Слепое пятно (СИ) - "Двое из Ада". Страница 179

— Нет!

Багратионов потерял фокус цели и дернулся к Богданову, беспорядочно выстрелив несколько раз в одном направлении. Амбал рухнул первым, но неестественно долго стоял в недоумении, словно пытался смириться с дырой во лбу. Елену сбило с ног ударной волной от пули, попавшей в живот, и голова Богдановой с неприятным стуком соприкоснулась с полом.

На мгновение все смолкло. Антону и вовсе показалось, что время остановилось, что из собственного тела он вышел. Пульсирующая боль в ребрах и голове медленно утихла, будто в ней больше не стало смысла. С глухим мелодичным звоном по неровному бетонному полу катились, совершая последние прыжки, пустые гильзы. Горячев не видел вокруг ничего. В центре багрового тумана остался один Лев, который зажимал ладонями живот. Пальцы и одежда вокруг стали ярко-алыми, а лицо побледнело. Антон поймал как будто бы удивленный, остекленевший взгляд Богданова. Это было последнее, что Горячев хорошо запомнил. Все остальное вдруг потонуло в разъевшей рассудок кислоте безумия.

Отчаянный рев разорвал связки. Где-то громыхнула дверь. Откуда-то издалека, как из-за толщи воды, донеслись крики: «Антон!.. Нет!.. Пистолет!..» Левая ладонь нащупала острый локоть. Сбитые колени болезненно встретились с землей. В грудь резко уперся вороненый ствол. Послышался щелчок спуска, но ничего не произошло. Зато собственные руки нащупали взмыленную шею и такое же лицо. Чужие — пытались отбиться. Длинное тело извивалось снизу, подобно разрубленному пополам червю, но тисками зажавшие его бедра даже не двигались с места. Затем пальцы удобно впутались в шелковый галстук и сухие жидкие волосы. Тонкие пряди ломались сразу. Антону хватило сил, чтобы приподнять голову Багратионова и резко опустить назад. Почему-то на подбородке Валентина возникло одно, а потом два и три красных пятна. В ту же секунду позади ломано двинулись колени. Сопротивление ослабло.

«Антон!..» — пробился сквозь стену тишины еле различимый голос. Антон не знал чей. Кулак вошел во впадину щеки, как верная деталь — в свой паз. Потом еще раз — в глазницу. Потом очередной удар отвела почему-то столкнувшая запястье кисть. Горячев взялся за нее, а второй своей рукой припал на предплечье. Оно лежало прямо поперек дряхлой шеи. Теплое тело внизу снова ожило, затрепыхалось, но Антон продолжал давить весом, словно секунда за секундой его кто-то наполнял свинцом. Вот Валентин уже и не отбивался. А вот вдруг от жаркой боли в плечах и на переносице фокус стал расползаться. Снизу слышался прерывистый, угасающий хрип. Чуть дальше — мольбы Богданова остановиться. Сзади — приближающийся бег многих пар ног. Затем в алой пелене на периферии зрения замаячили сразу несколько рук, и все они отчего-то били по Антону, как и еле живой Багратионов. А в следующий миг Горячев резко взлетел и осел на подогнувшихся ногах в нескольких шагах поодаль, не упав навзничь только из-за того, что обвис в чьих-то объятиях. Слева — узнал Леху. Справа — Настю.

— Антон, — Богданов было подорвался, но тут же встал на колени со стоном боли. — Антон, ты в порядке? Лена… — Лев развернулся, пятно по одежде начало расползаться быстрее, а очнувшийся Горячев, всхлипнув и шмыгнув истекающим кровью носом, лихорадочно затрясся, не имея больше ресурса бороться с чужими страданиями. Богданова не шевелилась, но дышала, и пульс прощупывался, судя по облегченному вздоху брата. Багратионова, черного, как переспевшая слива, оттащили к противоположной стене и усадили к ней спиной. Алена затянула на ноге Эли пояс, но юрист уже потеряла сознание и не приходила в себя. Влад кинулся к Антону и лепетал что-то про то, что он больше никогда ему ничего не расскажет, никогда ничего не посоветует. В соседнем цехе буйствовала стихия, но дым поднимался под потолок и уходил из разбитых окон на улицу.

— Прости… — выдавил Антон, обращаясь неизвестно к кому. Последним ослабло давление в области сердца — с него спал невидимый жгут, и вместе с кровью по венам неукротимым потоком хлынули все сдержанные эмоции. Глазам и щекам стало горячо. — Пожалуйста, прости…

— Антон! Антон, тихо, перестань… Возьми себя в руки! — встряхнул его Леха, но Горячев только головой мотал, ездя взглядом по панораме, устланной ранеными и мертвыми.

— У него шок… — отрезала Настя. — Нам надо выбираться, но мы сами всех наружу не вытащим. Опера должны быть уже под стенами. С ними скорая, МЧС. Держитесь, красавцы, еще подержитесь!

Ладонь хакерши напоследок легла на лоб Антону, а затем она оказалась уже возле Елены и Льва, которого уложила рядом и подозвала Влада, чтобы нашел, проверил Рому. Потом Настя склонилась над Еленой, погладила ее по голове, поцеловала руки… Лев отодвинулся к стене, пытаясь встать. И вдруг поле битвы содрогнулось от смеха. Спазматических булькающих выдохов.

Валентин пришел в себя и, утирая кровь, не мог остановиться. Заливался, словно это был самый лучший в его жизни момент, словно не ему подыхать или он вовсе не грешил.

— Я тебя все равно достану. Это не конец.

Время замедлилось еще раз. Непозволительная роскошь для одной ночи, но уверенная линия стройного хронометража разорвалась ровно надвое: в первом ошметке Богданов схватился за пистолет испустившего дух амбала, во втором — выстрелил отчиму ровно в голову. Прямо между глаз. Череп мужчины раскололся, как тухлое яйцо. Мозги вперемешку с кровью брызнули на стену. Богданов взвыл то ли от горя, то ли от счастья. Его била истерика. Вскрикнула Алена и закрыла глаза, метнувшись к Лехе. После этого Горячев снова ослеп. Как не видел недавно ничего в красном тумане, так теперь — во тьме. Вроде, встал как-то. Вроде, сделал несколько шагов вперед. Теплое лицо Льва оказалось в ладонях. Чуть слышным эхом пробился среди запахов крови, пота, пыли и пороха тонкий ореховый аромат.

========== XXXVII ==========

5.06. Понедельник. Прозрение

Голова у Антона раскалывалась от дикого воя сирен. С трудом выходило дышать через нос. Укачивало. Пахло лекарствами. Вокруг были узкие коридоры, которые непрерывно шатались и дрожали, сокращались, подобно стенкам желудка, а почти вплотную к ногам стояла каталка. На ней лежал Лев. Горячев сжимал его холодную, кажущуюся синюшной руку. На закрытом повязкой животе Богданова расплылось багровое пятно. По сторонам сгрудились какие-то люди в бледном — и без лиц. Они шептались, но Антон все равно ничего не понимал и продолжал держаться и держать, и бормотал: «Подожди, мы скоро будем дома. Нужно просто немного отдохнуть, все пройдет».

Ехали очень долго. Потом машина остановилась; Антон не знал где. Люди в бледном поднялись. Повеяло холодным и влажным воздухом, и кто-то скомандовал: «Подавайте его сюда». За головой Льва распахнулись двустворчатые дверцы. Вдруг из-за них вынырнули длинные жилистые руки и дернули каталку наружу. Богданов открыл глаза в ужасе.

— Он же ранен… Оставьте… — взмолился Антон, обращаясь к безликим и крепче стискивая кулак на пальцах Льва. Тот тихо взвыл, но, несмотря на сопротивление, его все тащили в темную холодную сырость. Антону пришлось привстать и тянуть плечо, чтобы не отпустить.

— Я тебя все равно достану, — раздался поперек борьбы булькающий хохот. Вскинув голову, Горячев увидел Валентина. Это он вцепился в каталку, захлебываясь от ликования; лицо его было залито кровью, выплескивающейся из ломаной дыры в черепе, на шее темнели фиолетовые синяки. Антон заорал, стал искать вторую руку Богданова, чтобы сорвать с накренившегося уже куда-то вниз ложа, но не успел. Нечто держало его сзади, а хлещущая снаружи водянистая тьма обжигала и не давала пойти следом.

— Это ты во всем виноват… — прохрипели тени. Стрельнуло болью в череп, и Горячев разжал непроизвольно дрогнувшие пальцы. Заорал от отчаяния.

Каталка с треском улетела в пустоту.

«Антон, ты что, спишь? Мы уже задерживаемся!»

Горячев протер глаза, морщась. Ребята собрались в чате и успели завалить его сообщениями в поисках. Он проснулся, как это бывало обычно, в разобранной постели, выдававшей недавнее присутствие Льва. Правда, теперь от простыней пахло не ароматными уходовыми средствами и не любимым кондиционером, а все больше лекарствами. Да и больная голова назойливо напоминала о недавних событиях и дурном сне. Удивительное дело, но после таких не хочется просыпаться гораздо сильнее, чем после снов приятных. Такие заряжают тебя теплыми переживаниями на все утро. Но кошмары — оставляют ждать подвоха наяву.