Спящий в песках - Холланд Том. Страница 14

Я так и не решился рассказать о случившемся Петри – слишком уж сильно было чувство вины. Вместо этого на протяжении нескольких недель я лез из кожи вон, силясь обнаружить нечто невероятно ценное с исторической или эстетической точки зрения и таким образом искупить свой грех. Увы, все мои чаяния оказались тщетными. Ничего хотя бы отдаленно сопоставимого со столь постыдно и нелепо уничтоженной мною находкой отыскать так и не удалось.

Правда, почти перед самым окончанием нашей работы на этом участке раскопок я все же показал Петри скопированный рисунок с арабской надписью. Изображение солнца и солнцепоклонников вызвало у него мимолетный интерес, но не более того. Как и Ньюберри, мысль о том, что арабы могли воспроизвести изображение, относящееся к эпохе Эхнатона, он находил не заслуживающей внимания.

– Несомненно, это оригинальная гипотеза, – сказал он мне, – но, увы, ни на чем не основанная. Изучите как следует имеющиеся источники, Картер, и вы увидите: это нелепое предположение развеется в пыль.

Разумеется, археолог не мог знать, какой болью отзовется в моем сердце упоминание о «пыли». В наших последующих беседах я больше не возвращался к этому вопросу, однако, несмотря на пренебрежение, с каким воспринял мои домыслы Петри, мне все равно казалось, что и рисунок, и надпись чрезвычайно важны, а быть может, представляют собой ключ к величайшей тайне.

Два последующих открытия утвердили меня в этой точке зрения. Первым из них стал перевод арабской надписи. Поначалу я боялся, что она вообще лишена смысла, ибо Петри, прилично знавший арабский, не смог прочесть скопированную мною вязь, а когда я показал свою бумагу старейшине ближайшей деревни, тот лишь хмуро пожал плечами. Возможно, это заставило бы меня махнуть на всю затею рукой, но я случайно приметил, что, вперив взгляд в срисованные каракули, старик вздрогнул и побледнел.

На следующий день, когда Петри был в отлучке, я спросил десятника, не поможет ли он мне с переводом. Сносно объяснявшийся по-английски араб охотно согласился, но, стоило ему увидеть текст, тоже побледнел и замотал головой. Правда, в отличие от деревенского старейшины десятник не мог отрицать, что узнал эти строки, и я твердо вознамерился выяснить наконец правду.

– Плохие слова, – запинаясь, пробормотал араб. – Не надо их читать, не надо знать. Это плохо.

– Почему? – настаивал я, еще более заинтригованный таким поворотом дела.

Десятник затравленно огляделся по сторонам, словно надеясь на помощь, но поскольку ожидать ее, похоже, было неоткуда, вновь покачал головой и глубоко вздохнул.

– Это проклятие, – прошептал он, указывая на скопированную мною в карьере надпись. – Проклятие Аллаха: «Изыди навеки, ибо ты проклят». Так сказано в Священном Коране.

– А на кого пало проклятие Аллаха? – не отставал я.

– Конечно на Иблиса, на падшего ангела, – дрожа и запинаясь, ответил араб. – Теперь вы видите, господин, это плохие слова и знать их ни к чему.

– А это что? – игнорируя его страхи, указал я на вторую строчку. – Тоже выдержка из Священного Корана?

Десятник нервничал так, что на него жалко было смотреть. Однако отступать я не собирался. Бедняга застонал, покачал головой и пробубнил что-то невнятное.

– Прошу прощения, – гнул свое я, – боюсь, мне не все удалось разобрать.

– Нет, – чуть ли не со слезами вымолвил мой собеседник, – это гадкий стих, злой. Вовсе не из Корана, нет, Священный Коран был написан Всемилостивейшим Аллахом, а это... – Он указал дрожащей рукой на письмена. – Это написал Иблис, отец лжи.

– И что же именно он написал, этот Иблис?

Десятник завел свою прежнюю шарманку с нытьем, вздохами и качанием головой, но посредством небольшого финансового вливания мне удалось-таки склонить его к более продуктивному сотрудничеству.

– "О Лилат помыслил ли ты? – страдальческим голосом прочел он. – Помыслил ли об иной, великой? Воистину надобно трепетать пред ликом ее, ибо велика Лилат среди богов".

– Кто она такая, эта Лилат?

Десятник пожал плечами.

– Ты наверняка знаешь.

– Это запретное знание.

На сей раз не помогли и деньги.

– Клянусь, я не знаю, господин, – уверял меня араб, с сокрушенным видом отказываясь от очередной подачки. – Она из числа величайших демонов – одна из тех, кого следует страшиться... Но сказать больше, мой господин, я не могу... Истинная правда, господин, не могу!

Я поверил ему, тем паче что весь наш разговор о каких-то там демонах вдруг показался мне невероятно смехотворным, и, отпустив десятника, я остался наедине со своими мыслями. Надо признаться, невеселыми. Получалось, что все мои надежды и чаяния пошли прахом, а непомерные амбиции завели в трясину нелепых суеверий. Иблис! Лилат! Стихи из Корана! Какое отношение мог я иметь к подобной белиберде? Ну что общего может быть у серьезного исследователя с такого рода мифами? Стыдно даже всерьез думать о подобных вещах! Я вернулся к рутинной и не воодушевляющей, но зато и не сулящей подобных разочарований работе на раскопках. Выуживая из песка черепки и обломки, я дал себе слово навсегда выбросить из головы все вздорные фантазии.

Неукоснительно следовать этому решению мне удалось в течение нескольких недель. Наверное, я твердо придерживался бы данного себе слова гораздо дольше, не помешай тому сделанная мною в последние дни нашей работы в Эль-Амарне вторая, еще более поразительная, находка. Точнее сказать, находка была не совсем моей. Жара к тому времени стояла такая изнурительная, что я занедужил и поневоле все чаще оставлял работу, чтобы хоть немного отдохнуть и освежиться в тени пальм. Во время одной из таких передышек ко мне подошел землекоп. На раскрытой ладони его вытянутой вперед руки что-то сверкнуло. Золотое кольцо! Я был настолько измотан и слаб, что в первый момент находка не вызвала у меня особого интереса. Но стоило мне приглядеться, как от плохого самочувствия не осталось и следа. Отказываясь верить глазам, я тщательно потер их, дабы проверить, не окажется ли кольцо лишь навеянным жарой мороком. Нет! Вот оно! И гравировка на нем никуда не исчезла! Здесь повторялся так хорошо знакомый мне сюжет: две согбенные человеческие фигуры под солнечным диском. Заплатив землекопу, я поспешил в свою палатку, достал копии, сделанные мною с прежде найденных изображений, и сравнил их с рисунком, выгравированным на кольце...

Из груди моей невольно вырвался вздох.

Изображения были идентичны.

Оправившись от потрясения, я поспешил на поиски рабочего, и тот проводил меня на место, где была сделана находка. Я изучил раскоп и по характеру сопутствующих деталей – кирпичной кладки, глиняных черепков и всего прочего – пришел к выводу, что кольцо, несомненно, является артефактом эпохи Эхнатона. И все же, несмотря на столь очевидные доказательства, мне было трудно в полной мере поверить им и признать их неопровержимость. А еще труднее постичь и внятно объяснить, что же все это означает.

Как могли оказаться практически идентичными рисунки, разделенные колоссальным интервалом времени – в две тысячи лет? Могло ли это оказаться простым совпадением или здесь присутствовало нечто большее? Ответить на подобные вопросы я, разумеется, тогда не мог, но сомнений в их важности и в необходимости их постановки у меня не осталось.

Правда, задаваться ими мне предстояло уже не в Эль-Амарне, ибо вскоре работы на раскопках завершились и по окончании сезона я уехал. Но то, что удалось там узнать, переменило всю мою жизнь.

Петри заложил основу моего становления как профессионального археолога, человека, способного кропотливо трудиться, терпеливо искать и, главное, смирять необузданную энергию и порывы воодушевления, способные завести неведомо куда. Кроме того, работая под его руководством, я не только усвоил азы археологической науки, но и – в этом я был совершенно уверен – столкнулся с интригующей, непостижимой загадкой. Как выяснилось позже, этой загадке суждено было преследовать меня на протяжении многих и многих лет.