Смерть Аттилы - Холланд Сесилия. Страница 46

Монах не отводил от него пораженного взгляда. Шаман улыбнулся:

— Ты понял, в чем тут штука?

— Нет, но я поражен тем, что…

— Все дело в том, что, когда я проделываю такой фокус, обычно люди выздоравливают.

Аурелиус не мог этому поверить, но он не успел ничего сказать, как Такс заговорил с шаманом. Пока они разговаривали, Аурелиус налил себе еще похлебки. Ему опять стало не по себе от того, что он оставался перед лицом огромной равнины, и он начал быстро есть. Похлебка была безвкусной, и хотя желудок был полон, он не ощущал сытости.

Такс сердито прервал разговор и, надув губы, уставился на огонь. Шаман с ним заговорил, но Такс не желал ему отвечать. Шаман снова сказал ему что-то презрительным тоном и толкнул Такса в плечо.

Такс развернулся, как злобная собака, и отстранился от руки шамана. Аурелиус подскочил. Два гунна стояли друг против друга, и глаза у них горели черным пламенем в свете костра. У Такса от злости напряглось тело. Когда шаман снова заговорил с ним, Такс вылил на него целый водопад слов.

Он говорил некоторое время, потом шаман прервал его и отдал команду, подкрепив ее жестом. Такс зло смотрел на него. Шаман повторил команду и сделал тот же самый жест, но только более резкий, продолжая что-то бормотать. Такс повернулся и начал собирать вещи.

Аурелиус немного расслабился. Ему стало не по себе от власти, которой шаман обладал над Таксом. Но было видно, что Таксу все это было не по душе. Сейчас он занимался работой, соскребая остатки пищи с железного котелка дочиста облизывая пальцы.

Шаман сказал:

— Друг мой, мне не хочется вам говорить это, но нам сейчас придется отправиться в путь. Я понимаю, что вы устали, но нам нельзя здесь оставаться. Мы должны уехать подальше от германцев. Но мы будем ехать медленно, чтобы вам удалось отдохнуть.

— Понимаю, — ответил Аурелиус. — Я постараюсь не отставать.

В полночь жеребенок черной кобылки лег на землю и не стал подниматься. Такс слез с лошади и попытался поставить его на ноги, но черная кобылка протолкнулась между ними и чуть не укусила Такса. Жеребенок был почти такого же роста, как Такс. Он поднялся на длинные ножки и просунул голову под влажную ляжку матери, чтобы пососать молока.

К ним подъехал Трубач и посмотрел на жеребенка и кобылку. Потом он огляделся. Монах скорчился позади Трубача на своей гнедой кобыле.

Трубач сказал:

— Мы не можем здесь останавливаться. Мы еще недалеко уехали от реки.

Такс ответил ему:

— Вы можете отправляться, я вас догоню утром.

Он подумал, что если ему удастся отстать от них, он сможет поохотиться за германцами.

— Нет, — ответил Трубач. Казалось, он прочитал мысли Такса. — Мы можем оставить здесь лошадей. Кобылка справится сама, а жеребенка пора отлучать от молока матери.

— Она — моя лучшая кобылка, — спорил Такс — Разреши мне остаться с ней. Я вас догоню, когда отдохнет жеребенок.

— Нет, — настаивал Трубач.

Такс был в ярости. Казалось, что его заковывают в кандалы. Он хотел покинуть Трубача и монаха. Без него они будут беспомощными и даже не смогут разговаривать друг с другом. Потом он представил себя одного на этой огромной бескрайней равнине.

— Она уже старая кобыла, и этот жеребенок не такой уж хороший. Поехали!

Такс одним махом взлетел на черную лошадку.

Они ехали к югу. Жеребенок гнедой кобылки был постарше и не отставал от них. В лунном свете все лошади казались одного цвета — черными. Трубач взял свою дудочку и просвистел несколько нот, пытаясь найти свою мелодию.

Над головой луна передвигалась за ними по небу. Ветер перестал дуть, и на небе не было облаков. От горизонта до горизонта кругом расстилалась только степь, и взгляду не за что было зацепиться. Раза два Трубач и монах начинали разговор, задавая друг другу непонятные вопросы. Такс переводил им, почти не прислушиваясь. У него болели все мышцы и затекли конечности. Когда они долго молчали, он даже задремал.

Взошла луна, и немного посветлело. Над головами, пронзительно крича, пролетела стайка птиц. На горизонте появились белые полоски. Воздух становился теплее. Такс натянул поводья и посмотрел на небо.

Шаман и монах тоже остановились. Монах задремал на гнедой кобылке. Его сутана вся перевернулась и висела на нем, как наполовину снятая кожа. Трубач спешился и прошелся, чтобы размять ноги. Он шагал, как журавль. Такс смотрел на него и не мог отыскать в своем сердце обычную любовь к этому человеку. Он перевел взгляд на горизонт — вставало солнце.

На фоне белизны неба внезапно проглянул зеленый цвет, и за этой зеленью небо было таким ярким, что на него невозможно было смотреть. Такс приложил руку к глазам, защищаясь от раздражающего блеска. Начал дуть западный ветерок. Он шелестел травой и быстро побежал навстречу встающему солнцу. Яркое и прекрасное, оно быстро поднималось в небе. Вокруг них просыпалась степь, кишащая маленькими животными и птицами.

— Мы можем остановиться, если хочешь, — сказал Трубач. — Найди нам место для лагеря.

Такс облизал губы. Восход солнца радовал его. Он оглядел степь, чтобы увидеть лощинку или впадинку, — там обязательно должен быть ручей. Он посмотрел на монаха, сидящего на кобыле. Жеребенок отправился пощипать травку. Кобыла тоже дремала, и у нее отвисла нижняя губа.

— Почему бы нам не подождать здесь, пока он не проснется, — сказал Такс.

— Хорошо.

Трубач опустился на землю и заиграл на дудочке. Такс спешился и начал искать ветки, чтобы поджарить на них зерно для еды.

Днем их догнала черная кобылка. Она шла по их следу и привела с собой жеребенка. Такс был так рад ее видеть, что дал ей целую жменю поджаренного зерна. Трубач решил, что они могут оставаться здесь до темноты. Монах закутался в одежду и спал на земле. Такс обратил внимание, что ему нравилось, когда у него за спиной было что-то твердое, и он подпер его седлами и сумами. Такса поражало, что монах крепко спал, когда шаман играл на дудочке, вокруг двигались лошади, и ветерок пробегал по траве.

Днем Такс заснул. Он просыпался время от времени, чтобы оглядеться вокруг. Когда солнце начало садиться, он проснулся и проверил воду в бурдюках. Хотя вода была солоноватой и отдавала землей, ее было достаточно для двух дней пути. Такс был уверен, что к тому времени они встретят ручей. Он нагрузил вещи на каштанового мерина, оседлал свою черную лошадку и пошел будить монаха.

Трубач сидел на земле и задумчиво жевал травинки. Пока Такс седлал коней, монах и Трубач сидели рядышком и пытались объясняться с помощью жестов. Но у них ничего не выходило. Наконец Трубач обратился к Таксу:

— Спроси его, почему он считает, что у всех людей один и тот же Прародитель, когда на свете существует столько разных людей и племен?

Такс привел лошадей, потом перевел и добавил:

— Нам нужно отправляться. Мне кажется, что завтра мы увидим горы.

Монах и Трубач поднялись и пошли к своим коням. Такс подставил руку, чтобы монаху было легче взобраться на коня. Монах разобрал поводья.

— Я не хочу сказать, что Бог-отец в действительности является твоим и моим предком, как это обстоит с твоим настоящим отцом. Я хочу сказать, что Бог — это наш духовный отец, создавший нас из ничего, как он создал весь мир.

Трубач взобрался на каштанового мерина и сел на переметные сумы. Он сказал Таксу, который обходил их, чтобы подойти к черной лошадке:

— Ты переводишь неправильно.

— Нет, — сказал Такс. Ему и раньше казалось, что монах считает, что его Прародитель и Демон-король — это одно и тоже. Но он посчитал, что это всего лишь объясняет невежество римлян.

— Скажи ему, что я изучал демонов и духов всю мою жизнь и был учеником тех людей, которые тоже всю жизнь занимались тем же и так далее до самого основания магии, и мне никогда и никто не говорил о едином главе демонов и духов, который все создал. Вот так-то.

Они продолжали ехать. Монах что-то обдумывал, опустив голову. Наконец он сказал:

— Я начинаю вас понимать. Может, вы мне скажете, что же такое бог? — он повернулся к Таксу. — Ты.