Только моя (СИ) - Аверина Екатерина "Кара". Страница 66
— Прости, малышка, — она тяжело вздохнула. — Ее сердце стало совсем слабым.
— Не говорите ничего!!! — кричу во все горло сгибаясь пополам. — Нет!!! Не трогайте меня!!! — чьи-то руки подняли с пола и прижали к себе очень-очень крепко. — Я хочу к ней… Пустите меня к ней! — требую в своей истерике. — Пустите меня!!! — но чужие руки не отпускают.
Мужской голос над головой произносит слова, но я ничего не слышу и не понимаю. Мой мир только что рухнул. Он раскололся вдребезги в один миг оставив меня у груды осколков, которые невозможно собрать.
— Я вызвала службу опеки, — слышу тихое от той доброй женщины. — Тебе нужно будет поехать с ними.
Меня в буквальном смысле уносят из холла и уже в кабинете, где нет посторонних, этот странный мужчина продолжает со мной говорить вплоть до приезда ответственных органов.
— Здравствуй, малышка, — передо мной на корточки садится пожилая женщина в строгом сером костюме. — Как тебя зовут? — молчу, шмыгая носом и глядя в одну точку. — Меня Саманта Браун.
— Я не хочу с вами ехать, — еще сильнее вжимаюсь в диванчик, на котором сижу. — У меня есть свой дом. Я могу жить одна, — дрожу всем телом, зубы стучат, меня прошибает озноб.
— Правда? — она улыбается. — И работать сможешь?
— Да! Я газеты развожу и соседкам помогаю убираться или ходить в магазин. За это платят.
— Какая же ты умница, — хвалит меня эта неприятная особа. — Это очень хорошо, но есть закон, по которому ты не можешь жить одна.
— Я не хочу ехать, — упираюсь. — Я хочу к бабушке! Меня не пускают! Вдруг она жива! Вдруг вы ошиблись!!!
— Тише, котенок, — женщина гладит меня по рыжим волосам, давно растрепавшимся и торчащим во все стороны. — Если я отведу тебя к бабушке ты перестанешь сопротивляться? Мне очень не хочется нести тебя в машину насильно.
— Поеду, — сдаюсь, понимая, что у меня просто нет выбора.
И женщина в костюме сдержала слово. Через стекло мне показали бабушку. А внутрь не пустили. Я просила, умоляла, снова кричала, громко плакала, но все оказалось бесполезным. Не дали подержать ее за руку, обнять, сказать, что люблю.
— Ее похоронит государство, — говорит мне моя спутница. — Я отвезу тебя на похороны.
— Хорошо, — только и смогла выдавить из саднящего от истерики горла.
На заплетающихся ногах я дошла до машины. Послушно села на заднее сидение, уперлась лбом в прохладное стекло и замолчала на две недели.
Мне было все равно, куда меня привезли, во что одели, чем кормили. Ко мне задирались девчонки из общей комнаты, дразнили немой и глупой, но я лишь смотрела в окно и плакала. На похороны меня так никто и не отвез.
Через четырнадцать дней, в мой двенадцатый день рождения психолог интерната привела меня в свой кабинет, как делала это ежедневно. Женщина поставила передо мной тарелку с тремя именинными кексами, на которых были нарисованы смешные рожицы.
— С днем рождения, Кейти, — от ее улыбки стало немного светлее. — Сегодня не будет занятия, хорошо? — киваю. — Мы просто попьем чай. У тебя ведь праздник.
— Спасибо, — слово далось с огромным трудом, но детское сердце не выдержало, и я с огромным удовольствием поглотила сладкий подарок. — Я таких никогда не ела, — признаюсь ей слизывая крем с перепачканных пальцев.
— Салфетки, — она поставила передо мной пачку, но я только отрицательно качнула головой наслаждаясь последними капельками сладкой радости.
— А что ты еще любишь? Кроме сладкого? — я задумалась.
— Фрукты. На праздники бабушка покупала много фруктов, — сердце тут же вновь сжалось, и я опустила голову вниз, чтобы спрятать слезы.
— Кейтлин, — психолог поставила передо мной стул и присела на его край. Она взяла мои маленькие ладошки в свои и заговорила. — То, что ты тоскуешь, вполне нормально. Ты ведь не робот. И бабушка, она всегда будет рядом. Она будет у тебя вот здесь, — добрая женщина осторожно коснулась моей груди. — И она была бы очень расстроена, увидев тебя в таком состоянии. Тебе нужно вернуться к учебе, попробовать найти здесь друзей. Не для себя, девочка. Ради бабушки.
— Я хочу увидеть, где ее похоронили. Мне обещали, — поднимаю на нее взгляд. — Обманули. Я хочу попрощаться.
— Поехали, — от удивления у меня распахнулись глаза. — Ну же? Или передумала? — она взяла меня за руку и увела из своего кабинета. Под насмешки и обзывательства моих новых соседей вывела на улицу и там сказала, чтобы никто не услышал. — Докажи им всем, что они ошибаются, — я кивнула и выше подняла подбородок. Эти слова стали девизом, который я зафиксировала в своей голове.
Психолог дала мне возможность нормально проститься с единственным близким человеком. Она даже поплакала рядом со мной, а потом повезла меня в Баскин Робинс. Мы съели по огромной порции мороженного, посыпанного разноцветной сладкой стружкой. Потом гуляли в парке, по городу и разговаривали о всякой ерунде.
Я, захлебываясь от восторга, рассказывала, как бабушка обо мне заботилась, как я любила учиться, о своих несбывшихся мечтах. Она слушала, поддерживала и обещала, что у меня все обязательно получится, если я не буду опускать руки.
Это был самый лучший сеанс психотерапии за все время моего прибывания в интернате. Я вернулась в свой новый дом готовая идти к своей мечте, чтобы доказать бабушке, что я смогла, что я ее не разочарую.
За полгода я так и не нашла друзей ни в интернате, ни в новой школе. Из «глупой» я превратилась в «выскочку», «зазнайку», «зануду». Ребята поспокойнее относились лояльно за то, что я давала списывать. А мне не жалко, кому они делают хуже? Знания ведь у меня из головы не крадут, переписывая из тетрадей буквы и цифры.
Сейчас я все так же скучаю по нашему маленькому убитому дому, по бабушке и ее еде, по тому запаху, что впитался в родные стены. Но кое-что все же изменилось внутри меня. Я вновь начала мечтать.
За хорошую учебу и поведение воспитатель разрешала мне не ложиться спать вместе со всеми и тогда я тихо сидела на крыльце, рассматривая небо над городом и представляя, что пойду в старшую школу, а потом обязательно поступлю в колледж и моя жизнь изменится.
Она изменилась… И вновь не так, как я думала.
Сразу после завтрака меня вызвала к себе директор нашего интерната. Я непонимающе уставилась на воспитательницу, а та лишь довольно улыбаясь поправила на мне одежду и подтолкнула в кабинет.
Здесь кроме знакомых мне лиц сидит женщина, от которой я машинально сделала пару шагов назад уперевшись спиной в дверь.
— Привет, — она протянула ко мне руки.
Я лишь по этому жесту поняла, что со мной скорее всего поздоровались. Этот язык мне не знаком, но еще один гость оказался переводчиком. Молодой мужчина подтвердил мою догадку и жест был понят правильно.
— Как же ты выросла, — странная гостья старается приветливо улыбаться, но это больше похоже на оскал. — Я твоя тетя, — мои глаза приобретают размер средней планеты нашей Солнечной системы.
— Кейтлин, присядь, детка, — заговорила со мной директор интерната. — Ты говорила, что у тебя никого нет, но мы выяснили, что это не так. Твоя родная тетя, старшая сестра твоей мамы, разыскала тебя здесь. Она приехала, чтобы забрать тебя в семью, — в моих ушах словно напихано два рулона ваты. Я вроде все слышу, но совершенно не понимаю, что несут люди в этой комнате.
— У меня никого нет, — наконец могу сказать хотя бы пару слов. — Бабушка не говорила, что у нее две дочери, — эта самая дочь хлопает ресницами слушая переводчика.
— Мы с твоей бабушкой, — начала она объяснять. — Поссорились, когда я решила уехать обратно в Россию. Она второй раз вышла замуж и потащила нас с маленькой сестрой за собой в эти бараки. Я честно пыталась приспособиться, выучить язык, но так и не смогла. В итоге уехала, как только появилась такая возможность. У меня там жизнь, семья, дочка — твоя ровесница. Вы подружитесь, — отрицательно мотаю головой, не глядя на нее. — Кейти, я к вам приезжала, когда ты маленькая была. Вспомни. Я куклу тебе привозила в таком красивом вязаном платье, — и я помню эту игрушку. Она до сих пор у меня в комнате сидит в голубых вязаных тапочках и платье с капюшоном. — Мне сообщила знакомая, что мамы не стало. Увы, слишком поздно. Но я здесь и могу забрать тебя уже через пару недель, когда подготовят все документы и мы продадим бабушкин барак.