В плену надежд (СИ) - Янова Екатерина. Страница 27

Он толкает на кровать, я пытаюсь отползти, но мужик хватает меня за лодыжку и подтаскивает к себе. Халат распахивается, мне даже нечем прикрыться, потому что под ним я совершенно голая. Оба одобрительно ржут. Один из них отходит, начинает раздеваться, другой притягивает меня к себе, начинает облизывать щеку, рукой лапая грудь. Я пытаюсь отбиться, царапаюсь и брыкаюсь. Подходит второй сзади, стягивает халат полностью, вытаскивает из него пояс, выкручивает мне руки и связывает их. А дальше я уже не понимаю, где чьи руки, они жадно мнут мое тело, приговаривают пошлости, пытаются целовать, от них воняет потом и алкоголем, тошнота подкатывает к горлу, и если бы я что-то ела, то непременно вырвала бы прямо на них, а так, изнутри идут болезненные спазмы, которые вызывают только смех насильников. В какой-то момент один из них притягивает меня вплотную, и пытается засунуть язык мне в рот. Второй сопит сзади, пытаясь стянуть штаны. Я изо всех сил сжимаю зубы, вонзая их в вонючий мужской язык. Как в тумане слышу сдавленный крик, что-то теплое течет по подбородку. Грубые руки пытаются оторвать меня, хватают за горло. Получается это с трудом, потому что я, как собака, сжала челюсти и не отпускаю. Сыплются удары, слышу мат, меня швыряют на пол, в след догоняют мужские кулаки, руки выворачивают еще сильнее, чувствую удары ногами. Все вертится вокруг, как в карусели. Перед глазами радужные круги, боль, отчаяние, ужас от происходящего не дают вздохнуть.

А потом раздается громкий окрик и все замирает.

— Вы чё творите, уроды?! — орет Захар. — Сказал же, товарный вид не портить.

Подходит ко мне, хватает за волосы, осматривает лицо, грубо хватая за подбородок, и начинает орать на мужиков:

— Вы чё, б*ять, дебилы? Сказал же не бить! Мне ее Бакиру как теперь отдавать? Кому она нужна с такой рожей?

Слышу глухие звуки ударов и жалкие оправдания охранника:

— Да она мне язык чуть не откусила, сука бешеная.

Он говорит что-то еще, Захар продолжает орать и пинать горе охранника, все они вываливаются из комнаты, а я так и остаюсь лежать на полу со связанными руками и бешено колотящимся сердцем.

Не знаю сколько проходит времени, меня всю трясёт, во рту стойкий вкус крови, лицо тоже все перепачкано. Не знаю, моя это кровь или того мужика, которому я прокусила язык. Снова скручивает приступ тошноты. Перед глазами все плывет. Поэтому я даже не замечаю, как ко мне подходит кто-то, поднимает на руки и куда-то несет. Открываю глаза, понимаю, что это Захар. Лицо его перекошено, как будто ему приходится прикасаться к чему-то очень неприятному.

— Какая ты стала мерзкая, как у меня на тебя вообще когда-то вставал, — говорит он, забрасывая меня в ванную. Руки он и не думает развязывать, поэтому я неуклюже падаю на дно джакузи, больно ударяясь головой. А уже в следующую секунду прямо в лицо мне бьет холодная струя воды. Я кричу, ледяная струя продолжает гулять по моему телу. Это вызывает жуткое ощущение, все тело ломит от холода и боли, струя бьет в лицо, не давая вздохнуть, мне кажется, что это продолжается бесконечно долго. Я не чувствую ни рук ни ног, когда экзекуция заканчивается. А Захар приговаривает:

— Скажи спасибо, что я такой заботливый. Поедешь к новому хозяину чистой, может, на что и сгодишься. А иначе отправят тебя в самый дешевый бордель. Будешь стариканам отсасывать за копейки.

Вытаскивает меня из ванной, кидает на кровать. Развязывает руки, швыряет рядом мой же грязный халат:

— Шмотки тебе потом выдадут, а пока походишь в этом. Одевайся, иначе потащат тебя голой.

— Кккудда? — еле выдавливаю я.

Захар смеется мерзким смехом и говорит:

— А ты еще не поняла? Поедешь к новому хозяину. Вот тогда еще не раз вспомнишь про меня! И пожалеешь, что предала, что пошла ноги раздвигать. Зря мужиков обидела. Они бы тебя подготовили к новой жизни. Ну, ничего. Там тебя всему быстро научат.

Он идет к двери, смеется, а перед уходом бросает.

— У тебя 15 минут.

Дверь за ним закрывается, а я начинаю тихо всхлипывать. Хотя на самом деле хочется орать и биться, душа рвется от боли и страха. Вспоминаю его слова об Андрее. Не хочу верить в это. Не смогу. Он должен был выжить и сбежать. Иначе вообще ни в чем нет смысла.

Через какое-то время за мной приходит один из охранников. Я все же нашла в себе силы одеться. Он заставляет подняться и идти за ним. Меня снова ведут босиком по снегу к машине. Охранник, которому я прокусила язык, выкручивает мне руки о защелкивает на запястьях наручники, рот заклеивает куском скотча, толкает меня к черному джипу, заталкивает в багажник. Швыряет так, что я падаю на обитый ковролином пол, проехавшись лицом и ободрав щеку. Через минуту машина трогается, и мы едем. Я не знаю куда, но наша дорога кажется мне бесконечной. Останавливаемся мы лишь раз, мне освобождают руки и разрешают сходить в туалет прямо около дороги. Потом снова заталкивают в багажник, и мы продолжаем бесконечную дорогу. От постоянной тряски на жестком полу и от побоев у меня ломит все тело, руки занемели, я их не чувствую. Кажется, на мне не осталось живого места. Ломит каждая косточка, каждый сантиметр тела, а еще… душа. Но здесь всем на это плевать. Я могу только тихонько плакать, молиться, сцепив зубы, терпеть боль и надеяться на чудо. Хотя, с каждой минутной нашего пути надежды остается все меньше. Меня увозят все дальше от Андрея, от мест, где я хоть и не долго, но была счастлива. Я всегда буду хранить эти минуты в сердце, даже если никогда больше не увижу моего любимого мужчину. От этих мыслей становится еще тяжелее и больнее, я всхлипываю громче, но мне отвечают лишь тем, что делают музыку в салоне громче.

Когда мы останавливаемся, за окном уже начинает светать. Меня вытаскивают наружу, освобождают руки и рот. Стоять я не могу, потому что руки и ноги занемели, но на это никто не обращает внимания. Практически волоком меня тащат к входу серого здания с огромными воротами. Захар идет впереди, мы еле успеваем за ним. Посредине большого помещения, похожего на ангар, нас ждут незнакомые люди. В центре стоит жирный хорошо одетый мужик средних лет, черная густая борода, на руках несколько массивных колец. Захар подходит к незнакомцу, о чем-то тихо ведет беседу. Вид у него не очень уверенный и даже какой-то боязливый. Мужик смотрит в мою сторону. Захар толкает меня вперед и говорит:

— Вот она. Все, как я обещал. Красотка, правда? — от взгляда бородатого урода становится еще страшнее. Глаза у него пустые, бездушные. Он смотрит на меня реально как на товар.

Подходит ближе, берет за подбородок, осматривает лицо.

— Рот открой! — приказывает мне, а я от страха пошевелиться не могу, — рот открой, зубы покажи! — орет он.

Я слегка разжимаю губы, он грубо хватает за подбородок, жирными пальцами оттягивает губу и рассматривает как лошадь на рынке. Потом распахивает полы халата, осматривает тело. Все это с таким безучастную видом, как будто перед ним вещь. Я себя сейчас так и чувствую. Нет сил сопротивляться, меня толкают, трогают без спроса. Я уже не принадлежу себе. Я — вещь.

— Пойдет, — говорит он. — А что потрепанная такая?

— Строптивая очень. Горячая, как огонь, — говорит Захар.

— Понятно. Ну, это ничего. Быстро всю дурь выбьем. Хорошо. Готовьте ее к отправке, — боже, о чем он? Какой отправке? Куда? Эти мысли проносятся в голове, пока охрана толкает меня в сторону тех самые незнакомых мужиков, которые стоят рядом с бородатым. Те хватают меня. После двух дней голода, холода и нервов, я еле переставляю ноги. Толкают в сторону каких-то ящиков. Заставляют вытянуть руку, выше локтя перетягивают резиновым жгутом, в руках незнакомого мужика я вижу шприц с мутноватой жидкостью. От этого паника поступает к горлу, я пытаюсь вырваться, но на мои слабые попытки никто даже не обращает внимания. С ужасом я смотрю, как игла входит в вену, и лекарство быстро оказывается в крови. Продолжаю вырываться, но меня хватают крепче, тащат к ящику, сколоченному из грубых досок. Засовывают туда и закрывают крышкой. Такого я не могла представить даже в самом страшном сне. Ящик похож на гроб, и сейчас я слышу, как крышку забивают гвоздями, я кричу, бью из последних сил кулаками, начинаю задыхаться в темноте и замкнутом пространстве, ломаю ногти и разбивают руки в кровь об ненавистную крышку, бьюсь как птица в клетке, но все без толку. Постепенно силы покидают меня, в конечностях появляется свинцовая тяжесть, дышать по-прежнему трудно, я погружаюсь с странное состояние, похожее на полусон. Шевелиться я больше не могу, но прекрасно понимаю, что происходит. Я в кромешной темноте, в страшном ящике, и сейчас его куда-то несут. Я слышу крики, грохот. Ящик поднимают, кидают, свет пробивается через щели в досках, я вижу кусочек грязного серого неба. Оно бесчувственное, как глаза того жирного мужика, который теперь, наверное, и будет моим хозяином.