Одержимый ею (СИ) - Белая Яся. Страница 24
— Спасибо, — восхищённо шепчу я.
Демонстрацию слайдов смотрю, сидя у Валерия на коленях.
— Я тобой так горжусь! Ты у меня такой умный!
Он светло улыбается:
— Запомни то, что сказала, — говорит он.
— Про умного? — удивляюсь я.
— Нет, про «у меня». Приручила чудовище, теперь ты за него в ответе.
Я нежно обнимаю его, трусь о щетину на щеке.
— Ты тоже, — говорю, — за меня. Потому что я только твоя и ничьей больше быть не хочу.
— Как насчёт того, чтобы переместиться в спальню и заказать какой-нибудь вредной еды?
— А как ты Клавдии Свиридовне в глаза смотреть будешь?
Он нагло ухмыляется:
— А я тебя пошлю. Ты ресничками похлопаешь. Вон, как на меня подействовало, — он кивает на ноутбук, где светится заставка моей презентации.
Я киваю — разве могу возражать?
Он собирает технику, вручает мне, а потом берёт всё своё добро, как заявляет, ухмыляясь, в охапку и тащит в спальню.
Здесь, удобно расположившись на широченной кровати, мы снова включаем компьютер, но совсем для других целей — мне нужно выбрать платье на открытие, а ещё нам — заказать еду и напитки.
И сегодня я чувствую себя так, как должна была чувствовать весь месяц — молодой женой, окружённой любовью и заботой.
И мне плевать, сколько продлится эта иллюзия и как потом она аукнется мне. Я решила жить здесь и сейчас, и наслаждаться каждым мгновением рядом с любимым.
Выбирая платье, мы немного ссоримся, но тут же гасим ссору поцелуями.
В результате приходим к соглашению, что мне подойдёт элегантное фиолетовое платье, с кружевным верхом, сидящее по фигуре и разлетающееся фалдами от колен.
Заказываем доставку наряда на завтра.
…так за хлопотами незаметно наступает вечер, и, сложив, наконец, ноутбук, я целую Валерия у щёку и собираюсь в свою маленькую комнату — завтра предстоит день, полный суеты и подготовки, хочется, как следует выспаться.
Только кто бы мне позволил.
— Куда собралась? — выдаёт Валерий, хватая меня за руку и притягивая к себе. — Отныне теперь ты спишь здесь.
— Это почему ещё? — возражаю я, а сама уже ерошу его волосы, глажу щетину на щеках, которая так ему идёт.
— Потому что я так хочу. На правах бандита, чудовища и победителя последнего боя.
Пытаюсь показательно фыркнуть и обидеться, но он утыкается лбом мне в живот и произносит, чуть задыхаясь:
— А ещё потому, что трудно спать, жить и дышать без своего сердца…
Ах, Чудовище, что ты делаешь со своей Белль? Зачем ты так сильно любишь её?
ВАЛЕРИЙ
Есть зрелище, коему трудно подобрать равное по красоте, — юная женщина в первых лучах утреннего солнца.
Она ещё сладко спит, утомлённая за ночь любовной игрой. Маленькая ладонь заведена под щёку, каштановые кудри рассыпаются по подушке, длинные ресницы чуть трепещут, а по щекам разливается нежный румянец, спорящий с самой зарёй.
Одеяло чуть сползло, открывая взору небольшую девичью грудь, на фарфоровой белизне которой сладкой ягодкой выделяется розоватый сосок.
Формы спящей красавицы совершенны — тонкая талия, округлые бёдра, упругие ягодицы, длинные стройные ножки…
Юная прелестница так хрупка и нежна, что хочется касаться её бережно, невесомо, осторожно, потому что, кажется, одним неловким движением можно сломать её…
Поздравляю, Пахом, хмыкаю, мало тебе было художеств, ещё и в поэты решил податься.
И что-то не припомнится, чтобы ночью ты думал о бережных прикосновениях, когда наматывал её волосы на кулак и вколачивался в неё на всю длину в бешеном ритме.
И не твои ли засосы, нежный ты наш, красуются на этой изящной шейке, поганя её белизну?
А синяки на бёдрах девушки — они тоже плод трепетного отношения?
Сволочь ты, Пахом.
Внутренний голос ехидничает, конечно, но вяло, беззлобно и сыто.
Потому что этой ночью всё было правильно — я брал то, что мне позволили, и давал то, чего от меня ждали.
Кто бы мог подумать, что тоненькая, как веточка, Белль окажется такой страстной, чувственной и ненасытной, теша тараканов своего Чудовища, любящего пожестче и без церемоний.
Секс с Ингой фееричен. Она дарит мне просто охуительные оргазмы. Такого фейерверка у меня давно не было. Потому что никогда прежде женщина подо мной не вызывала у меня такую бурю эмоций.
А Инга… То, как она стонет, как выгибается, как шепчет моё имя, как соблазнительно приоткрывает губы, как опускает ресницы — это просто эстетический экстаз.
И охрененно головокружительно, когда женщина отдается тебе так искренне, с глубоким чувством, нараспашку… А когда ты знаешь, что у этой женщины — желанной, сладкой, офигенной — ты первый, то и вовсе крышу сносит от восторга…
К твоим чувствам и к твоему прощению Чудовище будет привыкать ещё долго, о, Белль…
А какую игру затеяла вчера маленькая шалунья!
Профессор? Пахом, из тебя профессор, как из хуя пуля! Но эта иллюзия странным образом заводила. Я даже учеником никогда не был, а тут — сразу профессор и такую чудесную студентку в свои когти могу заполучить. Хм, а может, быть солидным, правильным и, главное, законопослушным не так уж и плохо? Ведь что-то в этом есть, когда тебя любит такая женщина, ждет, искренне волнуется о тебе.
Там, в моём кабинете, когда я брал её на столе, я понял, что хочу большего — всю её, навсегда, каждый день, засыпать и просыпаться с нею, в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть, на хер, не разлучит нас!
После улётного секса особенно весело было включить зануду и умника, и погонять её по библиотеке.
Чему только сейчас в институтах учат? Ведь презуху по истории искусства сделать — как два пальца же, блядь. Интересно, а я еще не все сроки слил поступить и получить диплом?
Потом я утащил добычу в своё логово и уже не отпустил. Всю ночь сладостно мучил её. И если бы ни куча дел на сегодня — не отлип бы до сих пор. Мне её всё время мало.
Вот и теперь задираю одеяло, трогаю атласную кожу ягодиц, чуть проникая между ними пальцем.
Потом тихонько переворачиваю Ингу на спину, любуюсь ею, сонной, нежной, немного растрепанной, раздвигаю ножки и припадаю ртом к её идеально выбритой киске.
Моя сладкая…
Она мычит во сне, неосознанно подаётся, мечется…
Нет-нет, милая, я хочу, чтобы ты проснулась.
И ласковый язык сменяют жёсткие пальцы. И тогда фиалковые глаза распахиваются, а с губ слетает стон.
Глушу его поцелуем.
Убираю пальцы, и осторожно вхожу. Утренний секс должен быть тянучим и сладким, как карамель.
Впрочем, у меня его никогда прежде не было. Но с Ингой — пока мы вместе — я хочу, чтобы было именно так.
Потом тащу шалунью в ванну, и там мы повторяем сеанс, но уже погорячее.
Довольная и сияющая Инга упархивает на кухню — готовить сюрприз, как сказала сама, а я иду разбираться с делами.
Нет, конечно, валяться в постели с моей Белль — замечательно, но проблемы сами себя не разгребут. Значит, будем переквалифицироваться в говновозы. Обкладываюсь бумажками, читаю донесения, просматриваю файлы с камер наблюдения…
За этим делом меня и застаёт Инга с целым подносом вкуснятины: тут и стейки, и салат, и оладушки, и сок.
— Сокровище ты моё! — притягиваю к себе, когда она ставит еду на стол передо мной. — А сама? — усаживаю на колени.
Она мотает головой:
— Я уже перекусила на кухне.
Легонько шлёпаю чуть ниже поясницы, она айкает.
— За что?
— В следующий раз давай кушать вместе, хорошо?
Я не договариваю: мол, не знаю, сколько у нас осталось совместных трапез, она, моя умница, понимает и так.
…Вскоре привозят Ингин наряд на завтра, и она упархивает на примерку.
Не хочу видеть её сейчас, хочу устроить себе сюрприз и смотреть завтра, как она будет в этом платье спускаться по лестнице, чтобы выйти в свет вместе со мной.