Кельтика - Холдсток Роберт. Страница 36

Сын Урты Кимон находился как раз в центре круга, а дочь была среди тех, кто водил хоровод. Игра продолжалась, пока Мунду не позвали в центр круга. Она присоединилась к брату, который был этим недоволен. И тут они увидели отца, стоящего в тени дерева. Кимон и Мунда радостно закричали и бросились к нам. Игра закончилась, дети разбежались, но совсем не обращали внимания на нас. Окружающий лес словно поглотил их.

Мунда бросилась в объятия отца, теперь она плакала. Урта подхватил ее и закружил, целуя ее лоб и волосы, заплетенные в косички. Сын уцепился за пояс Урты и висел там, пока Урта не поднял его выше. Кимон принялся молотить отца руками по спине, то ли от злости, то ли от радости. Когда Урта усадил детей на землю и принялся рассказывать им о своих приключениях, нежно глядя на них, я почувствовал странный прилив зависти. Дети в свою очередь тоже что-то рассказывали. Я не нашел в ясноглазом Кимоне ничего, что напомнило бы того невыносимого мальчика, о котором Урта рассказывал в Похйоле. Возможно, он был ужасным только в компании своего брата, что в принципе вполне естественно.

Я подумал, что Урта сейчас не видит ничего, кроме своих детей, и решил углубиться в лес, но тот сразу заметил и спросил:

– Куда ты?

– Хочу осмотреться. Не беспокойся, не торопись.

– Не уходи далеко, – велел Урта. – Мы находимся здесь из милости, а не по приглашению.

Верно сказано, подумал я. Для Урты и его родственников эта Страна Призраков была миром легенд, утрат и страха, наверное, в детстве ему рассказывали истории о Царстве Теней Героев. Думается, он компенсировал страх перед этим местом радостью, что сейчас он среди живых, в кругу своей семьи.

А у меня снова возникло странное чувство, будто я знаю эти места. Мне кажутся знакомыми очертания горы, которая высится за лесом, рисунок скал на фоне неба, раскатистый шум водопада, шорох ветра в ветвях, ощущение покоя и одновременно какого-то смутного беспокойства.

Я нашел уютную лощину, поросшую густой травой и цветами, и присел там, наслаждаясь тишиной и покоем. Близился вечер, в лесу вокруг меня собирались тени, я слышат их легкое дыхание, они подбирались поближе, чтобы взглянуть на меня. Я не беспокоился. Я видел отблеск заката на клюве сокола, свет в глазах собаки, мерцание на чешуе лосося. Трава зашуршала от какого-то движения. Сначала печаль, а потом радость пронеслись в голове. На меня вдруг нахлынули воспоминания о прошлом, которые были раньше скрыты для меня, я вспомнил давние события, вспомнил людей и семьи, мне захотелось плакать. Истории, тени появились неожиданно и так же неожиданно ушли, но три мрачных лица приблизились, чтобы рассмотреть меня, прежде чем исчезнуть.

Всего теней было десять. Они расселись кружком вокруг меня и перешептывались, из-за высокой травы виднелись только их капюшоны. Их голоса что-то говорили, кого-то убеждали, десять голосов из забытого прошлого, десять воспоминаний детства, те десять лиц, что преследовали меня всю жизнь, возникая совершенно неожиданно.

– Что ты здесь делаешь? – спросила одна тень. – Тебе здесь не место. Пока не место.

– Мы тебя не ждали, – прошептала вторая. Голос леса. Скоген! – Ты удивил нас.

Трава передо мной раздвинулась, и появилась собака, принюхиваясь, она смотрела на меня. Кунхавал! Воздух вокруг меня пришел в движение от крыльев – я узнал Фалькенну. Это были два существа, в которые я мог переходить из своего тела. Собака и сокол обходились недорого.

Потом появился ребенок, он хихикал и щипал меня за щеку, – как же я не узнал Синизало? – но она тут же исчезла, я не успел как следует рассмотреть ее лицо.

– Я вас помню, – обратился я к собравшимся. – Во всяком случае, некоторых. Вы видели, как я начинал свое странствие по предначертанному пути. Тогда я был еще ребенком. А окружающий мир был таким просторным.

– Ты и сейчас ребенок, – рассмеялся один из них. Я посмотрел ему в глаза и вспомнил пугающее имя: Опустошитель.

– Ты сошел с пути слишком быстро, – продолжил Опустошитель. – Ты ведь еще молод. Ты мог бы еще побродить по свету. Я это знаю. Я наблюдаю за тобой из пещер.

– Все, кроме одного, закончили свой предначертанный путь, – прошептал Фалькенна. – Еще не закончили, но вот-вот закончат. А ты почти и не начал.

Еще один нежный голос, я вспомнил, что он принадлежит Мондриму, добавил:

– Как тебя сейчас зовут?

Я им сказал, и они принялись смеяться. Через какое-то время Мондрим объяснил:

– Это всего лишь прозвище, которое дала тебе мать, Мерлин – лишь частичка того имени, которое ты получил в те времена, когда играл у водопада. В нем часть тебя, но очень небольшая. Твое настоящее имя куда длиннее. У тебя есть еще прозвища… Мерлин?

И опять все смеялись, услышав имя.

Я сказал, что других имен у меня нет. За свою долгую жизнь меня звали по-разному, и только сейчас я понял, что часто возвращался к этому простому имени. Мерлин. В нем я ощущал покой.

– Ты все еще молод, – сказал Скоген. – Ты должен был бы быть старше. Но ты всегда был лентяем. Матери приходилось даже завязывать шнурки на твоих ботинках. Я помню, как ты стоял у водопада, когда все уже уходили. Такой неаккуратный, босой, неуверенный и безразличный. В первые дни, идя по предначертанному пути, ты даже пропускал ужин. Тебе было лень сшить кожаный мешок для своих вещей. Тебе всегда нужна была помощь. Похоже, за все пройденные тобой круги ты так ничему и не научился.

– Зачем ты мне это говоришь? – перебил я резкую речь Скогена.

– Потому что ты вернулся, Мерлин. Чтобы твои шнурки снова завязывали. Если бы ты научился тому, чему научились другие, ты бы знал, что нельзя переходить эту реку. А ты, похоже, ослеп.

– Я помогаю своему другу, тому, что пришел со мной, сейчас он с детьми. Я помогаю еще одному, тому, что воскрес, его зовут Ясоном, он грек.

– Не очень-то ты им помогаешь, – заметил пес Кунхавал.

– Помогаю как могу, я стараюсь не слишком много отдавать.

– Остальные отдали много за свои долгие жизни, – сказал Опустошитель с упреком.

– Поэтому они постарели и потемнели, – зло парировал я. – Постарели и потемнели.

– Зато теперь они мудрее, а мир им по-прежнему интересен, – заявила Синизало – дитя, поучающее другое дитя.

Я поймал взгляд юноши, который смотрел на меня через траву, его темный капюшон был откинут. Маска на лице Синизало была моим собственным лицом, хотя и без бороды, без морщин, без загара, необветренное, без шрамов от колючек и когтей птицы. Тут я почувствовал, что чьи-то руки трогают мои ботинки.

– Ну надо же, зашнурованы! – издевалась Синизало. – Он решил хотя бы одну проблему.

В этот момент все тени растворились в лесу. Последние слова, которые я услышал, принадлежали Опустошителю:

– Я слежу за тобой, когда могу.

– Из пещер, через оракулов. Теперь я все понял. Я никогда не узнавал тебя.

– Я не вмешивался. Я просто был рядом и наблюдал. Но сейчас за тобой следует куда более пронзительный взгляд.

– Пронзительный взгляд? Чей?

– Взгляд того, кто сбился с пути, Мерлин. Она тоже сбилась с пути и перешла реку, но прячется от нас и прячется от тебя. Вы были лучшими друзьями тогда, когда мы играли у водопада. Вы вместе играли, вместе учились и даже придумали свой собственный язык. Разве ты забыл?

– Да… хотя иногда вспоминаю… только чуть-чуть. Я любил ее… помню, мне было очень грустно расставаться. Это было так давно.

– Но теперь она тебя ненавидит. Гнев изменил ее.

– Но почему? За все века моих странствий я не встречал никого из тех. Я даже начал сомневаться, что они еще живы. Мне всегда было одиноко.

– Вы все одиноки. Пока не приходит время возвращаться домой. Все, кроме двоих, скоро будут дома.

– Так как же она может ненавидеть меня?

– Поройся в прошлом. Однако она рядом, она наблюдает. Затаись, – возможно, тебе удастся ее увидеть. Больше ничем не могу тебе помочь. Ты уже научился завязывать шнурки. Уже много лесов выросли, отцвели и умерли, прежде чем случилось это чудо! Теперь учись развязывать другие узлы. И убеди себя, что стареть можно со вкусом.