Князь Ядыгар (СИ) - Агишев Руслан. Страница 23

На третьем по счету струге, с которого к небу медленно взбиралась тонкая жидкая струйка дыма, несколько человек из высокого шатра тащили на носилках лежавшего человека. Они осторожно переложили тело на высокую лежанку, покрытую медвежьими шкурами, и тут же отошли в сторону, уступая место высокому худому человеку с большой кожаной сумкой на поясе. Ханс Мольтке, выходец из одного из небольших городков Баварии, важно снял сумку с пояса и, развернув ее, начал перебирать небольшие остро заточенные инструменты. Этот недоучившийся студиоз, выпертый из Берлинского университета за дебоширство и постоянные пьянки, волей случая в далекой Московии стал очень важным человеком, одним из царских медиков.

… Сначала была тишина. Такая вязкая, глубокая, в которой тонули все звуки, ощущения и чувства. В какой-то момент звуки начали возвращаться. С легким, едва слышимым жужжанием, они появлялись откуда-то издалека. Потом осторожно, медленно усиливались и усиливались, в конце концов превращаясь в чьи-то голоса.

– Я есть медикус... Доктор … профессор медицины, – словно под самым ухом жужжал чей-то противный недовольный голос. – Я говорить... кровопускание есть am beste … самое наилучшее средство от удара по голове. Кровь копиться здесь и давит на глаза и голову... Лучшие медикусы Лондона пускают кровь... Сам его величество... король Испании изволил попробовать...

Вместе с этим ужасно противным голосом пришла и гудящая, сверлящая боль, начавшая с неутомимостью метроном ковыряться у меня в затылке. «Боже, что это еще за бред? Какой-то медикус... Б...ь, больно-то как! Похоже меня знатно приложили по башке. У-у-у-у! Больно! Одно лишь радует – я жив и, кажется, выиграли мы».

– Achtung! Внимание! Каждый вечер больной давать мой порошок. Это очень дорогое средство. Я долго... больше половина дня толок в ступке особую траву Urtica tatarica из далекой-далекой южной страны, – надоедливый голос никак не думал умолкать. – Это очень нужное средство! Очень нужное!

Несмотря на пронизывающую головную боль мне очень захотелось открыть глаза и посмотреть на это чудо, которое безапелляционным тоном вещало такой бред. «Это же ромашка, кажется. Да, точно! Урод, ромашку хочет выдать за какое-то супер лекарство из далеких мест».

– Не сумлевайся, господин дохтур, не сумлевайся, расплатимся, – с другого уха появился новый голос, не такой грубый и более степенный. – Великий Государь, за свово спасителя никакой казны не пожалеет... Ой, батюшки! Зашевелился! Глаза-то двинулись!

Я же вдруг почувствовал, как моей правой руки кто-то коснулся. Потом по внутренней стороне локтя провели чем-то холодным. «Сто, стоп! Это что такое? Черт! Нож что ли? Нож… Кровопускание… Б…ь! Они там вообще что ли охренели?». Приложив усилие, я вновь открыл глаза и сразу же наткнулся на наклонившегося ко мне довольно странного субъекта – сухопарого мужчину среднего возраста с вытянутым недовольным «лошадиным» лицо, с головы которого ниспадали сальные кудри патлы волос. Одновременно меня накрыло и волной жуткой вони, в которой смешались и запах гнили, и чеснока, и немытого тела.

– Ты куда лезешь, харя немытая? Руки, руки убрал! – превозмогая боль, я хлестанул по рукам доктора-иностранца, от неожиданности тут же выронившего нож. – Какое на хрен кровопускание? Черт ты лохматый, ты руки свои видел? Что патлами своими трясешь? Руки! Руки, говорю, мыть сначала надо! Что глазенками-то хлопаешь?! Грязь смой.

Не известно, что было обещано иностранцу за мое излечение, но этот средневековый маньяк от медицины с недовольным пыхтением поднял свой нож и вновь полез ко мне.

– Я есть настойщийт доктор. Nicht шарлатан. Господин есть больной. Сильный удар… голова. Вода – плохо! Нельзя! – меня вновь обдало вонючей волной, когда доктор возмущенно затряс руками. – Вино можно. Немного уксус можно… Эй! Держать! Государь сказать,

И снова лезет, пытаясь ухватить у меня лежащего руку. С другой стороны, меня крепко хватает еще один кадр – мордастый с лоснящимися щеками дородный мужичок из дворни, занимавший при дворе, судя по здоровенным золотым перстням на пальцах, довольно «хлебную» должность. Его пальцы-сардельки вцепились в меня едва не клещами.

– Что ты ерепенишься, господине? Сам Великий Государь, заморского дохтура велел позвать. А он в аглицком ниверситете бывав, – скороговоркой заговорил толстый «клоп», продолжая удерживать мои брыкания. – Великий Государь цельну шапку серебра отсыпал дохтуру, а ты дрыгашся молодым козелком, господине…

Как тут успокоиться, когда с одной стороны на тебя навалился толстяк, с другой стороны грязным ножиком тыкает какой-то вонючий хмырь? В добавок, у тебя еще «крыша едет» от адско раскалывающей головы, и ты соображаешь «через раз».

– Охренели?! Какое кровопускание? Этот же хмырь руки никогда не мыл. От него несет как от помойки! Я же сдохнуть могу! Отвалите от меня! Сотрясение у меня! Уроды, сотрясение! – чуть не завыл я, дрыгая ногами в сторону доктора-вонючки. – Иса! Рожа татарская! Иса, б…ь, где тебя черти носят?! Иса-а.

«Все! Кровь пустят… Потом слабость, заражение. Б…ь, ганрена! Все! Икона, портал, дом…». Гнетущее ощущение собственного бессилия навалилось на меня с такой силой, что я прекратил сопротивляться и затих. Запрокинул голову, ноги и руки бессильно упали.

К счастью, кровь пустить мне не успели, а моим спасителем оказался … Иса. Этот кадр, едва только услышал мой вопль, мгновенно понесся мне на помощь. Раскидав, как кегли всех, кто ему попадался на пути, он успел вовремя.

– Иса, б...ь, успел, – прошептал я, едва не плача от радости, что вижу его заросшее черной бородищей угрюмое лицо. – А меня эти коновалы чуть не угрохали. Слышишь? Ты уж не дай им...

Татарин зашипел как рассерженный кот и, выхватив кинжал, попер на доктора, который тут же от страха завизжал. К нему, как к царскому лекарю, на помощь сразу же двинулись находившиеся по близости ратники из царской дворни.

И вновь, удача оказалась на моей стороне. Привлеченный непонятным шумом из своего шатра вылез заспанный царь.

– Неужто спаситель, мой очнулся?! – улыбнулся Ваня, завидев мою потрепанную физиономию. – Что же вы ироды молчите?

Приблизившийся царь, кажущийся особенно высоким и нескладным в своем длинном, до пят, кафтане, быстрым шагом подошел ко мне и крепко обнял. Потом вдруг резко отпрянул и стал меня внимательно всматриваться мне в глаза.

– Живой, княже! Живой! Богородица, значит, уберегла. Люб ты ей видно. Приедем в Москву и сразу же к митрополиту святое таинство принимать, – с восторженным видом говорил он, не отпуская меня из рук. – Сам твоим крестным отцом буду... Голова-то как у тебя? – длинными пальцами он осторожно коснулся белой повязке на голове. – Хм, а что так повязана дивно? – удивился Ваня виду моей повязки в виде детского чепца. – Словно дитя малое.

Пришлось объяснить, что при такой повязке мои раны на голове будут лучше всего защищены: и от грязи, и от пыли, и от касания руками.

– Чудно, княже. Не видывал я такого-ж, – Иван Васильевич продолжал задумчиво меня рассматривать, словно оценивал что ли. – Разумник ты, я вижу. С какой стороны не гляди, разумник. Вона пищали скорострельные такие сделал, что диву даешься. Мои воеводы вона до сих пор на них, аки на чудо дивятся, а ведь лаялись тебя, пустобрехи. Мыслю я, что с такими пищалями скорострельными мы всех врагом можем побить: и латинян, и крымчаков, и ляхов. Никто нам теперь не указ.

Судя по загоревшим огнем царским глазам, себя он уже видел во главе православного воинства, вооруженного такими винтовками и тысячами поражающего врагов.

– Еще огниво вона чудное какое смастерил, – добавил, вдруг Иван Васильевич.

К моему удивлению царь вытащил из кожаного мешочка у своего пояса, массивную железную штуковину с колесиком – мою ту самую первую зажигалку, что я перед боем с нападавшими на царя всадниками дал татарчонку для поджига стогов с сеном. Он со странным видом несколько раз крутанул колесик зажигалки, отчего над ней тут же послушно взвился язычок пламени.