Кошмар в августе - Дельвиг Полина Александровна. Страница 42

Даша отвела глаза. Что-то необъяснимое было в Юлькином поведении. Узнать, что кто-то хочет выпотрошить твой сейф, и продолжать настаивать на расследовании по поводу гибели рыб... Где логика?

— Значит, ты уверена, что эти две истории никак не связаны?

— Уверена.

— Хорошо, — Даша развела руками, — пусть будет по-твоему. Но потом не говори, что я тебя не предупреждала.

Глава 22

— Такие вот дела.

Генерал Григорьев откинулся в кресле. Его старинный друг генерал ФСБ Забелин лишь коротко качнул головой.

— Да уж, хорошего мало... Я, правда, только одного не пойму, ты-то чего в это дело влезаешь? Какой тебе интерес им лично заниматься?

— Какой интерес! — Григорьев раздраженно оттолкнул пепельницу. — У меня, Михал Федорович, уже давно все интересы за порогом этого кабинета: рыбу на даче половить да с внуками понянчиться. Жил бы я и жил себе спокойно, пенсии дожидался, да разве супруга моя, Зинаида Константиновна, даст мне без инфаркта старость встретить?

— Зиночка? — Забелин удивленно вскинул брови. — А она-то здесь при чем?

— Она, видишь, решила на старости лет бизнесом заняться, деньги мои все до копейки потратить и нервы заодно истрепать.

— Это что ж за бизнес такой? — улыбнулся гость.

— Да строительство коттеджей, будь оно трижды неладно! Там это все и произошло.

Забелин перестал улыбаться. Взгляд стал чуть более внимательным.

— М-да, хорош бизнес, ничего не скажешь.

— Все наши деньги туда вбухала, до последней копейки, все, что на похороны откладывали.

Забелин хохотнул.

— Скажешь тоже — последние! Ты где себя хоронить собрался, на Луне, что ли?

— «На Луне...» Это ты, брат, конечно, загнул. Чтобы в космосе себя похоронить, надо было на Земле больше взяток брать.

— Так чего ж не брал? — Забелин все еще выдерживал шутливый тон.

— Мне хватало. — Несмотря на давнюю дружбу, были темы, которые в разговорах с Забелиным Григорьев старался обходить. — Теперь одна забота: под старость без штанов не остаться.

— Ну, штаны тебе, в случае чего, государство выделит, теплые, с лампасами...

— Радуешься... — Григорьев разлил коньяк из большой хрустальной бутылки. — Тоже, между прочим, взятка, тебе как, горло не дерет?

— Не дерет. Отличный коньяк. — Забелин со знанием дела втянул ноздрями терпкий аромат. — Мне такого, увы, не предлагают.

— Не в том ведомстве служишь.

— Может быть, может быть... Да ведь у меня и проблем твоих нет.

— Проблем... У меня сейчас одна проблема: жену от тюрьмы уберечь. Закатают Зинаиду Константиновну в кутузку, что я делать буду? Для нее оно, может, конечно, и полезно, чтобы дурь из головы выбить, да только неохота передачи таскать и самому себе готовить. — Голос звучал еще твердо, по-генеральски, но в нем слышалась усталость. — А готовит она божественно, ты знаешь.

— Знаю.

— Тогда помоги, Миша. Мне этим делом заниматься никак нельзя.

— Понятно. — Забелин неторопливо смаковал коньяк. — Дело, конечно, не простое, даже можно сказать паршивое, только зря ты меня, Семен Данилыч, за дурака держишь.

— Ты о чем?

— Дао том, что другом называешь, помощи просишь, а правду говорить не хочешь.

Опустив голову, он побагровел. Пунцовая волна медленно поднималась к щекам, к бровям, заливала лоб.

Григорьев смотрел в рюмку и молчал.

— Ну так что, расскажешь все как есть или передашь дело своим?

— Нельзя мне его передавать, — глухо произнес генерал. — Пока настоящего преступника не найдем, нельзя.

— Тогда рассказывай. Только прошу тебя — все как есть.

Григорьев ссутулился. Если бы кто из подчиненных сейчас случайно зашел в кабинет и увидел своего начальника в таком состоянии, наверное, не поверил бы своим глазам.

— Слушай, Михал Федорович, — устало заговорил он, — мы с тобой не один год знакомы, вместе прошли, как говорится, и огонь, и воду. Прошу тебя как старого товарища, просто поверь мне. Поверь и помоги.

Генерал федеральной службы покачал головой.

— Ты, Семен, нелогично поступаешь, значит, как старый товарищ я должен тебе поверить, а ты мне заранее в своем доверии отказываешь. — Он помолчал. — Если я тебе друг, и ты веришь мне, как себе, так разреши тебе помочь. Для этого ты должен рассказать все. Я тебя знаю, никакого криминала за тобой нет и быть не может, так в чем дело? Рассказывай.

— Не могу.

— Должен. Если у тебя правда беда, ты должен со мной ее разделить, иначе помочь тебе не смогу.

— Да не во мне дело.

— А в ком?

— В Зине.

— Брось ты! — отмахнулся Забелин. — Думаешь, я поверю в эту историю с деньгами? Сколько бы ты там ни потерял, не поверю, что ради этого ты на сокрытие преступления — да еще такого — пойдешь.

— Да не хочу я ничего скрывать!

— А что тогда?

— Я хочу, чтобы нашли настоящего преступника.

— Так и поручи это своему ведомству. В чем проблема-то?

— Даже если это Зина?

Воцарилась тишина. Забелин медленно опустил рюмку.

— Ты что такое говоришь?

— Сам не знаю... Предчувствие у меня нехорошее, ничего с собой поделать не могу. Мы ведь вместе почти сорок лет.

— Не понимаю. При чем здесь Зина?

— Помнишь, в прошлом году маньяка поймали? Деревянко?

— Тот, который молодых девушек убивал?

— Его. Одна из них — Зинина крестница. Четырнадцать лет только исполнилось. Красавица девчонка была, одна дочь у родителей. Мать на себя руки наложила, Танечка... Лучшая Зинина подруга... У Зины нервный припадок случился, представь, такая сильная женщина, а за одну ночь лет на десять постарела. Слегла, болела очень долго. Думали, уже и в себя не придет. Замкнулась, заговариваться стала... На их могиле поклялась, что отомстит.

Забелин слушал молча, не перебивая, понимал, как тяжело сейчас его другу. Григорьев говорил все тише; голос то и дело срывался:

— Мы думали, что уже ничем и не поможем, а тут вдруг словно оттаяла. Повеселела, поправляться стала.

Говорит: «Что-то мы с тобой, Сеня, давно никуда не выбирались. Давай на море съездим».

— Подожди, а связь-то с этими убийствами какая?

— Наша дача в километре от этой стройки.

— И что?

— Зина тридцать лет военным хирургом отработала, ей человека не впервой резать.

— Ты хочешь сказать, это она их убила? — Забелин не верил своим ушам. — Ты в своем уме, Семен? Да мало ли кто кем работал! Уж если на то пошло, весь ваш поселок — медики, вам же от Минздрава участки давали.

— Но не у всех крестниц изнасиловали и убили! — Потухшие было глаза вспыхнули, в них пульсировала ненависть. — Законы наши гуманные, мать их, кого хочешь с ума сведут, ведь этого подонка в живых оставили, его, суку, лечить будут, а девочка в земле лежит! — Григорьев скрипнул зубами. — Не знаю, Миша. Понимаешь, не знаю... В одном только тебе поклясться могу: что бы Зиночка ни совершила, пока будет в моих силах, волос с ее головы не упадет.

Забелин качал головой.

— Сдается мне, плохо ты свою жену знаешь. Не способна Зина на такое.

— Кто его знает, на что способен каждый из нас. — Лицо Григорьева стало белым как мел. — Говорю тебе, она словно разума лишилась, когда все это произошло. А теперь даже не вспоминает... Понимаешь, почему я хочу тебя попросить?

— Да, честно говоря, не очень. — Забелин старался говорить жестко. — Жену свою в серийные убийцы записал, а меня куда? В ее прокуроры, что ли?

— Никого я никуда не записывал. Просто если и существует настоящий преступник, ты его быстрее найдешь, у меня могут нервы не выдержать, сорвусь — только хуже будет. А уж ежели что... Верю я, не допустишь ты, чтобы Зиночка свои последние дни в тюрьме провела.

Генерал ФСБ долго молчал.

— Да уж, задал ты мне задачу, — наконец сказал он, тяжело вздохнув. — Самое паршивое, что времени почти нет, долго ты это дело замалчивать не сможешь.

— Я знаю...

Забелин с болью смотрел на старого друга.