Похищенный шедевр, или В поисках “КРИКА” - Долник Эдвард. Страница 23

— К примеру, с наемным убийцей, отвратительным мерзавцем… — сыщик называет фамилию, — мы могли долго с интересом беседовать.

Не так давно они встретились в дешевом баре. Бармен узнал спутника Хилла, как только тот вошел в заведение. Подавая обоим заказ, бедолага не мог унять дрожь в руках.

— С людьми, не знавшими, кто он, и не боявшимися его, этот подонок любил поговорить, — рассказывает Хилл. — Как в поэме Р. Киплинга: «Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род, / Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает»^[17].

С другой стороны, с гордостью замечает Чарльз, не было затруднений весь день проговорить с герцогом Бофортом, потягивая арманьяк. И хотя полицейский общался с обоими на равных, встреча этих двоих, герцога и киллера, оставалась невозможна, «если только последний с целью грабежа не проник бы в поместье Бадминтон и, приставив к голове герцога пистолет, не запер его вместе с супругой в шкафу спальни».

Хилл одинаково легко чувствовал себя и с теми, и с другими. Да, он не против пообщаться с продавцами в магазинах и кондукторами в поездах, однако едва человек начинает говорить заученными фразами, Хилл теряет к нему расположение.

— Не выношу бюрократов, — признался он в интервью. — С ними у меня никогда не сложатся доверительные отношения, потому что эти привыкли иметь дело не с людьми, а с процедурами, а их лексикон состоит из заготовленных фраз, почерпнутых из настольного руководства по менеджменту.

Хилл придерживается максималистского подхода в симпатиях и антипатиях и считает это своим достоинством. Лучше быть «сильным» человеком, героем поэмы Киплинга, чем одним из «стада въедливых бюрократов». Хотя даже их он мог бы расположить к себе, найдись у него хоть малейшее желание это сделать. Но такое почти невозможно, гораздо чаще они становятся мишенью его безжалостных шуток.

Иногда детектива приглашают на музейные встречи и собрания страховых агентов. Нередко он ставит в тупик собравшихся, его рассказы начинаются с середины и заканчиваются не начавшись. Даже те комментарии, которые Чарльз полагает ясными для всех, порой оставляют у аудитории ощущение, будто они попали в лекционный зал. Однажды Хилл обратил внимание слушателей на то, что коллекционеры должны сами озаботиться сохранностью своих коллекций, вместо того чтобы всецело положиться на полицию.

— В начале пятого века римский император писал недовольным бриттам, что они должны позаботиться о себе сами. В тот же год вестготы под руководством короля Алариха разграбили Рим, так что император действительно вряд ли мог что-либо сделать для отдаленной части империи.

Надо заметить, что с преступниками Хилл более осмотрителен, ведь от того, удастся ли ему расположить их и войти к ним в доверие, зависит исход операции. Считается, что у воров нет чести, однако сыщик подметил, что каждый из них обладает чувством собственного достоинства и соблюдает профессиональный кодекс.

Роль, которую Хилл вынужден был исполнять по долгу службы, не имела ничего общего с его характером. В личной жизни сыщик артсквода придерживался строгого морального кодекса. Высмеивая собственную честность («Я пуританин, британец до мозга костей»), он свято верил в дружбу и обязательства выполнять данные обещания. Его прямолинейность порой принимают за грубость, однако в работе умение играть — необходимое условие успеха. Непринужденная болтовня с криминальными авторитетами является частью работы. Для преступников блеф — вторая натура. Чарльза всегда восхищало их «умение лгать, не отводя глаз».

В работе Хилл полагается не на различные хитроумные уловки, а на способность входить в доверие. Ему легко удается войти в контакт благодаря умению слушать, непринужденным манерам и чувству юмора. Он дружелюбен, памятлив на имена и детали, прекрасно воспитан. Но это еще не все. «Даже в самом законченном негодяе есть что-то человеческое, — считает детектив. — Моя задача заключается в том, чтобы добраться до этих глубин».

Задолго до похищения картины «Крик» Хилл начал изучать мир криминального подполья, связанного с преступлениями в сфере искусства, а также организовал работу информаторов. Иногда он и не думает скрываться, проводя встречу с тайным агентом, которого знал на протяжении многих лет. К примеру, в 2002 году он открыто встречался в маленьком ресторанчике с Томом Расселлом^[18], двухметровым осведомителем, похожим на Энтони Хопкинса, вернее, Энтони Хопкинс мог быть на него похож, надень он сорочку, расстегнутую на груди, и массивную золотую цепь. Несмотря на яркую внешность, Том Расселл выполнял очень опасную, ответственную, скрытую от посторонних глаз работу. Вращаясь в лондонском криминальном мире, он каждый день рисковал, имея дело с опасными, жестокими людьми.

Хилл и Расселл не имели ничего общего. Они скорее были антиподами. Облаченный в блейзер Хилл напоминал капитана корабля, в воскресный день заглянувшего в бар пропустить стаканчик виски. Расселл выглядел так, будто всю ночь кутил в ночном заведении в Атлантик-Сити. Сыщика отличали аристократические манеры и прекрасная речь, Расселл же говорил с маргинальным акцентом и злоупотреблял криминальным арго. Вместо «фунт» говорил «фант», «ничего» превращалось у него в «ничо», а работа, которая представлялась ему легкой, заслуживала оценки «и париться не придется».

Но, встречаясь, они походили на старых друзей, выпивали. Детектив изображал из себя любителя выпить, Расселл не слишком от него отставал. Чарльзу, к примеру, не составляло труда выпить три джина с тоником перед ужином, а Расселл предпочитал виски. Хилл внимательно следил, чтобы стакан информатора не пустовал (для обоих сказать «достаточно» было бы так же странно, как заказать бармену ромашковый чай).

Расселлу было чем поделиться. Он говорил тихо и постоянно озирался по сторонам, словно боялся, что его подслушают. Как только к их столику приближался официант или кто-то проходил мимо, он замолкал и нервно затягивался сигаретой.

«Источник ценных сведений» не раз жаловался работодателю на нечестность полиции. Вместо того чтобы платить за информацию, стражи порядка угрожают выдать его тем, на кого он доносит.

Слушая осведомителя, возникало ощущение, что Расселл живет в кэрролловском зазеркалье, в котором если и остались люди с честью, так это скорее грабители, чем полицейские. «В нашей стране полное падение нравов, — ворчал гигант. — Все это страшно меня огорчает. Чарли, в полиции есть только три человека, которым я доверяю, и ты их знаешь».

Хилл сочувственно относился к жалобам. Их общение проходило весьма живо, от споров они переходили к полному понимаю, потом все повторялось сначала. Однажды Расселл нелестно отозвался об одном из коллег сыщика. «Я тоже не выношу этого мерзавца», — заметил Чарльз не моргнув глазом. Детективу часто приходится скрывать мысли под маской. «Тогда ты в правильной компании, — бросил Расселл, — потому что я его ненавижу».

В основном говорил информатор. В паузах между рассказами полицейский задавал вопросы личного характера. Как поживает жена? Каковы успехи детей? Как прошла операция? Удачно ли начала сезон футбольная команда, в которой играет его сын? Том прекрасно выглядит. Был ли в отпуске? Где так загорел? Хилл всегда проявлял неподдельный интерес к житейским мелочам. Затем следовал обмен новостями об общих знакомых, полицейских и грабителях. Беседы сыщика и осведомителя напоминали разговор спортивных болельщиков в баре, вспоминающих прошлое. «Помню того негодяя», — поддакивал Хилл, слыша знакомую фамилию.

Говорили почти всегда о преступлениях в сфере искусства, ограблениях музеев и частных коллекций. Расселл однажды напомнил случай, когда два грабителя вознамерились похитить из парка бронзовую композицию Генри Мура «Король и королева», но не смогли этого сделать из-за ее массивности. Тогда преступники отпилили у изваяний головы, решив, что смогут их продать.

Том частенько оказывался полезен, поскольку был в курсе всех слухов, имевших отношение к черному рынку предметов искусства. «Я бы не стал его покрывать, соверши он преступление, — вспоминал детектив позднее. — Но он оставался законопослушным гражданином. Зато, вращаясь в теневом мире, знал, что в нем происходит».