Между честью и истиной (СИ) - Аусиньш Эгерт. Страница 80

   - Димитри, ты себе представляешь их репутацию? - Лейшина чуть не выронила сигарету.

   - Марина, - князь взглянул собеседнице прямо в глаза, - их репутация сейчас лучше моей. И при правильном подходе мы можем быть очень полезны друг другу - коммунисты, анархисты, радфем, прочие экологические группы и я, аристократ из чужого мира. Мы найдем общий язык быстрее, чем эти люди с приличными лицами нас услышат. И кстати, насчет их приличных лиц. Мне приватно передали, что мои расследования могут задеть интересы серьезных людей за пределами края. Как будто я сам недостаточно серьезен, а интересов у меня нет. Останавливаться я, как ты понимаешь, не намерен. Работорговля слишком мерзкое преступление, и тем хуже для этих серьезных людей, если они решили воровать и продавать, как скотину, жителей моих земель. И знаешь что?

   - Что? - спросила Лейшина, унося окурок к камину.

   - Если мы договоримся, им придется к нам прислушаться и согласиться с результатами моего расследования. А наши с Алисой размолвки останутся нашим личным делом.

   Димитри не стал упоминать за очевидностью один простой факт. Чтобы установить отношения с этими людьми, ему была нужна Алиса. Такая, какой она была, когда писала "манифест убитого города" и рассказывала Дейвину да Айгиту, что нет ни его, ни ее, да и империя Белого Ветра всем привиделась. Гражданка края, называющая присоединение оккупацией.

   - Знаешь, что меня в тебе больше всего удивляет? - задумчиво сказала правозащитница, возвращаясь к рабочему столу князя.

   - Что же? - Димитри получал удовольствие от разговора, это была его партия, он, наконец, выиграл у нее в этой игре интеллектов.

   - Как ты за свою великолепную наглость по морде не имел, вот что.

   - Имел, и не раз, - засмеялся князь. - На мне быстро зарастает.

   Журналисты едва успели осознать показания свидетелей и поведать миру истории жертв траффикинга - и неделя кончилась. В нескольких глянцевых изданиях еще готовили статьи о "межвидовой дружбе" Ксении Кучеровой с разумными мышами саалан и о браке Юлии Векшиной, вполне, на ее взгляд, счастливом. А процесс шел дальше. Пришло время подсудимым давать показания. Представители изданий и порталов сдавали статьи в редакции и шли в пресс-центр за очередным пакетом горячих новостей.

   В очередной понедельник августа всех снова ожидал сюрприз от имперского правосудия. Подсудимые из саалан не пытались отказываться от дачи показаний, добросовестно подтверждали результаты очных ставок и дознаний и вообще больше напоминали кающихся младших школьников, чем опытных преступников. Необычным было и поведение сторон на процессе: кроме прокурора, имперских следователей и адвокатов, вопросы охотно задавали и судьи, и присяжные. Впору было начать говорить о пытках, но участники преступной группировки из землян при поддержке адвокатов вполне успешно опровергали уже доказанное и вселяли сомнения в показания, полученные от свидетелей и сааланцев. Их изобличали во вранье, да и картину в целом попытки подсудимых уйти от ответственности уже не меняли. Так было, пока кто-то из сааланских аристократов не сказал в интервью московскому журналисту, что мол, "доказательства собраны вполне достаточные, но куда важнее, что подсудимые сами признались и изобличили себя в совершенных ими преступлениях". Сам он не видел в своих словах ничего странного. Любому ребенку, рожденному под двумя лунами мира саалан было известно, что врать опытному магу-менталисту, а тем более во время процедуры дознания, не имеет никакого смысла. Определять, говорит человек правду или врет, составлять список контрольных вопросов и отрабатывать их - первое, чему учились молодые дознаватели Святой стражи. В быту империи эти практики использовали при проверке торговых партнеров и сделок, добросовестности контрагентов и честности намерений, ничего секретного или сакрального в них не было. И, разумеется, сааланец ни секунды не сомневался, что его соотечественники просто не хотят увеличивать издержки своих семей из-за задержки судебного процесса глупым и бессмысленным враньем. Но объяснить это землянам он оказался не в силах. Наместнику тут же вспомнили древнюю фразу "Признание - царица доказательств" и начали сравнивать устроенные им публичные процессы с аналогичными, прошедшими в Московии около ста лет назад и закончившимися смертными приговорами для их фигурантов. Кто-то из журналистов сунулся за комментарием непосредственно к главе края и, к своему удивлению, получил его. Димитри да Гридах сказал, что пока эти нормы не применяются администрацией империи к местным уроженцам, лучше не делать скоропалительных выводов, чтобы культурная разница не исказила картину. А то выйдет непрофессионально. Журналист отнес это в редакцию, статья вышла, и наместнику снова припомнили все. Начали с попавшихся и выпоротых плетками сутенеров и клиентов, не забыли и судьбу еврокомиссара, всего-то хотевшего проверить, как живут обычные граждане в городе после аварии, и выкинутого в двадцать четыре часа - на самом деле, первым рейсом - без вещей, а продолжили процессом да Фалле. Упомянули и эксцесс с подсудимым, пытавшимся затянуть нынешний судебный процесс, сославшись на плохое самочувствие. В эфир полетели оценочные суждения и пожелания. Для наместника весь этот шум означал только одно: он на правильном пути.

   А во вторник с утра Марину вызвали в Адмиралтейство звонком. У нее с вечера обретался Паша, пришедший со знатной сплетней о недоромане Ведьмака с Динкой Вороновой, лично неизвестной Марине, зато известной Паше и его знакомым. Он взвился на потолок и ринулся звонить Леночке и писать Кене в Суоми, что эти патлатые гады охренели вкрай и теперь чего-то хотят от Марины Викторовны. Ей пришлось повысить голос, чтобы остановить его судорожную деятельность.

   - Успокойся, - сказала она второй раз, уже тише. - И запомни: если ты к ним едешь своим транспортом, ты, скорее всего, вернешься домой. А вот если за тобой приехали, может быть гадательно. Я сейчас пойду, пешочком, отсюда недалеко. Будешь уходить, захлопни дверь до щелчка.

   - Хорошо, МаринВикторовна, - успокаиваясь, ответил Паша. - Я через час в Апрашке буду, и до вечера уже, пойдете назад, заходите на кофе. Я от Кены капсульный привез.

   Через обещанные в телефон сорок минут Марина уже входила в Адмиралтейство, объясняла гвардейцам да Онгая, кто она и зачем, и получала очередной разовый пропуск. За проходной ее уже ждала совсем молоденькая девочка в форме имперской гвардии, с ней Марина и шла в кабинет на третьем этаже с видом на Медного всадника. В кабинете ее встретила та самая досточтимая Хайшен, страх и ужас всей администрации наместника.

   - Здравствуй, - сказала она обрадованно. - Ты пришла, и теперь хоть кто-то может мне объяснить что тут, к крысьей матери, происходит. Спасибо, что нашла время.

   Марина, привыкшая видеть в сааланских досточтимых образцы невозмутимости, даже растерялась от этой экспрессии.

   - Здравствуйте, то есть, здравствуй. А что такого происходит, и почему вдруг я могу объяснить то, что не может, например, пресс-служба наместника или кто-то из администрации?

   - Прочти, пожалуйста, тексты. - Хайшен подала Марине распечатки.

   Марина быстро просмотрела их. Это были три статьи какой-то явно проплаченной группы с критикой наместника, политики саалан, процедуры дознания, а главное - идущего судебного процесса.

   - Так, и что здесь непонятно для тебя? - шаря в сумке футляр с очками, спросила она.

   - Мне непонятно, кто эти люди, в чем суть их претензий к князю Димитри и чем их не устраивает моя работа и работа судей и присяжных. Они называют себя правозащитниками, но то, что они делают, совсем не похоже на то, что делаешь ты. Кто они, Марина?

   Пока Хайшен говорила, очки все-таки нашлись и заняли свое рабочее место.

   - Хайшен, - вздохнула Лейшина, - мы с тобой две взрослые женщины, давай говорить прямо.