След сломанного крыла - Бадани Седжал. Страница 9

Она все еще не готова ко сну и садится на диван. Она поджимает под себя ноги, и воспоминания о ночи перед свадьбой наплывают на нее.

Марин наблюдает за всем происходящим из коридора перед ванной комнатой. Рани ставит свадебное приглашение перед алтарем, сооруженным из фотографий умерших родственников. Она включает все лампы в доме и включает кассету с индийской музыкой.

В ванной Соня локтем отталкивает Тришу от раковины.

— Жуть какая! — она выплевывает пасту и полощет рот водой. — Мы что, будем смотреть на мертвых?

— Да. Полчища мертвецов придут и будут плясать вокруг тебя. Они будут подходить все ближе, пока не схватят тебя, и тогда тебе конец. Бу-у-у! — дразнит ее Триша.

— Мы вовсе не собираемся смотреть на мертвецов, — Марин входит в ванную, расстегивая на ходу пижаму. — Это традиция. Мамина семья делала так, когда она выходила замуж, а теперь так делаем мы.

— Но почему? — Соня явно испугана и жмется к Марин.

— Так мы отдаем покойникам дань уважения. Мы говорим, что хотели бы, чтобы они были с нами, — Марин поворачивается к Трише: — Тебе следует быть добрее с сестрой.

— Она же ребенок!

— Да, наша маленькая сестренка. Ты будешь заботиться о ней, когда я уйду от вас, ладно?

Ее слова — мольба хотя бы о неискреннем согласии. Когда Соня заболевала, Марин снимали с уроков. Однажды из детского сада позвонили, что Соню вырвало, и Марин полчаса ждала в кабинете директора, просматривая список поручений, который ей выдали на день. Отец обычно вызывал ее гудком со стоянки, где ждал старенький автомобиль горохового цвета с хрипящим мотором. И всякий раз секретарша директора махала ей рукой, прикрывая улыбкой сочувствие.

— Но ведь ты все равно будешь часто приезжать? Правда? — Триша смотрит на сестру неожиданно жалобно. — Ведь ничего сильно не изменится?

— Не совсем так. Мне трудно будет часто приезжать.

— Почему ты должна жить у него? Почему он не может жить здесь? — спрашивает Соня. Младшие сестры, обнявшись, во все глаза смотрят на Марин.

— Таковы правила.

— Чьи правила?

— Я не знаю, — резко отвечает Марин. — Дэдди нашел мне жениха, и я выхожу за него замуж.

— Ты даже не знаешь его, — напоминает ей Триша.

— Я видела его в день обручения.

— А может, у него ноги покрыты перьями, — заявляет Соня.

— Соня, ты уже большая, как можно говорить такие глупости?

— А может, у него СПИД, — Триша принимается расчесывать волосы. — На уроке естествознания нам недавно рассказали, что в Индии самый высокий уровень распространения СПИДа. Он оттуда. У него он может быть.

— Триша, ты тоже оттуда. А у нас его нет, не так ли?

— Я просто предполагаю. Ты должна спросить у него.

— Я спрошу после свадьбы.

— Тогда будет поздно. Ты получишь СПИД через секс.

— Какой ужас! — глаза Сони расширяются. — Я знаю про секс. Это так.

Она складывает пальцы одной руки в кружок, а палец другой всовывает в него и вытаскивает обратно.

Марин легонько шлепает ее по рукам:

— Никогда так не делай.

— Почему ты не позвонишь и не спросишь его? — Триша любуется собой в зеркале. — Если у него СПИД, тебе не надо выходить за него замуж.

— Мне нельзя звонить ему, — Марин отводит взгляд.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — говорят Соня и Триша одновременно.

Марин закрывает глаза и крепко прижимает к себе сестер. Ее тонкие, как у ребенка, руки обвиваются вокруг их детских тел.

— Я знаю.

Рани

Она просыпается с первыми лучами солнца, которые проникают сквозь занавески на окнах и дразнят ее, словно нежные перышки. Пусть это всего один лучик, но он освещает комнату, напоминая, что, как бы она ни радовалась спокойствию ночи, за ней следует день. Но сегодня все иначе. Она спокойно лежит в постели, пытаясь понять, что изменилось. И вдруг ее осеняет: его нет дома, он не поджидает ее! Утро для Рани всегда начиналось со страха: как бы рано она ни встала, все равно что-то было не так. Казалось, он всегда вставал на несколько мгновений раньше нее и сразу начинал злиться, что завтрак еще не готов.

Однажды она не спала всю ночь, считая минуты, пока наступит пора проскользнуть вниз на кухню и начать готовить чай так, как он любит. В четыре утра ее веки отяжелели и стали смыкаться. Она неохотно закрыла глаза, пообещав самой себе, что поспит всего десять минут, и проснулась через три часа, почувствовав, как он схватил ее за ногу.

Рани знала, что у Брента был тяжелый период. Он боялся нового мира, который даже после нескольких десятков лет оставался ему чужим. Он работал среди людей, которые брезгливо отворачивались, если от него пахло луком и чесноком, основными ингредиентами индийской кухни. Они спрашивали, откуда у него желтизна вокруг губ. Когда он объяснял, что по утрам пьет молоко с куркумой, они смеялись и говорили, что молоко — пища для детей. Здесь Америка, и мужчины здесь пьют черный кофе. Они принесли ему чашку и заставили выпить горячую горькую жидкость. После этого он каждое утро наполнял кружку кофе и оставлял ее на своем столе, чтобы утихомирить насмешников.

Брент тосковал по Индии, по жизни среди тех, кто был похож на него и говорил на том же языке. Однажды он попытался принести магнитофон и послушать индийские песни через наушники. Когда штепсель случайно выскочил из розетки, звуки песни разнеслись по всему офису. Его потом долго дразнили, и он засунул магнитофон в ящик стола и никогда больше не вытаскивал. Брент проиграл свою жизнь: его надежды не оправдались, и он не переставал сожалеть об этом.

Рани отгоняет от себя воспоминания. Эти дни прошли. Она отдается нахлынувшим мыслям. А потом понимает, чем еще сегодняшнее утро отличается от других. Ее дочь дома, спит внизу, в своей детской спальне. Она чувствует, что слезы пощипывают ей веки, а губы растягивает улыбка. Ее семья снова вместе. Рани вышла замуж в восемнадцать лет; ее отец был уверен, что нашел ей хорошего мужчину. Ему и в голову не пришло спросить ее, думает ли она так же.

Она сидит в постели, укрыв ноги одеялом. Волосы, тронутые сединой, падают на плечи и обрамляют тонкое лицо. Длинные ресницы затеняют ее опущенные глаза, пока она совершает краткую молитву. Рани привыкла так начинать день. Несколько секунд она молит небеса оградить от беды ее детей, раз сама она не смогла. Впервые она предала своего ребенка через два месяца после рождения Марин. Брент выхватил девочку из ее рук, когда Рани собиралась покормить ее грудью. Он настаивал, что ребенку будет лучше с его матерью, которая жила вместе с ними, потому что она знает, как приучить детей к дисциплине. Годы спустя Рани захотелось спросить у него, была ли его мать единственным человеком, который его учил.

Закончив молиться, она выбирается из постели. Рани до сих пор носит ярко-оранжевую ночную рубашку, доходящую ей до щиколоток. Она купила ее много лет назад на распродаже в надежде, что рубашка отвадит мужа от охоты заниматься сексом каждую ночь. Это не сработало, зато рубашка помогала ей сохранять тепло. Она потихоньку пробирается в ванную комнату, никто и ничто не торопит ее. В ванной она внимательно рассматривает в зеркале себя теперешнюю. Старую, оплывшую, но более мудрую. Одна вещь всегда ускользала от нее: жизнь — не то, что случается с тобой, а то, что ты сам берешь у нее. Сейчас ей это кажется таким простым. И все же в течение многих лет она падала на колени в слезах, заслышав крики дочерей, и молила небо подсказать ответы на ее вопросы.

Рани опять напоминает себе, что это осталось в прошлом. Неважно, что комнаты еще хранят его запах, эхо его голоса. Его здесь нет. Но стены дома хранят и его дух, и это заставляет Рани вздрагивать и оборачиваться, чтобы посмотреть, не стоит ли кто-то за ее спиной. Она встает и быстро одевается, чувствуя непреодолимое желание поскорее увидеть младшую дочь.