Редакционное задание (СИ) - Белая Яся. Страница 18

Когда он проходит мимо меня, всё ещё стоящей в объятиях Ираклия, и, чуть приостановившись рядом, по-доброму, как сказочный волшебник, улыбается мне:

— Блестящее расследование, Олеся Николаевна!

Я пожимаю плечами:

— Разве?

— Вне всякого сомнения. Всех фигурантов вывели на чистую воду. Можно сказать, из-за вас все здесь и собрались. Рад, что не ошибся в вас.

Он с горячностью трясёт мою руку, а потом сам, гордой походкой победителя, направляется к двери. И я понимаю: партия ещё не сыграна до конца, будет ещё ни один тур.

Марта убегает следом за дедушкой, что-то крича про то, что она — известный писатель и всем устроит. Лариса, пользуясь случаем, сдаёт Павла правоохранителям. За то что получает от него гневный взгляд.

— Ещё одна стерва! И снова разбитое сердце!

Лариса хмыкает, в её льдисто-голубых глазах стоят слёзы:

— А ты много думал обо мне, когда влезал в эту авантюру с квартирой?! — она почти кричит.

— Я думал о нас! Мне было не потянуть такую квартиру, а тут удача сама в руки!

— Так думал, — со слезами кричит Лариса, — что не вылезал из букмекерской конторы?!

— Да! — огрызается Пашка. — Я хоть пытался зарабатывать!

Полицейский, наблюдающий эту картину, наконец, устаёт слушать препирательства и встревает между ними:

— Так, гражданочка, если у вас есть, что предъявить этому парню, — едемте в отделение, и вы там всё понятно изложите в своём заявлении.

— Ты же не напишешь на меня заявление? — бледнеет Пашка.

— Ещё как напишу! — решительно заявляет Лариска. — Все твои тёмные делишки, которые покрывала, на белый свет вытащу!

— Вот же сучка! Я же ради нас!

В результате их обоих уводят из зала.

Ещё раньше мимо нас проносят жреца и Правова. С ними тоже теперь будет разбираться правосудие.

Расходятся и остальные «идеальные». Не слежу — кто куда. Мне не до того. Я теснее прижимаюсь к Ираклию и устало шепчу:

— Поехали домой.

— Обязательно, детка, — говорит он, — но не сейчас.

Удивляюсь, слегка обижаюсь, бормочу:

— Почему?

— Потому что в моей машине этот парень… выбраковка… мне нужно отвезти его в один реабилитационный центр. Кажется, чуваку так промыли мозги, что он окончательно крышей поплыл.

Киваю: мне не хочется расставаться, но я понимаю, что дела прежде всего, я и сама так бы распорядилась своим временем.

— Я позвоню тебе, — спешит успокоить Базиров. Наклоняется и целует меня в губы, обдавая жаром.

— Я буду ждать.

Он отрывается от меня, нехотя выпускает из объятий и идёт к двери.

— Ираклий, стой! — кричу вслед, опомнившись. — А как я доберусь отсюда?

Он бьёт себя ладонью по голове:

— Вот я лох! Идём, попрошу Кирилла тебя отвезти.

Тихомирова мы находим в соседней с залом комнате. Его ребята пакуют в коробки кипы бумаг. Сам Кирилл пролистывает одну, довольно толстую, папку.

Когда мы появляемся в поле зрения, он отрывается от своего занятия и сверлит Ираклия тяжёлым взглядом. Так обычно смотрят перед тем, как сообщить неприятную новость. И Тихомиров сообщает.

— У тебя была сестра?

Ираклий вздрагивает.

— Да, Лейла. Мама сказала, что она прожила лишь один день и умерла в роддоме. Мне как раз исполнилось десять, и я уехал в нашу школу… ну ты помнишь…

Кирилл вытаскивает несколько страниц из папки и протягивает моему визави.

— Лейла не умерла. Над ней тоже поставили эксперимент, но другой. Твоей матери отдали труп не того ребёнка.

Ираклий пошатывается, прижимает бумаги к груди.

— Прочту… разберусь… — бормочет он, явно не желая показывать посторонним, даже друзьям, даже мне, очень глубинных и интимных эмоций. И, взяв, наконец, себя в руки просит друга: — Кир, ты можешь подкинуть Олесю домой?

— Хорошо, подвезу.

Ираклий уходит, а Кирилл просит меня следовать за ним.

Их машины — наверное, невидимка на улицах города. Она замаскирована под фургон для доставки цветов. Забираюсь внутрь. Тут уже Лис, его я видела раньше, и сейчас он приветливо машет мне рукой. И ещё один — огромный, массивный, настоящий шкаф.

Он протягивает мне руку, больше похожую на лапу животного — такими густыми чёрными волосами она покрыта.

— Станислав Мишутин, — рокочет он. — Можно просто Медведь.

Улыбаюсь: это прозвище ему очень подходит. И когда мужчина улыбается мне в ответ, в его янтарных глазах пляшут смешинки.

Устраиваюсь между ними, рассматриваю оборудование: как в каком-нибудь шпионском фильме!

— Круто! — выдаю наконец.

— Ещё бы! — самодовольно ухмыляется Лис.

Вскоре в машину запрыгивает и Кирилл.

Протягивает мне руку:

— Мы так и не познакомились поближе, — он протягивает мне изящную мужскую руку, такая может принадлежать принцу или аристократу; пожимая её, я вспоминаю все гадости, что говорила про него Марта и вдруг понимаю: она просто завидовала Дарине! А, может, тайком мечтала о её муже. Уж слишком бурной была сегодняшняя Мартина реакция на Кирилла.

Он достаёт из кармана — на его униформе их множество — изысканную визитку и протягивает мне:

— Это — координаты Дарины. Позвоните ей напрямую, думаю, она не откажет вам в интервью. Разумеется, если оно будет касаться сугубо её профессиональной сферы.

Я обещаю — всё, что касалось не профессиональной, уже узнала. Копать дальше — лезть в личную жизнь.

… дома, едва добираюсь до дивана, так сразу вырубаюсь. И, конечно же, пропускаю, как приезжает тётя Лида…

Утром, ещё сонная и растрёпанная, я выползаю на запах блинчиков. Такую вкуснятину может готовить только один человек на земле — моя тётя Лидочка.

Обнимаю её со спины, прижимаюсь к такой родной, мягкой и тёплой.

— Олеська! Ну ты чего? — вяло отбрыкивается она. — Мешаешь же!

Я отлипаю, ворую с блюда один блинчик, жирно обмакиваю в варенье и, слизывая с ладони сладкие капли, заталкиваю лакомство в рот.

— Ммм! Вкустнятина!

— Небось прозябала тут без меня на дошиках и пельмешках? — подмигивает тётя.

— Как угадала? — закатываю глаза в притворном ужасе.

— Нехитрая инспекция кухни сдала тебя с потрохами.

Я сажусь за стол, поджимаю одну ногу под себя, наливаю чай.

— А ты чего так рано? Тебе ж ещё неделю отдыхать? И ты ж говорила, что мужчину встретила, роман у вас…

Лида горько вздыхает.

— Лучше бы никакого романа не было. Так, только душу мне вынул.

— Как обычно — женат и двое детей? — с грустью уточняю я.

— Хуже, — вздыхает Лида, — четверо! Когда его жена со всем выводком заявилась ко мне в номер — я не знала, куда бежать. Она так орала, как только не обзывала меня — и падшей, и разлучницей. В общем, я в тот же день собралась и уехала… Деньги за непрожитые дни им оставила… Пусть…

Лида падает на стул и плачет.

Блин скворчит на сковороде и явно подгорает.

У меня звонит телефон.

И я не знаю, куда кидаться: обнимать и утешать тётю, спасать её кулинарный шедевр или бежать к телефону, потому что может быть что-то важное.

Лида вытирает слёзы, берёт себя в руки и говорит мне:

— Иди, ответить, — а сама, ругаясь под нос, отскребает пригоревший блин.

Я бегу к телефону.

Ираклий! Надо же!

— Ну как у тебя утро? Надеюсь, доброе? — чуть ехидничает он, и от низких нот в его бархатном голосе по телу, которое ещё слишком хорошо помнит его ласки, бегут мурашки.

— Добрее видали, — отмахиваюсь я.

— Тогда позволь задобрить хотя бы твой вечер…

Так, начало разговора мне сильно не нравится! Прямо скрещиваю пальцы, чтобы он не похерил то, что зародилось между нами, какой-нибудь романтической чушью.

Но вселенная сегодня меня не слышит.

— Сходишь со мной в ресторан?

О нет! Ну почему нельзя просто встречаться! Жрать вместе пельмени, заниматься любовью и расходиться? Зачем кому-то нужны эти серьёзные отношения. Тёть Лида, вон, вечно ищет их и вечно страдает.

Но мне приходится согласиться — я не хочу потерять Ираклия сразу же.