Пари на красавицу (СИ) - Муравская Ирина. Страница 3

Меня только что не передёргивает.

— О, нет. Спасибо. Это тоже самое, что искупаться с бомжами в бассейне.

— Обижаешь.

— Да? А кто не далее, как на прошлой неделе обучал в подсобке Машку с параллели ораторскому искусству?

— Ты имела в виду: оральному? — хмыкает Воронцов. То, что их застали и сплетни быстро разнеслись по универу его мало волновало. Порой складывалось впечатление, что его вообще ничего в жизни не волнует.

— Я имела в виду: у меня нет желания пачкаться об твои хламидии. Они ещё не надумали составить петицию?

— Какую?

— Ну типа: долой триппер, требуем абсолютную монархию и полный соцпакет!

В ответ с тяжёлым вздохом закатывают глаза. Ща как в черепе затеряются, потом не найдём.

— Мальвина, у тебя язык без костей!

Какое мудрое наблюдение. Нобелевку в студию.

— Ты учебник анатомии только на разделе половых органов открывал? В языке костей вообще нет.

Глеб нетерпеливо отмахивается, всем видом показывая, что такие детали его мало беспокоят. Мол, это был оборот речи, чего прикопалась?

— Так что по Лерке? — не унимается он.

— А что по Лерке?

— Поможешь?

— В чём?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Мне нужно её закадрить.

— Стоп. Только что было про койку.

— Это приятный бонус. Но первостепенно мне надо, чтоб она в меня втюхалась.

Класс. Ещё лучше. Накачать эту клушу снотворным так-то попроще, чем искать гипнотизёра.

— А сам что, уже не справляешься? Как же твоё природное обаяние, харизма и мешок денег вместо цветов?

— Скажем так, они её не особо впечатлили.

— Надо же. Я даже слегка зауважала Лерку. Правда её не впечатляет никто, кроме неё самой, так что не считается.

Моя «сеструндия» (плеваться хочется от этого слова) пусть и дура набирая, но себе цену знает. Она — это не дурочки с потока, у которых при одном виде на Воронцова слюни чешутся и в одном месте течёт… Стоп, не так. Наоборот… А, нет. Всё правильно.

Я согласна, Глеб собой неплох: высокий, смазливо симпатичный, богатый, полный комплект короче, однако…. Но девчат, камон, объективно, он кабелина. Не объективно — просто козёл.

— Ну вот мне и надо сделать так, чтобы для меня она сделала исключение.

— Я похожа на ведьму? Я любовные зелья кашеварить не умею. А тут либо приворот, либо литр водки в одно жало и молотком по мозгам. Чтоб память отшибло и все твои любовные похождения хотя бы за последние пару месяцев забылись.

Воронцов сердито отвешивает мне щелбан. Отблагодарить его в ответ подзатыльником не получается. Уворачивается, зараза.

— Давай помоем тебе рот с мылом? — предлагает Глеб.

Совсем оборзел.

— Себе кое что другое помой. Полунивера поимел, а теперь хочешь сопливой романтики? Тем более от этой фифы. Да она тебя на три метра не пустит и дихлофосом на всякий случай вокруг обшикается. И правильно сделает.

— Да не упёрлась мне ни в одно место твоя романтика, — ух, сколько недовольства. Как будто его обидела сама мысль, что я допустила эту самую мысль, что ему кто-то может реально понравиться. — Я поспорил на твою Мисс Недотрогу. Последний год, как не воспользоваться возможностью совместить приятное с полезным? Ну так что, ты в деле?

Спор? В натуре? Не гонит? Ещё и так прямо заявляет мне. Ну конечно, знает же, что я из принципа и не подумаю Леру об этом предупреждать. Но неужели он реально думает, что я соглашусь? Да от этой дебильной авантюры разит гнильем за километр. Мы с ней на ножках, не спорю, но не до такой же степени, чтоб подкладывать её под мужиков…

— Ты больной озабоченный полудурок, — оглашаю я официально закреплённый с этой минуты за Воронцовым статус, отмахиваюсь и ухожу. Пусть ковыряется в этой луже сам. Без меня.

Так я думала, пока не вернулась вечером с рампы (прим. авт.: в данном случае речь идёт не о предмете для тренировок со скейтом, а о скейт-площадке в целом) и не обнаружила ванную, забрызганную въедливыми разводами от краски.

В раковине валяется использованный тюбик, грязная щеточка и вскрытая упаковка. Концентрированная вонь аммиака режет глаза, хоть противогаз надевай. Эта дура даже не догадалась оставить открытой дверь, чтоб проветрить.

— Твою-ю-ю ж… — вляпываясь пальцем в невысохшее тёмное пятно шиплю я, вылетая из ванной и врываясь без стука в обитель сводной сестры. К сожалению, мы даже спальни делим по соседству на первом этаже частного дома, куда я переехала с мамой после её официальной свадьбы с Андреем. Просто Андреем. Ну не папой же мне его звать. — Что за сральник ты устроила???

— Отстань, — лишь меланхолично отмахивается Лера. И не смотрит в мою сторону. Сидит за туалетным столиком и намазывает на лицо какую-то дрянь болотного цвета. Ну натурально кикимора. Ей от собственного отражения не противно?

За собой эта низкокалорийная красотка ухаживала с замашками королевы, имея забитые до отказа полочки со всяческими кремами, скрабами, мазями и лосьонами. Всегда с иголочки, без единого прыщика. Зато бело-розовая комната, филиал дурдома для Барби, похож на свалку. Буквально.

— Отстань??? — шикаю я из вредности вытирая испачканный палец об её стену. — Я за тобой эту помойку убирать не буду! Иди и сама отмывай раковину!!!

— Не могу. У меня маникюр.

— Щас я его плоскогубцами у тебя вырву, всё равно не настоящие. Иди, сказала, убирай! Пока окончательно всё не засохло.

— Тебе надо, ты и убирай, — проверяя влажные каштановые пряди на прокрашенность равнодушно дёргает плечом Лера, от чего шёлковый халатик с леопардовыми пятнами кокетливо сползает вниз.

— Как можно быть такой свинотой?

На меня соизволяют, наконец, обратить внимание. Причем одаривают его, как с барского плеча шубейку сбрасывают нищеброду.

— Ну тобой же как-то можно. Ни кожи, ни рожи. За собой не ухаживаешь, ходишь черти в чём. Из друзей: латентный гей, и дура с ульем на башке.

А вот это перебор. Друзей трогать плохая затея.

— Язык откуси и прожуй вместо ужина, дебилка силиконовая.

Тут, конечно, слегка завираюсь. В Лерке не было ничего силиконового. Наверное. Хотя кто его знает. Я её голой не видела. И не планирую. Иначе потом придётся глаза себе выколоть.

— Ты просто мне завидуешь!

— Чему? Свистящему воздуху в дырочках от твоих сожженных волос?

— Моей популярности.

Серьёзно? Она это серьёзно? Боже. И как у Андрея, адекватного и нормального, могла родиться такая дура? Наверняка пошла вся в мамашу, что сбежала от них к какому-то малолетнему сопляку-альфонсу.

— Если ты правда думаешь, что это то, чем стоит гордиться, мне тебя жаль.

— Жалей себя. Это ты так и останешься никому не нужной.

Ну всё, достала. Хватаю со стеллажа с мягкими игрушками и книгами по, ёпт твою мать, психологии, стакан с недопитым смузи. Лера никогда не относит посуду сразу обратно на кухню. Та может неделями копиться, а полки на кухне пустовать. Зато найти в её шкафу грязную тарелку с приклеившейся ко дну вилкой — плёвое дело.

Дом оглашает дикий истеричный крик, на который сбегается мама, Андрей и Вовчик, мой родной восьмилетний брат. Ещё одно бонусное очко отчиму — не каждый мужик согласится на женщину с таким прицепом.

— Что слу… — Андрей замолкает и начинает ржать при виде дочери, с лица которой вместе с маской стекала красная жижа. Да там всё теперь ею украшено. — М-м-м… ну понятно.

— Придурошная!! Что ты наделала??? — визжит Лера, дрыгая всеми конечностями. Её так колбасит, словно я на неё дождевых червей высыпала.

Торжественно ставлю опустевший стакан перед сестрой. Сестрой, чтоб тебя.

— Это называется контратака. А теперь, когда пойдешь смываться, будь любезна, отмой заодно и ванную.

Молча ухожу в соседнюю комнату, минуя тяжело вздыхающую маму, уставшую от наших вечны перепалок, и закрываю за собой дверь. За стеной продолжают истерить, но мне уже пофиг. Сама нарвалась. И так каждый день. Не ванная, так что-нибудь другое загадит. Никогда за собой ничего не уберёт.