Бабочка и Орфей (СИ) - Аспера Лина Р. "rakuen". Страница 8

С этими словами я решительно срываю с холодильника список продуктов. Магазины? Хорошо, будут вам магазины! Сворачиваю бумажку пополам и замечаю на оборотной стороне неровную карандашную запись.

«Я себя уверяю — ты созданье пустое, ты совсем не моё, и люблю я другое. Только всё-таки что-то меня побеждает…»

Чувство охватившей меня неловкости едва ли не сильнее того, с которым я пользовался санузлом. Словно подсмотрел что-то ужасно личное.

— Нет, я понимаю, это только моя галлюцинация, — и моя шизофрения, — но, Оль, ты всё равно прости, ладно? Честное слово, я не хотел.

Прячу листок в карман джинсов. Одежда на мне уличная, пуховик и сумку я видел в прихожей, обувь тоже должна быть где-то там. Смартфон не возьму принципиально: вдруг опять кто-нибудь захочет пообщаться? Так будет хотя бы правдивая отмазка, если станут перезванивать. Всё, хватит топтаться в нерешительности — действуй. Хоть как-нибудь.

Добывание еды занимает большую часть короткого зимнего дня. Времени ушло бы меньше, однако незнакомый район и врождённый топографический кретинизм заставили меня порядком поплутать между современными, но лишёнными всякой индивидуальности зданиями.

— Какая реалистичная галлюцинация, — бормочу сквозь зубы, открывая дверь в Ольгину квартиру. Замёрзшие пальцы не слушаются, объёмные пакеты и сумка жутко мешают, а есть хочется просто зверски. Наконец, замки поддаются, и я шумно вваливаюсь в памятную прихожую.

— Сплошной ЗОЖ и забота о фигуре, — оттаскиваю покупки на кухню. — С силовой тренировкой в качестве бонуса.

За дверцей холодильника скрываются пустые полки, лишь на самой верхней одиноко стоит початая бутылка армянского коньяка. Юморное у меня подсознание, однако.

— Природа не терпит пустоты, — сообщаю я бытовой технике и принимаюсь загружать в неё купленное, включая пачки пшена и гречки. Не хочу рыться по всем ящикам в поисках отведённого крупам места. Готовить, кстати, тоже не хочу вопреки ноющему желудку. Попробую обойтись хлебом, листовым салатом, кабачковой икрой и адыгейским сыром. Коньяк так настойчиво мозолит глаза, что я слабовольно уступаю.

— Сорок капель, — торжественно обещаю себе и утаскиваю в японскую комнату разделочную доску с бутербродами, бутылку и чайную пиалу, которую нашёл на оттайке мойки.

После трёх бутербродов и выпитой залпом порции спиртного меня посещает мысль, что неплохо бы организовать добавку и того, и другого. Организм Ольги реагирует на коньяк лучше, чем мой: координация движений у неё осталась безупречная, поэтому нарезка хлеба и сыра, а так же возвращение к столу проходят без эксцессов.

— Мозговой штурм объявляю открытым! — я торжественно осушаю вторую пиалу. — На повестке дня главный вопрос русской интеллигенции: что делать? Ответ «пить» не принимается.

Закусываю алкоголь бутербродом и серьёзно задумываюсь. Сомнений в нереальности происходящего со мной нет и быть не может, но какое-то всё чересчур всамоделешнее. Квартира, маршрутки, магазины, люди. Снова и снова прокручиваю в памяти свой вояж: ни намёка на абсурдности сновидений. Осмысленный текст в книге, положенные организму физиологические реакции, список с продуктами, которые не подходят к моим вкусовым привычкам. Или я чего-то не знаю об особенностях своего подсознания, или одно из двух.

Может ли галлюцинация быть разделённой? Не мучается ли сейчас аналогичным образом Ольга, попавшая в нескладное тело Тима Сорокина? Но если так, то почему именно я и она? Мы же до вчерашнего вечера кроме как по рабочим вопросам и не общались толком.

Что, в принципе, может нас объединять? Возня с бумажками в офисе? Сходные литературные вкусы и образ мышления?

— Убогий из тебя мозговой штурмовик, Тимыч. Сплошные вопросы без намёка на конструктив, — веско ставлю я точку третьей или четвёртой пиалой коньяка. Цепочка ассоциаций приводит к забавной идее.

— Дрейк? Я с ним как бы дружу, Ольга в него как бы влюблена. Да уж, связь уровня одних и тех же читанных книг.

Бутерброды закончились, за окном стемнело, но нет сил встать и сделать себе добавку или зажечь свет. Я переползаю с циновки у столика на татами. Молодцы японцы, правильно придумали. Раздеться бы, но бродящий в крови алкоголь расслабил тело до состояния тюфяка. Кое-как закутываюсь в покрывало: всем спокойной ночи — и засыпаю с наивной надеждой проснуться собой.

Пробуждение после употреблённой накануне бутылки спиртного закономерно наполнено раскаянием о вчерашнем. Голова чугунная, привкус во рту отвратительный, глаза категорически не хотят открываться.

— Приснится же, блин… — стоп. Что у меня с голосом? — Ё-о-опт, оно не закончилось.

Ну да, я по-прежнему обитаю в женском теле, и оно от такой охрененной новости собирается зареветь.

— А ну хорош! — сердито рыкаю на него. Мне сейчас к похмельному синдрому только истерики не хватает.

Команда, как это ни удивительно, действует. Что ж, спасибо и на том.

За окном только-только занимается рассвет, поэтому до санузла я бреду буквально на ощупь, так и не сообразив зажечь в комнате освещение. Состояние отупения помогает во время гигиенических процедур не зацикливаться на отличиях физиологии, и контрастный душ проходит без моральных терзаний. Поворачивая ручку крана от холодной к горячей воде и обратно, я логично решаю, что если меня окружают исключительно плоды моего подсознания, то нелепо страдать от нарушения приличий. Но, несмотря на очевидную разумность вывода, всё равно избегаю смотреть в зеркало на неодетого себя. Завтракать не хочется, так что я завариваю чай в большом глиняном чайнике и ухожу с ним на балкон встречать новый день. Медленно пью чашку за чашкой, по глотку впуская в себя осознание собственной беспомощности что-либо изменить в сложившихся обстоятельствах.

Всё воскресенье я веду сугубо растительный образ жизни: читаю, валяюсь на незастеленном татами да время от времени наведываюсь к холодильнику. Совесть пытается вякать что-то протестующее, но её никто не слушает. Завтра мне предстоит встретиться с коллегами и самим собой, поэтому сегодня я отдыхаю и мысленно репетирую чужую роль — даже в галлюцинации мне не хочется общаться с людьми в белых халатах. Возможно, встреча доппельгангера станет тем камешком, который разобьёт окружающую иллюзию, но я предусмотрительно готовлюсь к худшему: прозябанию в женском теле неопределённо долгое время.

Около шести вечера снова звонит смартфон Ольги — некая Алина приглашает её присоединиться к походу в кино. Я отговариваюсь завтрашним понедельником и с ужасом думаю о том, что в следующий раз надо будет соглашаться или придумывать новое правдоподобное объяснение. Снова ужинаю бутербродами, но без повторения алкогольных возлияний. Потом приходит время не только моральных, но и физических приготовлений. Я собираю на работу обеденный контейнер, достаю из шкафа всю необходимую одежду от брючного костюма до нижнего белья и аккуратно выкладываю её на столик в «японской» комнате. Как следует проветриваю квартиру, перестилаю изрядно помятую постель и ложусь спать в детское время двадцать один ноль ноль. На счастливое пробуждение в реальности нет смысла рассчитывать даже теоретически.

Утром я собран, словно солдат перед боем. Туалет, душ, офисный костюм, вместо полноценного завтрака — травяной чай, потому как при мысли о еде меня начинает мутить. Благодаря природным данным Ольга почти не пользуется косметикой, и я смело пренебрегаю данным пунктом женских сборов. Больше дома делать нечего, надо выдвигаться на позиции.

***

Обычно Ольга приходит в офис самой первой, и это мне на руку. Во-первых, никто не станет удивляться, с чего вдруг я припёрся раньше всех, а во-вторых, есть время без свидетелей освоиться в новом качестве. Например, порыться в блокноте меня-Тима, где на всякий случай записан пароль от компьютера аналитика. Но всё равно я едва избегаю промаха: Ольга имеет привычку проветривать наш кабинет перед началом рабочего дня, о чём мне вспоминается лишь за несколько минут до прихода Васи Щёлока.