Пари на красавицу (СИ) - Муравская Ирина. Страница 48

Не прощаемся ни с кем и уходим по-английски. Прошу сначала заехать домой. Воронцов согласно кивает, вручая мне запасной шлем. Четверть часа спустя он уже ждёт на улице, пока я хожу в дом за рюкзаком. Домашние ещё не спят, так что приходится заливать про продолжение веселья и что буду дома к полуночи.

Наверное, сообщать, что у ворот меня ждёт недавний ухажёр сестрёнки не лучшая идея? Прикол. Только сейчас приходит шальная мыслишка: если у нас ВДРУГ что получится, будет крайне неловко знакомить своего парня с мамой. С учётом того, что они уже знакомы. Своего парня. Сразу себя одёргиваю. Рано! Слишком рано! Нечего об этом и думать.

Возвращаюсь к Глебу и прошу отвезти меня в заброшенный военный городок. С прошлого раза я не успела закончить там работу. Одной после страшилок Аники идти туда было стрёмно, а компания за это время так и не нашлась. Да и времени особо не находилось. Сегодня же всё складывается как нельзя удачно. Хотел свидание, получай. И уж прости, если оно не такое, как тебе представлялось…

Опустевшая и полуразрушенная территория выглядит настолько же удручающе, насколько завораживающе. Есть нечто волшебное в том, чтобы бродить по поросшим травой брусчатым дорожкам мимо ангаров, местного продуктового магазинчика, полуразрушенных казарм и грустных пятиэтажек со слепыми окнами и окрашенными балконами.

Какое-то особое чувство: подниматься через завалы по лестнице и заглядывать внутрь квартир, находя следы человеческого пребывания. Сломанная мебель, отклееные обои, пыльные порванные книги на грязном полу. Когда-то тут кипела жизнь: по коридорам бегали дети, на кухне варились борщи, а в спальнях свершалась любовь… А теперь от этого места осталось лишь воспоминание. Жутковато. И так интересно.

Тормозим возле длинного одноэтажного сооружения с широким арочным проёмом. Проржавевшие ворота давно растащили на металлолом. Вроде тут когда-то были гаражи для транспорта. Внутри темно, но туда нам и не надо. Разворачиваю поле деятельности снаружи, у обшарпанной стены, где с прошлого раза красуется увеличенная раза в три от реального размера часть лежащей на сгибе локтя девушки с распущенными волосами.

Рисунок изначально планировался большой, мне хотелось захватить максимальное количество места. Работа трудоёмкая, поэтому цвета много я решила не использовать. Только грунтовка, синева на заливке, и стандартные цвета для теней и контуров: чёрный, белый, серый.

Не скажу, что рисую прям офигенно, школьный учитель по изо, наоборот, всегда ворчал, что мои натюрморты заваливают не только горизонты, но и законы логики. Однако то, что сейчас на меня смотрит, а именно половина лица с большим глазом и полными губами мне очень даже нравится. Глебу тоже. Ну или же он просто решил сделать мне комплимент.

Темнеет, так что достаю портативный походный фонарь и устраиваю его на земле так, чтобы свет охватывал как можно больше стены. Надеваю респиратор с перчатками и становлюсь похожа на Дарта Вейдера. Сходства добавляет чёрный худи, который я с собой захватила. Ночи то всё ещё прохладные.

На улице тихо-тихо. В этой тишине звон встряхиваемого баллончика звучит, как грохот молота по наковальне. Обычно я надеваю наушники, но сегодня обхожусь без них. Даже без музыки погружение в процесс происходит стремительно. Начинаешь быстро забывать не только о времени, но и о том, что ты, так на минуточку, здесь не один и из вежливости неплохо было бы поддерживать беседу. Именно поэтому мне нравится рисовать без свидетелей. Не люблю я беседы.

Я думала, Глеб начнёт быстро возбухать и толком не даст мне порисовать. Мол, ты притащила меня сюда, чтобы я что? Подавал краску? Охранял тебя от бомжей и крыс? Но нет. Молчит, ни разу не окликнул. Сидит и наблюдает за процессом. Даже, кажется, успел снять его на телефон.

Заканчиваю с лицом девушки и делаю паузу на её обнажённом плече. Надо передохнуть, а то в заданном положении рука быстро устаёт.

— Ну как тебе свидание? — стягиваю перчатки и снимаю маску, под которой успело всё вспотеть. — Огонь? Хочешь продолжение?

Да. Считайте меня маленьким троллем, но я не могу не поиздеваться немного над ним. Просто если он рассчитывал, что я такая вся поплыву от счастья после его заявления, и мы поедем прямиком к нему… То обломись, родной. Не с той связался.

Поэтому готова к любому ответу. Уже даже составила целый список в голове дерзких пикировочек, начиная с: "А в чём дело? Я тебе нравлюсь, но пажом моим быть не хочешь?" и закачивая: "Не устраивает? Я нарисую стрелочки, чтоб ты не заблудился, ища выход".

— Лучшее, что у меня было.

Открытый рот закрывается так и не произнося ни звука. Ладно. К любому, но не к такому.

— Шутишь?

— Ты бы только предупредила, что мы тут задержимся, заехали бы перекусить чего взять на вынос. А то я только обедал.

Кто ещё кого троллит.

— Глеб, карты на стол. Ты со мной играешь?

— Опять двадцать пять? — устало вздыхает он. — Что ещё нужно сделать, чтобы ты мне поверила?

— Не знаю… Просто я знаю тебя. Все знают.

— Знают, что? Что я… как ты там меня назвала? Пробл*душка?

— Ой, вот только не строй из себя обиженку. Будто это не так.

— Ну, разумеется, так, — психанул. По висящему на руле шлему раздражённо прилетел кулак. — Я же каждую вторую посвящаю в семейные секреты! А молчат они видимо потому, что у них рот другим занят. Следуя твоей логике странно, что джинсы на мне вообще когда-либо одеты.

Окутанный мягким светом фонаря, Воронцов сидит на чуть скособоченном мотоцикле, перекинув ногу через сидение. Как никогда близкий дрогнувшему сердечку и, твою мать, такой привлекательный. В этой своей расстёгнутой на верхние пуговички рубашечке, с небрежным хаосом на голове. А эти скулы? А взгляд? А-а-а! Ну нельзя так. Надо на законодательном уровне запретить быть таким симпатичным! Это не просто удар ниже пояса, это безжалостные пинки по лежачему!

Секунда, пять, десять… Решение принимается. Нет. Решение уже принято. Ещё в ту ночь, когда он заявился ко мне пьяным. Последнюю неделю я лишь тешила иллюзии, что могу хоть что-то контролировать. Но на самом деле я не могу н и ч е г о. Потому что давно и беспросветно влипла.

Молча сажусь напротив, зеркально отражая позу Воронцова. Байк проседает от двойного веса, но выставленная подпорка выдерживает, а на меня непонимающе смотрят, вопросительно изогнув мохнатые брови. Как бы говоря: давай, чего уж, стреляй наповал своими очередными пизд*ц какими вескими аргументами. Вот только у меня их нет. Больше крыть нечем. Карт тоже не осталось. Как и желания сопротивляться.

— Чего пялишься, сволочь ты мажорская? — вздыхаю я. — Ликуй. Ты победил.

Как там говорят? С богом? Была — не была? Кто не рискует, тот… Короче, нефиг опять размусоливать. Не давая себе времени передумать, обнимаю его лицо ладонями и целую.

Глава 17. Коньки и Лыжи

Глеб

Целует.

Это победа.

Прямо оху*нная такая победа.

Круче, чем я представлял. В сотни раз круче.

С силой впиваюсь в женские бёдра, рывком притягивая Мальвину к себе. Наши тела соприкасаются с глухим стуком, от чего из неё вырывается протяжный стон с придыхом. Такой сладкий и сводящий с ума. Сдерживаться нет сил. Каждый нерв точно оголённый провод. Так горячо, что хочется хрипеть. С жадностью мну мягкие, податливые как никогда губы, врываюсь языком в её рот и что самое оху*нное — получаю ответ. Это стоило потраченных усилий, воздержания и времени. Это стоило всего.

Мои руки давно у неё под худи, выводят магические символы по обнажённой коже. Хочу чувствовать её всю. Везде. Касаться, ласкать, целовать… От накрывшего возбуждения вскипает кровь. Каменный стояк упирается в дрожащее в нетерпении тело и пульсирует, желая большего. Покровская чувствует это, трётся об него и, бл***, если сейчас же не прекратит дразнить, слово даю, я тр*хну её прямо здесь. Хочу её до одури. Никого, наверное, так сильно никогда не хотел.