Проект «Юпитер» - Холдеман Джо. Страница 45

Питер махнул рукой в сторону этого второго монитора.

— Определите… Можете вы определить первые три цифровых ряда?

— Могу, — ответил я, помолчав ровно столько, сколько нужно было, чтобы проверить его чувство юмора. Но никаких признаков чувства юмора я у Питера не обнаружил. — Первый ряд — это возраст Вселенной, умноженный на десять. Второй ряд — температура. Третий — радиус. Вы оставили свободной нулевую колонку.

— Так всегда делают.

— Да, но ее всегда имеют в виду. Питер… Можно, я буду звать вас так?

— Да. Питер. А вы — Джулиан, — он поскреб ногтями двух— или трехдневную щетину на подбородке. — Блейз, я сперва освежусь, а потом ты мне расскажешь, что там было в Киото. Джулиан, а вы пока ознакомьтесь с матрицей. Можете занимать левую часть рядов, если появятся вопросы относительно переменных.

— Ты вообще спал хоть немного? — спросила Амелия.

Питер посмотрел на часы.

— Когда ты уехала? Три дня назад? Я тогда чуточку поспал. Больше было не нужно, — и он вышел из комнаты.

— Даже если бы он поспал часок, настроение у него все равно бы не улучшилось, — заметил я.

Амелия покачала головой.

— Это понятно. Как он тебе вообще? Ты думаешь, сможешь с ним работать? Пит в этом смысле настоящий рабовладелец.

Я показал на свою черную кожу.

— Это мое наследие…

Мой подход к Проблеме был так же стар, как сама физика со времен Аристотеля. Первым делом я взял исходные условия Питера и, не принимая во внимание его гамильтоновский анализ, попробовал выяснить, получатся ли при обработке данных псевдооперантным методом те же результаты, что получил он. Если результаты совпадут, то следующей — а на самом деле единственной — нашей заботой будут сами исходные условия. Достоверных экспериментальных сведений о состоянии, близком к «ускоренной Вселенной», пока не существовало. Мы могли бы изучить некоторые аспекты Проблемы, дав указания ускорителю проекта «Юпитер» постепенно накручивать обороты, чтобы накопленная энергия все более и более приближалась к критической точке. Но насколько близко к краю обрыва мы можем подойти, если автоматические системы ускорителя реагируют на команды с задержкой в сорок восемь минут? Не очень-то и близко.

Следующие два дня слились в один бессонный математический марафон. Мы на полчаса оторвались от работы, когда услышали на улице какие-то взрывы. Выйдя на крышу, чтобы посмотреть, в чем там дело, мы стали свидетелями салюта над монументом Дж. Вашингтона в честь праздника Четвертого июля.

Глядя на полыхающие в небе огни салюта, вдыхая запах пороха, я думал, что этот салют — словно предвестие грядущего грандиозного представления. У нас было в запасе чуть больше девяти недель. Если проект «Юпитер» по-прежнему будет работать на полную мощность, он накопит критическую энергию примерно к четырнадцатому сентября.

Наверное, салют у всех нас вызвал одинаковые ассоциации. Мы молча стояли и смотрели, пока салют не закончился, а потом вернулись обратно и снова принялись за работу.

Питер плохо разбирался в псевдооперантном анализе, а я мало что знал о космологии. Мы угробили массу времени, стараясь удостовериться, что я правильно понимаю его вопросы, а он правильно понимает мои ответы. Но к окончанию этих двух дней я пришел к тому же убеждению, что и Питер с Амелией. Проект «Юпитер» следовало немедленно прекратить.

Иначе мы все прекратим существование. В мою голову, одурманенную крепкой дозой ускорителя и черного кофе, пришла вдруг кошмарная мысль: ведь я запросто мог бы прикончить их обоих всего двумя выстрелами. А потом уничтожить все записи и застрелиться самому.

Я мог бы стать Шивой — Разрушителем Миров, если перефразировать высказывание первооткрывателя ядерного распада. Посредством простейшего акта насилия я мог бы уничтожить всю Вселенную.

Здорово все-таки, что у меня с головой все в порядке.

Инженерам Проекта будет совсем несложно предотвратить угрожающую Вселенной катастрофу. То же самое произошло бы при любом случайном изменении расположения всего нескольких элементов кольца. Системе постоянно приходилось подравнивать порядок расположения элементов, выстраивая миллионы километров системных блоков в кольцо — это при том, что каждый новый блок надо было закрепить менее чем за минуту, прежде чем он улетит куда-то под воздействием гравитации спутников Юпитера и потеряется навсегда. Конечно, эта минута — все равно что вечность по сравнению с тем ничтожным мгновением, которое Проект должен воспроизвести. А еще немало времени понадобится на то, чтобы превратить все кольцо в одну орбиту и разогнать его до нужного ускорения — и только потом появятся те самые сверхускоренные частицы, которые положат конец всему сущему.

Я сам не заметил, как это случилось, но Питер постепенно начал мне даже нравиться. Он в самом деле был настоящим рабовладельцем, но себя он изнурял работой еще сильнее, чем меня или Амелию. Он был чрезмерно саркастичным и темпераментным и регулярно взрывался. Но я никогда прежде не встречал человека, настолько преданного науке. Питер Бланкеншип походил на сумасшедшего монаха, отринувшего все, кроме любви к господу.

По крайней мере, так мне казалось.

Ускорители там или не ускорители, но тело мое — на счастье или на горе — оставалось телом солдата. Находясь внутри скорлупки управления, я постоянно выполнял упражнения для мышц, чтобы они не застыли в неподвижности. А когда я работал в университете, я тоже каждый день уделял время разминке — чередуя часовую пробежку с часом занятий на тренажерах. Так что я мог обходиться практически без сна, но не мог обойтись без физических упражнений. Каждое утро и каждый вечер я на время оставлял расчеты и отправлялся на пробежку.

Эти утренние пробежки я использовал не без пользы, систематически изучая деловую часть Вашингтона. Я садился на метро и уезжал каждый день в разных направлениях, а потом бежал обратно и смотрел по сторонам. Я успел осмотреть большую часть памятников — на того, кто действительно был рожден, чтобы стать солдатом, эти зрелища произвели бы огромное впечатление. Я добирался даже до таких отдаленных окраин, как Вашингтонский зоопарк и Александрия, — когда чувствовал, что нагрузки маловато и надо бы сделать пару лишних миль.

Питеру пришлось смириться с этими перерывами в работе — я объяснил, что мне необходимо движение, чтобы не «застояться». Кроме того, я заметил, что от прогулок на свежем воздухе у меня проясняется голова — на это он ответил, что его голова и так достаточно ясная, и единственные упражнения, которые ему необходимы, — это занятия космологией.

Однако в действительности все было не так просто. На пятый день, уже почти добежав до станции метро, я вдруг вспомнил, что оставил дома карточку. Я развернулся и прибежал обратно.

Моя одежда лежала в гостиной, за раскладной кроватью, на которой мы с Амелией спали. Я вытащил карточку из бумажника и уже собрался было уходить, но тут вдруг услышал странные звуки, доносившиеся из кабинета Питера. Дверь туда была полуоткрыта, и я заглянул внутрь.

Амелия, обнаженная ниже пояса, сидела на краю стола, обвив ногами лысую голову Питера. Она так сильно сжимала крышку стола, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Лицо ее было запрокинуто к потолку в предвкушении оргазма.

Я закрыл дверь — замок тихо щелкнул — и выбежал на улицу.

Несколько часов я бежал изо всех сил, останавливался только для того, чтобы купить воды и влить ее в пересохшее горло. Я добежал до границы между округом Колумбия и Мэрилендом, но дальше меня не пустили, потому что у меня не было с собой паспорта. Так что я не стал бежать дальше, а зашел в бар под названием «Пограничный». Воздух там был просто ледяным, и сигаретный дым стоял столбом. Я заказал дозволенный в округе Колумбия литр пива и отправил его внутрь, а потом добавил еще литр — на этот раз виски.

Сочетание ускорителей с алкоголем породило довольно неприятные ощущения. Сознание как будто сорвалось с катушек и расплылось во все стороны.