Спонсор (СИ) - Ковалевская Алиса. Страница 42

— Да, — отозвалась я, услышав стук в дверь.

На пороге появилась держащая в руках огромный букет алых, на длинных стеблях роз, Ольга Константиновна.

Пройдя внутрь, она подала мне цветы.

— Держи, — посмотрела на меня с ожиданием, словно бы хотела услышать от меня нечто большее, чем привычное «спасибо». Тёмно-синей лентой к стеблям роз была привязана продолговатая коробочка с окружённой вензелями прописной буквой «А». Развязав ленту, я взяла её и открыла. Увидела изящный, тончайшей работы золотой браслет с некрупными бриллиантами. Достала его и, положив на ладонь, проговорила, глянув на так и стоящую рядом руководительницу:

— Я хочу остаться одна, Ольга Константиновна. Я устала, и мне нужно отдохнуть.

Ещё на секунду она задержалась.

— Конечно, — ответила после и вышла.

Положив букет прямо на пол, рядом со снятыми несколькими минутами ранее пуантами, я аккуратно застегнула браслет. Выступления с моим участием приносили театру хороший доход, и обе мы это знали. Всего год назад я была простой балериной из кордебалета, теперь же публика приходила посмотреть именно на меня. В одном интервью меня спросили, в чём секрет такого успеха. Как мне удаётся вкладывать столько чувств, столько эмоций в каждое своё движение? Как удаётся превращать каждый свой выход в историю, что невозможно забыть? Я лишь пожала плечами, ответив, что вопрос этот надо задавать не мне, ибо ответа я на него не знаю. Это было ложью. Ответ я знала, но знала так же и то, что это не касается никого, кроме меня. За свой успех я заплатила огромную цену. Предательство, боль, отчаянье… любовь. Я проживала на сцене не жизнь героини, что играла, я проживала свою собственную жизнь.

Ожидая машину, я держала тяжёлый букет и невольно перебирала крохотные звенья браслета. Весеннее апрельское солнце, светившее днём, скрылось, и на улице снова стало прохладно. Но в воздухе чувствовалась жизнь, запах раскрывшейся листвы, тепла. Мне всегда нравилось это время года — оно дарило надежду на что-то новое, светлое.

— Можем ехать, — подошёл ко мне водитель, но я покачала головой.

— Спасибо, Саш, я передумала. Прогуляюсь сегодня пешком.

Ещё совсем недавно мечтавшая уютно устроиться на кожаном сиденье, я вдруг поняла, что мне нужно прогуляться. После выступлений меня всегда отвозили до дома на предоставленной театром машине, и это меня устраивало. Личная гримёрка, автомобиль… Привилегии для оставляющей на сцене частичку собственной души примы. Почему бы и нет?

Держа букет обеими руками, я шла по освещённой фонарями улице и вдыхала запах свежего вечернего воздуха, смешанный с ароматом роз. Пальцы задевали тонкий браслет. Сколько было уже их, этих букетов от него? По одному после каждого выступления. Вот только ни разу я не видела Рената в зале среди зрителей. Пыталась, всматривалась в лица, но нет, его не было. Ни в партере, ни на балконах, ни в ложах. Если бы он был там… Я бы почувствовала. Наверняка почувствовала бы. Так к чему это? Словно бы он каждым букетом напоминал мне, что он — не прошлое. Не настоящее, не будущее, но и не прошлое. Что-то болезненно вечное, не оставляющее меня, живущее во мне теплом, светом, воспоминаниями и безнадёжной надеждой.

Зайдя в подъезд, я привычно поднялась пешком на свой этаж. Мне нравилась моя квартира, нравилось выходить на балкон вечерами и смотреть, как потихоньку засыпает город, нравилось просыпаться утром и, включив подогрев пола, ставить чайник…

Отперев дверь, вошла в коридор и тут же почувствовала цветочный запах. Не тот, что исходил от букета, который я держала в руках, а более густой, словно бы окутавший меня с ног до головы. Сердце в груди заколотилось, к горлу подкатил испуг и нечто, похожее на… Я и сама не знала, как это назвать. Ожидание? Осознание происходящего? Та самая надежда, забившаяся в угол моей души, а теперь заколотившаяся во мне?

Резко включив свет, я выдохнула. Розы, лилии… Они были везде. Везде, куда хватало взгляда: вдоль стен в высоких и низких вазах, на тумбочке у зеркала, в дверных проёмах. Всё вокруг было уставлено цветами, всё вокруг пахло ими, но я чувствовала другой запах. Запах мужчины, открывшего для меня мир. Реальный мир с его отвратительной изнанкой. Мир, где у всего есть своя цена: у предательства, у людей и вещей, у успеха и славы… Но было в этом мире кое-что, к чему ценник прилепить было невозможно. Любовь. И теперь, спустя месяцы, я постепенно начинала понимать всё, что случилось осенью. Понимать так, как это было на самом деле, а не как мне, наивной девочке, представлялось это тогда.

— Привет, — просто сказал стоящий в дверном проёме спальни Ренат.

Я смотрела на него, не выпуская из рук розы. Смотрела и не могла насмотреться. Вот он: высокий, чуть надменный. Тёмные джинсы, не застёгнутый пиджак, тонкая водолазка… И взгляд. Глаза тёмные-тёмные. Его взгляд прожигал меня, пробирал насквозь, но уже не пугал меня. Губы…

— Здравствуй, — выдохнула я и отвела взгляд. Снова посмотрела на него. — Здравствуй, Ренат.



27

Ренат

Она стояла от меня так близко, что я мог сделать шаг и дотронуться до неё рукой. Впервые за прошедшее с нашего расставания время я рассматривал её. Изменилась. Стала как будто взрослее и от этого ещё утончённее. Волосы стали короче. Подстриженные каскадом, они падали на спину и плечи, золотом ложились на пальто графитового цвета. Осмотревшись, она положила цветы на стоящий возле двери пуфик и принялась пуговица за пуговицей расстёгивать пальто. Сняла и убрала в шкаф. На запястье её блеснул браслет.

— Зачем ты приехал? — спросила она будто бы небрежно, но я чувствовал, что это напускное. И эта небрежность, и тянущиеся между нами секунды.

Я думал над ответом. В сущности, он был очевиден и до безобразия прост, но почему-то сложить несколько слов не выходило. Продолжая смотреть на неё, я думал, что самые простые слова всегда даются с трудом. Признания, решения… Хотел сказать, что ей идёт платье, что выглядит она прекрасно, что… Этакая ерунда, фантик, чтобы обернуть что-то действительно важное.

— Ты… — осёкся, поймав на себе её взгляд, покачал головой.

— Спасибо за подарок. — Она приподняла руку с браслетом. — Знаешь… мне, наверное, не стоило его принимать, но… — посмотрела прямо в глаза и повторила: — Зачем ты пришёл, Ренат?

— Не за чем, — сделал к ней шаг. — Не за чем… Я к тебе пришёл.

Губы её приоткрылись в лёгком выдохе. Стоило мне коснуться её руки, она вздрогнула, но не отошла. Так и смотрела на меня, немного напугано, с ожиданием и скрытой в глубине глаз усталостью.

— Пойдём, — взяв узкую прохладную ладонь в свою, я повёл Лиану в комнату. Не в спальню, где ждал её возвращения, а в гостиную.

Она обставила квартиру по собственному вкусу: немного женских безделушек, несколько фотографий с мамой и сестрой. Одна — семейная, с обоими родителями. По дивану были разбросаны разноцветные подушки, возле — торшер, под которым, на столике, лежал томик Ремарка. Остановившись возле витражного стекла, я посмотрел на переливающийся огнями Грат.

— Твой город, — словно уловив мои мысли, сказала Лиана, так же, как и я, глядя на огоньки.

— Мой, — согласился я.

Несколько недель назад я разобрался с последним из замышлявших переворот. Несколько крупных чиновников, людей, занимающих посты в администрации города… Но пришёл я не за тем, чтобы рассказывать ей о той грязи, что пришлось вытряхнуть. С неё достаточно пережитого. Может быть, потом, без подробностей, но точно не сейчас.

Между нами повисла странная неловкость. Такая бывает, когда нужно, вроде бы, что-то сказать, но никто не решается сделать это первым, потому как любые слова кажутся неуклюжими и глупыми.

— Мне тебя не хватало всё это время, — признался я, оторвав взгляд от окна. Лиана ничего не сказала. Стояла ко мне в пол-оборота и смотрела на огни. — Не знаю, поняла ли ты, почему я тогда так поступил.