Серые мышки сексом не занимаются (СИ) - Левина Ксюша. Страница 39

 — Я верю, у тебя всё через жопу, так что всё это вполне вероятно, — тихо ответил он.

 За окном стремительно темнело и даже звёзды стали видны. Воздух уже казался прохладным, он бабочками касался кожи. Летними, лёгкими бабочками. Невесомыми, такимим, что прикоснись он сейчас ко мне — я бы перепутала. Но он не касался, продолжал сидеть, только теперь стал разминать запястья и выпрямился, будто уставившись в окно.

 — Прости, что поцеловала тебя. Я не должна была, но мне очень хотелось, а ты был связан.

 — Ничего страшного, — ответил он и у меня сердце упало.

Ничего страшного? Точно? Уверен?

Я, чёрт побери, чуть не умерла тут!

 — Невероятно! Это всё что ты скажешь? — внутри вскипала обидная злость. Девчоночья такая, необычная.

 — Чего? — он нахмурился и резко развернулся на стуле, чтобы посмотреть на меня, но я уж не хотела возвращать ответный взгляд, вскочила на ноги и пошла на выход.

Захочет — придёт и поговорит.

Я успела дойти до двери, успела её открыть, но рука Яна захлопнула путь к отступлению, а я оказалась в капкане.

 Он стоял за моей спиной, тяжело дыша, прижавшись грудью ко мне, согревая дыханием макушку. Его руки были по обе стороны от меня и сердце тут же заколотилось, как будто я поднялась на тринадцатый этаж без передышки. Дыхание, которое грело, стало жечь. По вискам, плечам, лопаткам катились электрические ожоги. Невыносимое чувство, пугающее. Это было сильнее нашего первого поцелуя или первого секса. Это было ярко и до жути ново. Ян, кажется, чувствовал то же самое, потому что я слышала и его сердце. И мне казалось, что если коснусь его руки, по ней пробежит видимая энергетическая вспышка. Как в фантастических космических фильмах. Как в самых красивых фантазиях о любви, где вы двое — одно. И я боялась к нему повернуться.

— Не уходи, — попросил он. — Я устал, что-то…

— От…

 — От того, что ты уходишь. Сколько бы я себе не говорил, что ты — не для меня, что ты чужая, плохая, обманщица, и что я выдумал тебя… В общем. Ты дура полная, мышка моя. И что не рассказала всё, и что жила без дома, без меня. Бродяжка… это мягко сказано. Но мне стало теперь как-то похеру что ты там думаешь про своё бродяжничество. Надоело слышать, что тебе дом не нужен. Ты дура, которая бегала всю жизнь от проблем и считала, что если всем подряд открывать душу и сердце — то они точно-точно не обидят. Ты себя измучила своей добротой. Кто-то на двух стульях усидеть хочет, а ты вообще без всяких стульев решила обойтись. Чтобы прям сразу всему миру принадлежать. Так не пойдёт. Я сейчас уберу руку, и ты можешь убежать. Не перебивай, Сафо. Потому что если ты останешься — ты будешь моя, а мир я нахрен пошлю, поняла? Хватит всех любить. Меня только будешь любить, всё ясно? Я устал быть добрым и понимающим. Выбирай.

Я так сильно чувствовала удары сердца в груди, что от них вибрировало всё тело. Из лёгких толчками выходил воздух, какими-то не то рыданиями, не то смехом. Я повернулась к Яну, который всё так же надо мной нависал, даже не сдвинулся. Прижалась спиной, затылком к двери, чтобы смотреть ему в глаза. Он не отрываясь за мной следил, за каждым движением, как голодный дикий кот перед прыжком.

 — Я остаюсь, — шепнула я, и дикий кот предупреждающе кивнул, а потом ринулся, чтобы меня сожрать.

 Глава 42. Сафо

Как же. Я её. Ненавидел.

Больше, чем Монтекки ненавидели Капулетти, больше, чем «акулы» ненавидели «ракет». Больше, чем Гитлер ненавидел евреев. Если все эти ребята желали друг другу смерти, то я желал Сафо смерти взаимной. Одновременной со мной и прямо сейчас.

Терпеть её было невозможно. Мы оба явно были не в себе, если продолжали находиться тут, прижавшись к двери и целуясь, кусаясь. Она так крепко вцепилась в меня, что казалось уже пролезла под кожу. Что исполнилась глупая мечта про всегда и навечно. Хотел я этого теперь? Нет. Я хотел чтобы её не стало, и меня вместе с ней. Она не оставляла выбора.

В чём я был уверен в тот момент?

Что не хочу больше делить её с миром и, если эта блажь - её неотъемлемая часть, мне плевать. Я вырву с мясом эту всеобщую любовь, потому что она несёт только вред. Я был уверен, что не хочу её больше видеть… чужой. Женой, матерью, дочерью, племянницей. Хватит с меня. Я был уверен, что больше она не станет от меня уходить, не сможет. Не отпущу, но что это в сущности значит? Что я привяжу её к себе? Быть может, так и будет.

От Яна вместо эпиграфа

 Сейчас он обнимал меня, так что кости трещали, целовал так, что губы опухли, а я стонала что-то, кажется, это даже были слова. Поделом мне… Если я что-то и хотела мне сказать, должна была это сделать давно. Сейчас – время молчать.

 И Ян казался всё ближе и ближе, как будто это было возможно, пока мы не скатились по стеночке на пол, всё так же обнимая друг друга. Пока я не обхватила его ногами, желая быть ближе. Пока не пробралась в самое нутро, в сердце и лёгкие. Я отворачивалась от его поцелуев, чтобы дышать, а он скользил по моим щекам и шее губами. Мои волосы рассыпались под его  пальцами. 

 — Сафо… ты со мной, — не то спросил, не то сказал мне.

 — С тобой, — ответила я и сама потянулась к его губам. Скрестила ноги за его спиной, обняла шею так, чтобы задохнулся и замерла, прижавшись щекой к его плечу, пока он целовал мои волосы.

 Мы обнимались, как будто этого было достаточно. А потом вдруг стало ясно, что да. Возможно, что да. Потому что сейчас всё было совершенно. Он мягкий, тёплый и нежный. Он сильный и я в нём растворилась. И от страха, что этого может не быть  сердце бьётся до сих пор с болью.

 — Ян, — позвала я.

 — Что? Что…

 — Ничего. Ты тут…

 Я отстранилась, глядя ему в глаза, гладила его щёки.

 А потом наклонилась, чтобы не яростно, но медленно и нежно поцеловать. Долго, очень долго, будто испытывая его терпение. И с каждой секундой этого поцелуя всё становилось ярче. Ян просто проводил самыми кончиками пальцев по моей шее, а я дрожала, и из горла вырывался стон. Ян просто гладил мои скулы, а я судорожно хватала ртом воздух. Ян перенастроил напряжение между нами на новую волну. И теперь даже порывы летнего ветра за окном уже не казались просто касанием воздуха к коже. Они превратились к касания рук Яна. В страшную пытку.

  Мы остановились, задержав дыхание и задержав момент, вцепившись друг в друга, а потом сорвались на бег. Снова.

 Он рвал на мне одежду, стремясь раздеть, а я торопилась помочь и в итоге каждый раз, когда нам удавалось снова сблизиться мы были ещё чуть ближе друг к другу. Ещё чуть обнаженнее. Чуть ярче чувствовали каждое прикосновение.

 Мир закружился, Ян перенёс меня с пола на тот самый матрас и снова остановился, глядя на меня. Он в нетерпении дрожал и на его лбу блестели капельки пота, а отросшие волосы падали на лицо. Он был красив и безумен, раскалён до предела и боялся прямо сейчас сорваться, но я сама его на себя потянула срывая футболку, так что она затрещала, а через секунду его обнаженная грудь накрыла мою, а я перестала дышать. Мои хриплые вдохи растворились в воздухе, оставив оглушающую тишину, шум в ушах, жжение в висках и головокружение такое, что связь с реальностью потерялась. Я так безгранично рассчитывала, что вот это чувство - навсегда. Что это не страх потери или скорого расставания, что это - то самое. Вечное. Правильное и не опошленное уродливыми желаниями удовлетворения.

 Он замер снова, посмотрел мне в глаза, так что я перестала на миг дышать, и через секунду я была вынуждена кричать и биться, снова задыхаясь. Если есть красота в физической любви, то вот она, здесь. В тесно прижатых друг к другу телах, в его напряжённой спине, в зарывшихся в мои волосы пальцах, пытающихся удержать голову на месте, чтобы целовать. В том, что я так плохо умею понимать с тех пор, как решила, что секс - не для меня.

 - Скажи мне, - поднимаясь надо мной, останавливаясь в той точке, которая так мучительно хороша. - Ты всё ещё считаешь, что это смешно?