Мой плохой босс (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta". Страница 51

Да, по спине, потому что все-таки инкогнито требовало соблюдать правила и изображать из себя “мальчика Эвы”. В клубе “Chains” действовал своеобразный дресскод и “особая этика для клиентов”. Сюда я прошел только босым, в одних только джинсах и ошейнике. Фикция, конечно, я сам его на себя надел, но у меня было ощущение, что эта дрянь жгла мне кожу.

Потому что сейчас это служило знаком принадлежности не той Хозяйке.

Эва цокает языком, возвращая меня к своему вопросу. И не очень вежливо её игнорировать, раз уж она настолько мне помогла. И вообще согласилась участвовать в моей афере.

— Я буду удовлетворен чуть позже, — философски откликаюсь я, — если все пройдет точно, как мы с тобой договорились.

— Ну, тут все зависит от Юры, — Эва пожимает тонким плечиком, — и от дара твоего убеждения, Антош, потому что уговорить профессионального раба пойти на подлог, ну… Ну, это все равно что уговорить тебя с гарантией слить сделку и испортить себе репутацию. Так что… Я надеюсь, у тебя хорошие аргументы.

Ну, я тоже надеюсь. Зря, что ли, я готовился?

С Эвой мне на самом деле повезло. Она действительно умело сохраняла влияние на всех своих “мальчиков”, и они действительно строились ею по одному щелчку пальцев.

Тот саб, который был моим соперником сегодня — Эве никогда не покорялся, пусть и общался с одним из ее “мальчиков”. И тут я мог рассчитывать только на себя и на ту информацию, что успел собрать.

— Он контрактник? — переспрашиваю я. — Он тоже ей платит за порки?

Вообще я знаю, что вроде нет. Но мне нужно подтверждение, что я все понял правильно.

— Юрик — контрактник в другую сторону, Антош, — бесстрастным тоном нейросети отвечает Эва, — ему платят за то, чтобы он подставлял спину. Видишь ли, мазохист его уровня может выдержать очень долгую порку. Ирию, кажется, очень крепко прижало, раз она согласна платить за то, за что обычно платят ей. Так что порка должна быть просто гран-ди-о-зной!

Она нарочно тянет, чеканит, растягивает и произносит каждое слово так долго, будто перекатывает на языке леденец.

Она хочет, чтобы я отступился. Ну, и вступила в силу уже наша с ней договоренность.

Уже в машине перед клубом Эва все с той же неизменной своей будто приклеенной к губам улыбочкой поведала, что Юрик ее сабу раскололся про глубокое погружение, которого жаждет Ирина, и про мастера-наблюдателя, который должен будет следить за ситуацией, и остановить только… Только в самом критичном случае.

Никаких стоп-слов. Никаких границ. Только госпожа, которой ты даришь себя этим вечером полностью. Да, запороть тебя до смерти не дадут. Но и только… Имя свое после этой порки вспомнить сможешь далеко не сразу.

Так мне описали.

— Ты все еще можешь передумать, Антош, — ласково шепчет Эва и тянется к моим волосам пальцами, — я буду с тобой в десять раз бережнее, чем она. Я тебя всему научу.

Я не стряхиваю руку Эвы только по одной причине — я вижу Её. И всё остальное тут же теряет свое значение.

Ирина все-таки пришла.

Она не видит меня — мы прячемся за одной из ширм в самом дальнем углу зала.

Не видит, но прямой наводкой проходит к столику номер семь, и я отслеживаю буквально каждый отчеканенный ею шаг.

Моя.

Моя Госпожа…

Мне не нужно обучение, если обучать будет не она. Я идиот, наверное…

Это отдается гулким эхом в тишине внутри меня. Сережа говорил, что Зарецкий за Ирину сдохнет? А я порву глотку любому, кто попытается у меня её отнять.

Кроме неё самой, пожалуй…

Что там Эва говорила про бережность? Возможно, я идиот. Но нахрен мне нужна эта бережность?

Хочу только настоящего. Пусть беспредельно жёсткого, но настоящего. Подлинную сторону той, из-за которой я поехал крышей.

И пусть оно будет, смывающее до конца, бескрайнее, то, что разотрет меня в пыль. Важно лишь то, что я дам Ирине то, что ей нужно. Я и никто другой.

А там — там уже посмотрим.

— Какие же вы два помешанных идиота, — задумчиво тянет Эва, таращась на меня, — аж завидно.

Я не комментирую. Мне не до слов, если честно.

Я ненавижу эту ширму, сплетенную из тонких черных проволочек, потому что она мешает мне смотреть на Неё. Ее, так же как и мы, отошедшей к столику. Даже во что она одета, я не могу разглядеть. Только то, что Ирина вся в черном.

Она меня не видит. Не видит из-за ширмы, да и если бы ее не было — что бы за дело было ей до Нижнего, что сидит на коленях у ног другой?

Мне все равно хочется попросить прощения за этот спектакль. За то, что я сейчас изображаю, будто принадлежу другой. И пусть она этого не увидит, я все равно хочу, и сам перед собой в этом оправдываюсь. Просто иначе мне сюда было не попасть. Клубной карты тут у меня нет и времени проходить собеседование с владельцем клуба — тоже.

Мы сидим в полутемном “зале встреч” клуба. Этакая прихожая, в которой пересекаются те, кто уже договорились о встрече, обмениваются парой фраз, и быстрым шагом следуют дальше. За тем, за чем сюда вообще приходят.

— Я не очень понимаю, Антош, — негромко спрашивает Эва, — если ты узнал, что она ходит в ту кофейню, почему ты просто сам туда не зашел? Мне кажется, ей этого было бы достаточно.

Возможно. Но у меня не было такого ощущения. Интуиция говорила об обратном. Что куда вероятнее, она просто бы вышла из кофейни и больше туда не пришла.

И больше никакое чудо мне бы её найти не помогло.

Эва ждёт ответа.

— Даже если бы ей и было бы достаточно, то мне — нет, — я откликаюсь, глядя, как к Ирине подходит невысокий парень, — это моих счетов не оплатит. А я хочу оплатить, да.

Эва фыркает.

Ирина и этот ее Юрий разговаривают. О чем — я не слышу, нас разделяет целый зал.

Ирина что-то передает своему собеседнику. Красное.

— Ошейник, — комментирует Эва. — Красный ошейник — знак согласия на жёсткую сессию. Сейчас она уйдет, а он должен будет придти через десять минут. Не раньше. Если решится — в ошейнике. Надеть должен сам, это не для игры в покорность, а вроде подписи, что согласен.

— Почему не раньше, чем через десять минут?

— Такой регламент общения в этом клубе, — невозмутимо откликается Эва, — у него последний шанс передумать. В номере его уже не будет. Впрочем Юрик в этом уже десять лет крутится, вряд ли он откажется.

Все так, как она и говорит — Ирина уходит, оставляя своего собеседника за столиком.

Значит, у меня есть десять минут…

Ну, что ж, давно я не укладывался с переговорами в такие сжатые сроки.

Я поднимаюсь с колен. Расстегиваю ошейник, протягиваю его Эве.

Она смотрит на меня задумчиво.

— У тебя сейчас ведь тоже последний шанс передумать, — замечает она и дергает подбородком в ту сторону, куда ушла Ирина, — там тебе просто не дадут отступить.

— У меня мало времени, — сухо напоминаю я.

— Ну что ж, удачи, — хмыкает Эва, и забирает ошейник из моих рук, — наша договоренность остаётся в силе, Антош. Я не ревнивая. Я тебя после Иры приму. Когда сам передумаешь или когда она тебя выставит — мне не важно.

— А ты чем займешься?

— Ну, я найду чем, не беспокойся, мальчик мой, — Эвелина усмехается, глядя на меня вроде и снизу вверх, но очень покровительственно, — время не теряй.

Да, не стоит.

Вот только я притормаживаю как только выхожу из-за ширмы, когда получаю возможность оглядеть весь зал.

И увидеть новую переменную в моем уравнении.

Зарецкого.

Уже стоящего напротив Юрика с его красным ошейником в руках.

Твою ж мать…

— Итак, тысяча американских рубликов переводом прямо сейчас, и ты отдаешь ошейник Ирии мне, — глухо проговаривает Зарецкий, — а деньги за сессию можешь не возвращать. Я сам ей их компенсирую.

Без понятия, как он это сделал — но Зарецкий прошел через пункт охраны, положив на дресскод и “этику”. И даже на свое инкогнито. Без ошейника. Без маски. В явно рабочем деловом костюме.

Ну… Ну, не у меня одного связи.

И я же догадывался, что это лицо нетрадиционной политической ориентации вставляет мне палки в колеса. Так ли удивительно, что он тут?