луковому супу, утке с брусничным вареньем и аутентичным круассанам?

— Положительно, — Тим не удержал полуулыбку. — Сделаешь из меня знатока едален.

— Будет моим алаверды за философию. Так сказать, бартером пищи телесной на духовную.

— Win-win.

— Абсолютный.

Мы синхронно открыли водительскую и пассажирскую двери и выскочили под дождь. Открывать зонты ради того, чтобы пройти двадцать метров, естественно, никто не стал, и до подъезда пришлось галопом скакать через лужи. Лампочка внутри не горела, отблески тусклого света сочились откуда-то сверху, и я до сих пор не знаю, кто кого из нас первым взял за руку. Зато знаю другое: время, которое я просил у Бабочки, больше мне не требовалось.

Приготовить суп в четыре руки получилось не быстро, а очень быстро. В процессе Тим о чём-то рассказывал — наверняка интересном, да только я, каюсь, больше слушал звук его голоса, чем вникал в смысл фраз. Смотрел на него и вновь удивлялся, как мягкость и тонкость Бабочки наложились на прежние грубоватые черты, создав облик, не похожий ни на один из исходных.

— Ты меня слушаешь?

— Боюсь, что нет. Прости.

— Ничего. Думаю, я понимаю.

«Ты красивый». Детский комплимент, однако даже его я не мог из себя выдавить, зажатый в тиски подростковой робости. Это я-то, человек с врождённым талантом лить в женские уши патоку нежных слов! Но зато мне осталась возможность якобы случайных прикосновений, чем я, конечно, пользовался самым бессовестным образом. Мы то и дело задевали друг друга — пальцами, рукавами, плечами. Мимолётно, почти незаметно, если бы не гулко ухающее каждый раз сердце.

— Почти готово. Расставишь тарелки?

— Чтобы они не разбились на счастье? Конечно.

Тим чувствовал нечто похожее — я видел это в блеске его позеленевших глаз, в тончайшем румянце на щеках, в нехарактерной плавности движений. И за привычно завершающим ужин травяным чаем твёрдо решил — сегодня. Обязательно поцелую его сегодня, когда будем прощаться.

Чашки давно опустели, однако ни один из нас не мог найти в себе силы воли, чтобы сказать: пора закругляться. И когда смартфон в моём кармане коротко дзынькнул оповещением о пришедшей почте, я сделал вид, будто совсем этого не заметил.

А вот честный Тимыч пропустить звук мимо ушей не догадался.

— Это у тебя?

— У меня, — вздохнул я, без особенного желания заглядывая в смарт. — Что-то на Васю нетерпячка напала — очередное критическое «фе» по проекту прислал, как будто оно до утра подождать не могло.

Тим легко улыбнулся: — Может, у него из-за этого заснуть не получается, вот он и поделился с тобой бессонницей.

— Скорее уж передал её, как эстафетную палочку, — проворчал я и заставил себя подняться из-за стола. — Ладно, Бабочка, хорошо у тебя, но завтра рабочий день. К сожалению.

— Да, точно, — Тим не хотел этого показывать, только мне-то было хорошо видно, что он тоже огорчён. Мы вместе вышли в прихожую, я обулся, накинул куртку, повернулся к Бабочке, памятуя о своём решении, и понял — не смогу. Причём не из-за каких-то там остатков гомофобских «понятий», а из-за того, что банально трушу. Показаться смешным, или сделать что-то не так, или… Чёрт, да я с парашютом прыгать меньше боялся!

— К-хм, — Ещё и в горле пересохло, будто это не я только что добрый литр чая выхлебал. — Ну что, до завтра?

— До завтра, — подтвердил Тим. С необычной для него грацией шагнул ко мне и легонько, точно бабочка крылом мазнула, коснулся губами уголка моих губ: — Спокойной ночи.

— Спокойной, — на автомате пробормотал я. Потом тряхнул головой, прогоняя морок нерешительности, сделал всего один шаг вперёд — и сон повторился в яви.

Он совсем не умел целоваться, однако с энтузиазмом неофита старался всё схватывать на лету. Вкус его губ так живо напомнил мне божественную амброзию, что я, позабыв о позднем времени, основательно взялся за выяснение степени этой схожести. А когда мы наконец смогли буквально на чуть-чуть оторваться друг от друга, Тим хрипло выдохнул: — Останешься? Без продолжения, я тебе в другой комнате постелю, если захочешь.

Я совсем не был уверен, что захочу в отдельную комнату. Я вообще ни в чём не был уверен, кроме одного: я совершенно бездарно потратил последнюю неделю на какие-то идиотские душевные метания.

— Останусь, и можно даже с продолжением.

Я снова потянулся к нему, однако Тим неожиданно отклонился и, явно пытаясь воззвать к голосу разума в нас обоих, сказал: — Думаю, торопиться всё же не стоит. Чтобы не жалеть потом.

— Ты сейчас больше обо мне, так?

Тим красноречиво отвёл глаза, и я с полным сожаления вздохом разжал объятие: — Заботливый Бабочка. Не надо другую комнату, я буду держать себя в руках. Обещаю.

***

Дрейк держит слово — мы чинно наводим порядок на кухне и перебираемся в зал. Рутина позволяет мне несколько прийти в себя, однако я до сих пор смутно представляю себе нашу ночёвку. Более того, от мысли о том, чтобы лечь с Дрейком в одну постель, меня бросает в такой жар, что хочется немедленно сбежать в ванную и сунуть голову под ледяной душ. Но инициатива целиком и полностью моя, поэтому я с фальшивой небрежностью спрашиваю: — Спать хочешь?

Внимательно рассматривающий мою библиотеку Дрейк пожимает плечами: — Да уже не особенно. Бабочка, скажи, а вот если бы не я, ты бы чем сейчас занимался?

— Книжку бы читал, — признаюсь я.

Дрейк беззлобно фыркает: — Действительно, глупый вопрос. Тогда, может, сейчас ты тоже что-нибудь почитаешь, а я буду рядом валяться и на тебя смотреть?

Конечно, я с малодушной поспешностью соглашаюсь, тем не менее не забыв на всякий случай уточнить: — Тебе скучно не будет?

— Ни в коем случае, — уверяет Дрейк, после чего я сажусь на край дивана, а он без ложной стеснительности занимает оставшееся место и кладёт голову мне на колени. Старый сон буквально сбывается в яви, снова подтверждая: если даже богам-олимпийцам не под силу спорить с Мойрами, то куда уж пытаться обычному смертному.

— Красивый, — Дрейк нежно гладит меня по щеке. Молча улыбаюсь и, быстро повернув голову, успеваю задеть губами его ладонь. Каким бы он меня сейчас ни видел, я о своей внешности правду знаю.

— И ты красивый, — Так, что порой замирает дыхание.

— Читай, — напоминает Дрейк, и я послушно беру «Кашмирский шиваизм» Пандита. Открываю на заложенной конфетной обёрткой странице и вдруг ярко осознаю себя абсолютно, без оговорок счастливым и бесконечно благодарным всему миру: от всесильных богов до последней травинки.

«Пусть все живые существа обретут счастье и причины счастья. Пусть освободятся от страдания и причин страдания. Пусть…»*

— Ты сейчас такой… — почти шёпотом говорит Дрейк. Смотрю на него вопросительно, но вместо ответа получаю долгий, вкусный поцелуй.

Этой ночью мне снятся заросшие асфоделями серо-зелёные холмы и сонное течение стальных вод реки забвения.

— Ну что, счастлив, наконец? — ворчливо осведомляется за моей спиной Вася Щёлок. Оборачиваюсь к нему и почти не тушуюсь под серебряным взглядом бога.

— Счастлив, — я благодарно склоняю голову. — Спасибо.

— Рано благодаришь, самое сложное у вас только начинается.

Не спорю, поскольку объективно так оно и есть. А мою железобетонную уверенность в том, что после всего пережитого, мы справимся с чем угодно, к делу не пришьёшь.

— Вась, скажи, почему ты нам помогал? — любопытствую я вместо развязывания пустой дискуссии.

— Работа у меня такая. Всё ещё.

— Работа? — Тут меня осеняет: — Слушай, ты извини, если вопрос не в тему, но как зовут твою жену?

— Догадливый, — усмехается Щёлок. — Почти так же, как и тебя**.

Киваю подтверждению своей догадки. Интересно, когда я проснусь, то поверю тому, что мне сейчас снится?

— Ещё о чём-нибудь будешь спрашивать? Ночь ведь не резиновая.