Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ) - Беренцев Альберт. Страница 18
— Так что тебе здесь надо, Хрулеев? — продолжил беседу громкоговоритель в тюбетейке.
— Я ищу девочку, свою дочь, — сказал Хрулеев и тут же испугался того, что ордынцы могут отреагировать на это сообщение так же неадекватно, как мэр Автогенович. Но ордынцы вообще никак не отреагировали на сообщение. Прошло несколько секунд, прежде чем громкоговоритель наконец спросил:
— И что?
— Может быть, вы мне поможете? У меня есть ее фото. Возможно, вы ее видели, — Хрулеев достал из кармана фотографию и поднял ее как можно выше, к закрепленной над воротами камере. Хрулеев даже встал на цыпочки, но громкоговоритель равнодушно произнес:
— Ни хрена не вижу. Сейчас, подожди...
За воротами что-то заскрипело и спустя несколько секунд из-за ворот выбросили толстый длинный канат, на конце каната на крюке болталась плетеная корзинка.
— Клади, — распорядился громкоговоритель.
Хрулеев положил фотографию в корзинку, за воротами застучал некий невидимый Хрулееву подъемный механизм, и канат с корзинкой пополз вверх. Корзинка скрылась где-то наверху ворот, и Хрулеев вдруг пожалел, что отдал свою ценность. Вдруг ордынцы не захотят вернуть фотографию? На несколько секунд повисло молчание, а потом громкоговоритель спросил:
— Ты ее из задницы что ли достал?
— Нет, ее помял Автогенович, мэр Оредежа.
— Ого, — удивился громкоговоритель, — Странно, что он тебя не помял. Кто же показывает нашему дорогому мэру фотографии детей? Ты опасный парень, если решился на такое.
— Он меня прогнал, когда я показал ему фото. И ружье отобрал, — объяснил Хрулеев.
— Автогенович сумасшедший, если заговорить при нем о детях или показать ему изображение ребенка, или вообще хоть как-то коснуться вопроса детей — у мэра кукуха едет. Не любит он детей короче, впрочем, в нынешние времена это ведь и неудивительно. Кстати, ты нашел его тайник?
— Нет, — признался Хрулеев.
Громкоговоритель расстроено вздохнул:
— И мы нет. Мы обшарили весь Оредеж, все проклятое здание администрации, но тайника нигде нет. Между тем, у Автогеновича тонны президентских рационов, а еще лекарства, пулеметы, автоматы и даже гранатомет есть. Он сам нам признался, когда мы послали к нему своего человека под видом инспектора гражданской обороны. Мы пытались следить за мэром, но он завел наших соглядатаев прямо к детям, в результате их разорвали на куски, а сам Автогенович успешно сбежал. Хитрая тварь. Так о чем это мы?
— О моей дочери, — напомнил Хрулеев, — Я дал вам фото.
— Да, конечно. Ого, ништяковый пляж. Где это снято?
— В Монако, год назад.
— И кто из них твоя дочь — беленькая или черненькая?
— Черненькая.
— Ого, жена то у тебя бик матур.
— Это какое-то ругательство?
— Говорю, красивая у тебя жена, повезло тебе. Она жива?
— Я не хочу об этом говорить, послушайте...
— Так, стоп. Подожди-ка, братан. Где, ты говоришь, это снято? В Монако, год назад?
У Хрулеева внутри все похолодело. Он понял, что взболтнул лишнего, сейчас вероятно ордынцы его убьют. Хрулеев теперь смотрел только на филинов, ожидая, когда громкоговоритель даст им команду разорвать Хрулеева на куски. Повисло молчание, филины не двигались.
Наконец громкоговоритель спросил:
— Ты что, из этих?
— Нет.
— Ты грибификатор? Отели в Монако год назад снимали для своих сотрудников грибификаторы, я точняк помню, вас еще по телику показывали.
Хрулеев собрал всю свою волю, главное сейчас чтобы голос не дрогнул, ничего не должно выдать его.
— Я не грибификатор, я бизнесмен, у меня был свой бизнес в столице по продаже оружия. Я был богат и действительно отдыхал в тех же отелях, что и грибификаторы. Это правда.
Вновь повисло молчание. Наконец громкоговоритель безразлично произнес:
— Никогда ее не видел. Прости, братан.
Из-за ворот Хрулееву выкинули корзинку с фотографией.
— Может быть, покажете остальным? Вас же много там, за забором?
— Нет, — ответил громкоговоритель, — Мне лень. Кроме того, мы не ходим в Оредеж, мы не рассматриваем местных детей. Когда мы видим детей — мы просто убегаем. Ясно?
— Ясно. Возьмите меня к себе, а.
— Не возьмем.
— Это потому что я не ордынец?
— Не в этом дело. Не обижайся, братан, но у нас плановая экономика. Продуктов сейчас едва хватает, если возьмем себе еще один рот — у нас начнется голод. Нам такого не нужно.
— А на филинов у вас продуктов хватает? Вон они какие жирные.
— А у тебя на твою псину хватает? — парировал громкоговоритель, — Кроме того, филины летают, и их все боятся. А ты умеешь летать, братан? Или, может быть, тебя все боятся?
— Нет, — честно признался Хрулеев, — Что это вообще за твари? Почему они такие огромные, и в тюбетейках, и слушаются команд?
— Слишком много вопросов, дружище. Предположим, что это волшебство. Ордынское волшебство.
— Я умираю от голода, — сказал Хрулеев.
О голоде он забыл лишь на пару минут, пока говорил о своей пропавшей дочери. Теперь, когда выяснилось, что ордынцы ничем помочь не могут, к Хрулееву вновь вернулись и голодная тошнота, и желудочные спазмы, и бессилие.
— Есть эчпочмак, — предложил громкоговоритель.
— Что это такое?
— Пирожок. Моя бабушка обычно готовила их с гусятиной, но мы жрем с мышиным мясом, у нас тут небольшая мышеферма. Но что ты дашь нам за него?
— Есть пачка Петра I.
— Маловато. Эчпочмак стоит дороже.
— У меня есть патроны, — вспомнил Хрулеев.
— Что за патроны?
— Охотничьи, дробь, двенадцатый калибр, два ноля, навесок — 50 грамм,
твердая. Одна целая пачка на 15 штук, и еще одна с восемью.
— Хм... Надо звать Айгуль, я не разбираюсь. Жди, братан.
Хрулеев прождал около пяти минут. От голода и усталости его шатало, тошнило, забор ордынской крепости мельтешил перед глазами, Хрулееву почему-то казалось, что именно эта упорядоченность сосновых стволов, из которых был сложен забор, вызывает у него тошноту. Наконец громкоговоритель распорядился:
— Клади в корзину. Патроны и сигареты.
— А если вы просто заберете их себе?
— Значит такая твоя судьба, братан. Подумай, что тебе терять? И нахрена тебе патроны, если ружья у тебя все равно нет?
Громкоговоритель был прав, Хрулеев положил пачку Петра I и две упаковки патронов в корзинку. Он провожал корзинку взглядом, пока она не скрылась за воротами. Снова повисло томительное молчание. Хрулеев уже хотел начать угрожать, или материться, или просто развернуться и уйти, но в этот момент из-за ворот выбросили назад корзинку.
В корзинке лежало что-то теплое завернутое в старую газету. Хрулеев быстро развернул газету и увидел десяток румяных треугольных пирожков. Хрулеев сразу же бросил один пирожок Тотошке, а сам стал пожирать остальные. Громкоговоритель молчал, видимо тактично не желая отвлекать Хрулеева в столь важный момент.
Пирожки оказались вкусными, хотя в мясе и попадались мелкие косточки, напоминавшие о том, из чего сделаны эчпочмаки. Хрулеев сожрал шесть пирожков, бросил Тотошке еще один, а оставшиеся два завернул в газету и засунул в вещмешок.
Поев, Хрулеев жадно напился воды из фляги и не забыл напоить Тотошку.
— Спасибо, очень вкусно, — поблагодарил Хрулеев громкоговоритель.
— Рэхим итегез. Что дальше планируешь делать, братан?
Хрулеев не знал, думать было все еще тяжело, разбуженный пищей желудок настойчиво требовал, чтобы Хрулеев сейчас же съел еще пирожок или даже два.
— Пойду к германцам. У ордынцев я уже побывал, теперь пора к немцам. Автогенович сказал, что кроме вас и германцев на элеваторе здесь никого больше нет.
— Ты с ума сошел, братан? — удивился громкоговоритель, — Автогенович сказал тебе правду, все верно, здесь больше никого живого не осталось, только дети. Но только я дам тебе бесплатный совет, в довесок к эчпочмакам. Не ходи к германцам, лучше уж тогда покончи с собой. Это будет гораздо более мудрым решением, братан. Удавись на сосне, например.