Враг рода человеческого - Хольбайн Вольфганг. Страница 85

Бреннер закричал. Его вопль не походил на человеческий крик, это был скорее пронзительный визг, исполненный непередаваемого ужаса. Он подпрыгнул вверх, подскочил к стене, мягкой как резина, теплой и живой, и начал как обезумевший бить в нее кулаками. Он визжал, орал, вопил, ревел, бешено размахивая руками в воздухе, расцарапывая себе лицо и стараясь раздавить крохотных насекомых, ползающих по его телу. Его охватило чувство отвращения.

Бреннер пришел в себя лишь после того, как чья-то рука ударила его по лицу. Он прекратил свою истерику. Из его носа пошла кровь, и на минуту Бреннер почувствовал головокружение. Салид ударил так сильно, что он наверняка потерял бы сознание, если бы его нервы в этот момент не были бы напряжены до предела. Лицо палестинца расплылось перед его глазами и казалось асимметричным. Салид провел ладонью по своему лицу, и Бреннер увидел, как с его пальцев на пол начало стекать что-то темное и тягучее.

— Бреннер, вы меня слышите?

Дело было не в глазах Бреннера, а в лице Салида: оно двигалось, ходило ходуном. На нем кишели пауки, жуки, кузнечики и тараканы, — мириады крохотных насекомых с жесткими цепкими лапками, которые…

В этот момент Салид залепил ему вторую пощечину. Она хоть и не была сильнее первой, однако окончательно привела Бреннера в себя.

— Все в порядке? — спросил Салид, бросая на Бреннера крайне озабоченный взгляд. Бреннер напрасно искал в этом взгляде страх и безысходность. Неужели Салид не понимал, что здесь происходит? Неужели он этого не видел?!

— Что… что это? — пролепетал Бреннер. — Что это, Салид? Что…

В последний момент Бреннер понял, что у него снова начинается истерика, и сумел взять себя в руки. Его дыхание так участилось, что снова закружилась голова.

— Я не знаю, — сказал Салид. — Но это не имеет никакого значения. Возможно, у нас есть шанс на спасение. Пойдемте!

Салид не стал ждать реакции Бреннера на свои слова, он просто схватил его за руку и потащил за собой к выходу. На полпути он нагнулся, заставил Йоханнеса встать с пола и что-то сказал ему, но молодой патер все еще находился в прострации. Его взгляд ничего не выражал и казался потухшим. “Возможно, его Бог проявил к нему милосердие, — подумал Бреннер, — и отключил его сознание, чтобы патер не видел больше всех тех ужасов, которые творятся вокруг”.

Они приблизились к выходу. Салид отпустил Бреннера и Йоханнеса и велел им остановиться.

— Как вы, еще держитесь? — спросил он.

Бреннер кивнул, хотя не был уверен в том, что сохранил самообладание. Он пытался уговорить себя, пытался преодолеть свой невыразимый ужас, но не мог до конца справиться с ним. В настоящий момент его охватило своего рода оцепенение, за которым могла последовать любая реакция.

Должно быть, Салид все это прочитал по лицу Бреннера, потому что внезапно его взгляд стал более озабоченным. Однако палестинец ничего не сказал и, пригнувшись, направился к двери. Огонь почти потух, но время от времени еще вспыхивали язычки пламени. Бреннер наблюдал за тем, как бесстрашно действует Салид. Он видел, что огонь лижет ноги палестинца, но тот, все так же пригнувшись, все же достиг двери. Бреннер не мог разглядеть то, что палестинец увидел на улице, но его реакция была достаточно красноречивой. Салид остолбенел и стоял несколько секунд совершенно открыто, не прячась от возможных пуль. Он представлял собой отличную мишень, однако выстрела не последовало.

Именно в этот момент Бреннер обратил внимание на необычную тишину.

Жуткие шорохи и похрустывания, источник которых Бреннер теперь знал, все еще наполняли дом. Мало того, они стали громче и звучали более угрожающе. Дом вздрагивал и шатался, что свидетельствовало о том, что он вот-вот рухнет. Но Бреннера удивило другое: умолкли звуки стрельбы. Никто больше не стрелял по дому. Не слышны были крики, команды, рев сирен и другой шум, производимый подразделением. Вокруг дома царила жуткая тишина.

Бреннер с бешено бьющимся сердцем направился к двери. Он ощущал жар от языков огня, опалявших его, но эта боль от ожогов казалась ему какой-то нереальной. Физическая боль была частью мира, которому он, похоже, больше не принадлежал. И хотя на его глазах выступили слезы, он не пошел быстрее, а, напротив, замедлил шаг, обходя дыру в полу на том месте, где провалился ворвавшийся в дом человек. Бреннер невольно бросил взгляд в глубину подвала. Упавшего туда человека не было видно. В подвале кишела коричнево-черная масса. Бреннер быстро отошел от края ямы.

Подойдя к Салиду, Бреннер собрал в кулак все свое мужество и встал рядом с ним на открытом месте. Ему было безразлично, убьют его сейчас или нет. Возможно, в глубине души он даже жаждал смерти.

Но никто не стал в него стрелять. Глаза Бреннера широко раскрылись от ужаса. Это было невероятно! Еще секунду назад Бреннер думал, что не способен уже ничему удивляться и испытывать ужас, но теперь он понял, что ошибался. Ужасу не было предела.

— О Боже! — прошептал он. — Что это?

Машина, взвизгнув тормозами, остановилась, врезавшись передним бампером в дверцу полицейского автомобиля, перегораживавшего проезжую часть улицы, и оставила в ней заметную вмятину. Удар был не слишком сильным, но несмотря на это, Кеннели бросило на лобовое стекло, так что его удержали только ремни безопасности. Он больно прикусил язык и почувствовал во рту привкус крови. Переднее стекло со звоном разбилось.

Кеннели распахнул дверцу машины и выпрыгнул из нее, бранясь и тряся левой рукой. Он ощущал страшную боль в запястье, как будто там был перелом. Но это сейчас, похоже, не имело никакого значения. Сам он только что пережил настоящий кошмар. Все его люди погибли, а сам он так и не понял, что произошло.

— Остановитесь!

В глаза ему ударил яркий свет, и он услышал шум: крики, вой сирены, топот чьих-то ног. Где-то в отдалении, но все же очень отчетливо, гремел громкоговоритель по-немецки. Кеннели не мог разобрать слов. Вдалеке слышались многочисленные сирены Кеннели шатаясь сделал еще один шаг в сторону, а затем остановился. Когда же окрик прозвучал в третий раз, ему пришло в голову, что он должен поднять руки.

Возможно, именно это спасло ему жизнь. Ослепительный свет все еще бил в глаза, и они слезились Однако, несмотря на это, Кеннели смутно видел, что он окружен дюжиной немецких полицейских, держащих свое оружие наготове. Многие из них сильно нервничали, и потому могли спустить курок при каждом его неосторожном движении. Кеннели вознес к небу молитву о том, чтобы эти люди оказались столь же дисциплинированными, как те, которыми командовал он и Смит. Командовали еще так недавно…

Очень осторожно Кеннели опустил руки и сделал еще один шаг вперед. Прожектор чутко следовал за каждым его движением, но теперь свет не был направлен прямо в лицо Кеннели. Он медленно поднял руку и осторожно вытер тыльной стороной ладони слезы, выступившие на глазах.

К Кеннели приблизился человек в сером плаще, он лихорадочно размахивал руками. Причем его жесты относились как к полицейским, так и к самому Кеннели. Кеннели не мог еще разглядеть лицо этого человека, но уже инстинктивно чувствовал овладевшее им возбуждение. Кеннели умел говорить с людьми в подобной ситуации. Он решительно подошел к человеку в сером плаще:

— Кто вы такой, черт возьми? Что все это означает? Мы…

Он просчитался. Его наглый тон не произвел на незнакомца никакого впечатления. Человек в плаще одним-единственным движением руки заставил замолчать Кеннели.

— Я являюсь заместителем бургомистра этого города, — чеканя каждое слово, заявил он, — точнее сказать, того, что осталось от этого города. Моя фамилия — Деслер. А кто вы такой? Второй ваш вопрос я переадресую вам: что все это означает? Где Хайдманн и его люди?

— Они мертвы, — ответил Кеннели и, помолчав, добавил: — Во всяком случае, я так думаю. Точно так же, как и агент Смит и большинство моих людей.

Лицо Деслера сильно побледнело.