Дразнилки (СИ) - Матюхин Александр. Страница 11

Замкнутый круг, в общем. Где-нибудь на Алтае он безумно скучал по жене, детям и по сестрёнке, а дома – по горам, степям, одиночеству и по сухому колючему ветру…

За тридцать километров до въезда в город, дорога сузилась до двухполосной, принялась вихлять серпантином, а лес подступил ещё ближе. В свете фар Вано уловил какое-то движение. Что-то блеснуло на обочине – будто чьи-то глаза – и вдруг резко прыгнуло на дорогу.

Чёртовы лисы! Он сбивал их здесь по две-три в год. Город следовало назвать «Лисий ад».

Вано крутанул руль, выезжая на встречку. Что-то ударилось о бок, тяжелый старый «шишарик» тряхнуло, да так, что с панели сорвался видеорегистратор и улетел на пассажирское сиденье. Кассета взвизгнула и заглохла, обрывая песенку с въедливым припевом на полуслове.

Похоже, не лиса. По трассе, бывает, мотались ошалевшие байкеры, срезающие дорогу до Туапсе или в поисках диких пляжей. Летом их было особенно много. Но даже они не рисковали соваться на серпантин ночью.

Вано по широкой дуге вырулил обратно на свою полосу – благо навстречу никто не попался – съехал на грунт, включил аварийку.

Как говорится, если уж не везёт, то по-крупному.

Он открыл дверь, тяжело спрыгнул. Ночь не спасала от жары. Духота тут же сдавила виски, на лбу проступили капли пота.

Подмигивающая аварийка и фары освещали извилистый след от шин, раздробленный гравий, пучки травы, разлетевшиеся вдоль обочины. Но больше ничего не было. Ни крови, ни байкеров, которых автомобилисты часто величали «кеглями». Пусто и тихо.

Он пожевал губами недокуренную сигарету, оглядываясь, и вдруг уловил движение справа. Резко развернулся, поздно соображая, что забыл прихватить из салона ломик. Негоже в темноте на пустой дороге высовываться из машины просто так. Разное может случиться.

– Привет, Фантомас! – сказали из темноты леса мальчишеским голосом. – Гулять пойдёшь?

Хлёстко рванули в стороны мясистые кусты, будто кто-то раздвинул их гигантским руками. Гравий на обочине пришёл в движение, начал ссыпаться вниз, к подножию леса. Из темноты, ставшей вдруг густой, похожей на желе, вышел паренёк лет шестнадцати. Он улыбался, разглядывая Вано. Повторил негромко:

– Так чего? Гулять пойдём или как?

Вано почувствовал, как в груди зарождается ужас, ледяным комком поднимающийся к горлу.

Он узнал вышедшего. Это был Андрюха Капустин, пропавший девятнадцать лет назад. Всё тот же Андрюха, не изменившийся, не выросший. Влажные светлые волосы прилипли ко лбу, к щекам, закрыли правый глаз; губы расплылись в улыбке, создавая обманчиво милые ямочки на щеках; одет был в чёрные штаны, в пухлую куртку не по сезону, в цветные перчатки и рыжие ботинки, купленные где-то в Европе отцом – ими Капустин особенно гордился в то время. Руки засунул в карманы и сутулился, втянув голову в плечи.

Только это ведь не мог быть Капустин, верно?

Из темноты за спиной призрака дыхнуло холодом, и вмиг листья на ветках деревьев скорчились, потемнели и осыпались. Трава покрылась сверкающим инеем.

Из рта Вано вырвались клубы пара, он подавился морозом, закашлял, роняя сигарету под ноги. Кончики волос, секунду назад влажные от жары, закостенели от холода.

– А ты почти не изменился, – сказал Капустин, неторопливо приближаясь. – Такой же страшный. Уши – клапаны, к морде приляпаны, ахаха, смешно было.

Вано отступил на шаг, чувствуя, что мышцы заледенели тоже, будто он простоял на лютом морозе минут двадцать, не меньше. Левую ногу свело судорогой. В свете фар были видны кружащиеся снежинки. Они падали на гравий и тут же таяли.

– Ты откуда взялся? – спросил Вано.

Голос у него охрип, сломался и на последнем слоге сделался таким же мальчишеским, как у Капустина. Это был голос из двухтысячного, когда Вано ещё ни разу в жизни не брился, не занимался сексом и водил автомобиль всего четыре раза, вместе с отцом.

Не настоящий голос.

Капустин весело рассмеялся, поднимаясь по насыпи. Ветки деревьев вокруг него, кустарники и трава – всё замерзало, скрючивалось и чернело.

– Я же здесь родился, Фантомас, дружище. Забыл, что ли? Мы с одного двора, – заговорил он таким тоном, будто всего пару часов назад они с Вано сидели на крыше бани и подглядывали через дырку в шифере за моющимися женщинами. – Блин, вот уж не думал, что меня так быстро забудут. Ты как вообще, готов гулять-то?

Вано прислонился спиной к колесу «Шишарика». Оно было спасительно-горячим, почти обжигающим. Автомобиль, старый дружище, не поддавался мороку или гипнозу – или чёрт возьми вообще чему? – и находился в реальности, в нормальном мире, где лето, ночь и луна, похожая на желток протухшего яйца.

– Я ребят хочу собрать, – заговорил снова морок.

Как же он был похож на того Капустина, с которым Вано впервые распил банку пива! Тот же скуластый пацан, высокий и костлявый, постоянно высокомерный и самый умный в их компании. Заводила и лидер.

– Каких, блин, ребят?

– Всех наших, – ответил морок. – Всех, кто разбежался. Нормальная же компания была, да? Мне нравилась. Вместе мы сила.

Он неожиданно оказался так близко, что Вано увидел застывшие льдинки на ресницах, и ещё увидел, что кожа на лице у Капустина покрыта инеем.

– Господи! – крякнул Вано изломанным голосом и начал медленно оседать на землю. – Господи, сущий на небесах, да святиться имя твоё…

– Смотри, что я нашёл, – перебил Капустин, нависнув над Вано, став выше и больше, сросшись с ночью, накинув её на плечи, будто плащ.

Он держал в руках шляпу, цилиндр. Она была целиком сделана из гвоздей, которые причудливо переплетались друг с другом, цепляясь шляпками, образуя высокую цилиндрическую тулью и плоский верх. Поля цилиндра заканчивались толстыми концами гвоздей, загнутыми вниз. Несколько гвоздей торчали в разные стороны, будто неведомый мастер не знал, что с ними делать.

Впрочем…

Капустин небрежным движением головы смахнул с правого глаза подмёрзшую чёлку, и она обнажила две дырки в его голове: одну над бровью, вторую – вместо глаза. Кожа вокруг пустующей глазницы тоже замёрзла и покрылась толстыми венозными наростами.

Вано разглядел ещё несколько дырок, ранее не заметных. Он понял, что сейчас произойдёт и забормотал молитву своим старым новым голосом ещё усерднее, ещё торопливее, надеясь на чудо, хотя никогда до этого ни во что подобное не верил.

Капустин, будто позируя, поднял шляпу и надел её на голову. Торчащие книзу острые концы гвоздей медленно и с влажным звуком погрузились в отверстия в голове. Остриё трёхсотмиллиметрового гвоздя вышло из глазницы. Блестящий кончик его был покрыт чем-то вязким и жёлтым.

– Сидит, как влитая, – хмыкнул Капутин, вперив в Вано единственный уцелевший глаз. – Классно смотрится, да? Меня всегда бесила дразнилка про шляпу, но потом я подумал и решил, что она – самая лучшая. Также, как и для тебя, Фантомас, я приберёг одну. Про уши. Помнишь ведь?

Где-то внутри головы у Вано что-то громко треснуло. А затем пришла боль.

Вано закричал, разом забыв все молитвы, которые и так толком не знал. Из горла хлынула кровь.

– Уши как клапаны, – хихикнул Капустин, приблизившись так близко, что кончик гвоздя, торчащий из глаза, царапнул Вано щёку. – Пошли гулять, дружище. Когда во всех окнах погасли огни, и всё такое.

Глава четвертая

1.

Загорел Выхин отвратительно, но при этом парадоксально наслаждался ощущением зуда, колкостью сухого песка, забравшегося под одежду, лёгким головокружением. Всё это как будто возвращало его к жизни, выхватывало из замаринованного состояния, в котором он пребывал последние годы.

Пляж, кажется, не изменился за двадцать лет. На влажной гальке всё так же лежали, сидели и бегали местные и приезжие – различить их было нетрудно. Волны накатывали на берег, вынося горсти водорослей, медуз и камешков. Огромный скользкий валун, который торчал из воды метрах в двадцати от берега, оккупировала стайка молодёжи. Выхин помнил, что у валуна были три точки для прыжков – полтора метра, три и пять. С верхотуры прыгали только самые отчаянные или безнадёжно влюблённые, что, впрочем, одно и тоже.