Исцели меня (СИ) - Юнина Наталья. Страница 50

— Глупенькая, ты представляешь сколько может быть причин твоей головной боли? Выкинь эти дурные мысли, Соня. Мы все решим, — шепчет мне в губы и тут же проводит носом по моей щеке, шумно втягивая воздух. — Все будет хорошо, я тебе обещаю, — обжигает горячим дыханием уголок моего рта и тут же накрывает мои губы своими…

Глава 39

Сжимаю пальцы, чтобы убедиться, что это не сон, и только окончательно удостоверившись, что я в полной мере чувствую все происходящее, начинаю несмело целовать Глеба в ответ. Сейчас его губы кажутся прохладными, но, как ни странно, очень приятными. И мягкими. Несмотря на тяжелую голову, боль в висках и рой непрошенных мыслей, мне хорошо. По-настоящему хорошо и очень легко. Почему-то сейчас я не думаю о том насколько правильно у меня получается целоваться. Ведомая какими-то непонятными чувствами, я шире открываю рот, позволяя его языку делать все, что хочется. Одной рукой Глеб зарывается в мои мокрые волосы и начинает поглаживать меня. Прикосновение его пальцев к моим волосам вызывает какую-то приятную россыпь мурашек. Может это самовнушение, но мне физически становится легче, несмотря на нехватку воздуха и весьма уязвимое положение. А может на меня так подействовали его слова. Кажется, я вообще никогда и ни от кого не слышала, что все будет хорошо. Не будет, я понимаю это. Так в принципе не бывает. Но сейчас мне действительно хорошо.

К своему удивлению, я бы и дальше целовалась, не думая о том сколько это длится, но Глеб отстранился первым. Чувствую себя немного растерянной. Не желая смотреть ему в глаза, тупо зажмурила их, уткнувшись губам в его плечо, сделав при этом глубокий вдох. Пахнет от него сейчас, кажется, не одеколоном, не каким-нибудь гелем для душа или мылом, а мятой. Сама не поняла, как стала водить носом и губами по его коже. Наверное, я просто хотела убедиться, что это не обонятельная галлюцинация.

— От тебя пахнет мятой, — бормочу едва слышно.

— Пока ехал из аэропорта я ее жевал, чтобы прийти в умиротворенное состояние и не сорваться, — усмехаясь, произносит Бестужев.

— В таких случаях надо пить валериану, — усмехаюсь в ответ. — Причем долго, там накопительный эффект.

— Тогда надо мной надругалась бы Мария. Она, как и все представительницы кошачьих, неравнодушна к этому растению.

— Она уже живет с тобой?

— Можно сказать и так. Я забрал ее на днях, — тихо произносит Глеб, продолжая перебирать пальцами мои волосы.

— От бабушки? — вместо ответа Бестужев кивает.

Поднимаю на него голову и, сама того не осознавая, тянусь пальцами к его бороде. Чего она так не дает мне покоя? Ведь нормальная же по ощущениям, неколючая и непротивная. Что ж так тянет провести по ней пальцами?

— Даже не думай. Не сбрею, — качаю головой.

— Я и не думала, — вновь закрываю глаза и опускаю голову в воду.

Ощущение прохлады сейчас действует почти как лекарство, особенно, когда пальцы Глеба продолжают перебирать мои волосы. И то, что Бестужев начинает едва заметно кружить меня на воде, вовсе не раздражает. Наоборот. Вот только сама того не ожидая, вместо того, чтобы думать о реальной проблеме, которую я как на духу выложила только Бестужеву, в ушах звенит его «солнышко». Ведь так не называют постороннего человека. Но так, наверное, можно назвать бабушку, при условии, что любишь ее. Ведь можно?

— А как ты называешь ее ласково? — вновь перевожу взгляд на Глеба. Тот в свою очередь вроде бы смотрит на меня, но очень задумчив. Так, что не сразу реагирует на мой вопрос.

— Что ты сказала?

— Я спросила, как ты ее называешь?

— Бороду?

— Бабушку. Я имею в виду ласково. Ну, все по-разному зовут. Например, дорогая моя, зайчик, солнышко, — вот я прям мастер конспирации. Жесть.

На мои слова Глеб лишь усмехается. К счастью, по-доброму.

— Я называю ее исключительно бабушка. Обезличенные солнышко, котик, зайчик — это уж точно не для нее. Назови я ее так, она со смеху помрет. А ты, кстати, называй ее Верой. Без всяких добавок тетя и бабушка. А скажешь баба Вера — получишь от нее по губам. И я тебе буду не помощник.

— Понятно, — вот только непонятно почему я открыто не могу спросить кто такая эта «солнышко».

— Я понимаю, что ты хочешь говорить, о чем угодно, кроме того, о чем ты мне рассказала, но так не получится. Давно болит, это сколько? Примерно.

— Не знаю. Месяцев пять, может чуть больше, — так и хочется сказать, смотря на угрюмое лицо Бестужева «Что, уже не будет все хорошо?», только вместо этого я молчу, наблюдая за тем, как Глеб наклоняется к моему лицу.

— Почему ты так себя не любишь, Соня? Зачем так издеваешься над собой?

— Ты не понимаешь. Это… это… это просто страшно. Я всегда была трусихой, а сейчас особенно. Это все как снежный ком, сознание само все дорисовывает, когда много думаешь. А я делаю это слишком часто. И ты был тогда прав. Я бы вряд ли продолжила карьеру модели, сохрани я все исходные данные при себе, — не знаю, зачем это говорю. Слова сами вырываются из меня. — У меня никогда не было уверенности в себе, а сейчас и подавно. Я слишком остро реагировала на равнодушие Марты. Ждала от нее похвалы во всем, а получала только нравоучения. Наверное, в один из дней я бы все же сорвалась, и закончилось бы все так, как ты мне напророчил.

— Забудь о моих словах, Соня. Просто забудь. Все будет хорошо, — повторяет мне в губы, обжигая горячим дыханием, и сжимает своей ладонью мою руку. — Я сейчас отнесу тебя в твою спальню и вызову врача. Он тебе сделает какое-нибудь обезболивающее, ну или что там надо, я в этом не очень разбираюсь. А на завтра я договорюсь с хорошей клиникой, там тебе проведут все обследования и наз…

— Нет, — прерываю его, накрывая пальцами его губы. — Не надо никого сейчас вызывать. От одной ночи уже ничего не будет. Я не хочу, чтобы кто-то знал.

— В каком смысле? — прекращает меня кружить.

— Мне кажется, все вокруг только порадуются, что у меня что-то не так с головой. А если узнают, что там рак и подавно.

— Прекрати говорить глупости. И выкинь из головы эту ерунду о раке, — зло бросает Глеб, направляясь к лестнице. — Обними меня.

Обвиваю его шею руками и закрываю глаза. Через несколько секунд я оказываюсь на лежаке, а рядом со мной стоит все тот же Глеб и подает мне полотенце.

— Снимай сорочку. Обернешься полотенцем.

— В смысле? У меня под ней ничего нет, ну кроме трусов.

— И что?

— Я там голая, вот что.

— Иногда ты меня удивляешь, Соня, — проводит полотенцем по моим ногам. Другим начинает вытирать мокрые волосы. — Ты хоть и бывшая, но модель. За столько лет не привыкла раздеваться перед камерой?

— У меня нет ни одной фотографии в стиле ню. И если я рекламировала белье, это не значит, что я перед кем-то щеголяла голой, — обиженно бросаю я.

— А давай для разнообразия мы не будем ссориться. И я не кто-то. Передо мной можно и раздеться, — резко подхватывает меня на руки и несет к выходу. Я же вновь утыкаюсь в плечо, крепко обняв его за шею.

— И все же, почему от тебя пахнет мятой?

— Я же вроде как ее ел. А вообще — это всего лишь туалетная вода.

— Раньше от тебя пахло по-другому. Мне нравится этот запах.

— Это афродизиак, я специально им облился, чтобы ты пускала на меня слюни.

— Шутишь? — чуть отстранюсь от него, заглядывая глаза.

— Ну, тебе же удобнее думать, что это правда. Так проще оправдать внезапную тягу к бородатому дядьке.

— Я тебя так не называла, — от чего-то становится смешно.

— Но примерно так и думаешь.

— Глеб, ты что здесь делаешь? — резко поворачиваю голову на папин голос. Бестужев же чуть приостанавливается. — А что вы…Соня?

— И тебе доброй ночи, Виктор. Мы совершали свадебный обряд в воде. Иван Купала профукали, вот сейчас порезвились вдоволь. Жди скоро внуков от любимой дочки.

Папиного ответа Глеб не дождался. Молча продолжил свой путь. Я же, выглядывая из объятий Бестужева, смотрела на папу и почему-то испытывала непреодолимое желание показать ему язык. Наверное, мозг окончательно помахал мне рукой.