Вампир. История лорда Байрона - Холланд Том. Страница 19

— Да, — прошептал я в ее ухо, — ты будешь свободна, я обещаю, — дыхание мое замерло в груди, — и я не стану принуждать тебя к любви, если ты сама не захочешь этого.

Она подвела меня к балкону.

— Так, значит, мы договорились? — спросила она. — Мы бежим вместе из этого места?

Я кивнул.

Гайдэ улыбнулась счастливой улыбкой и указала на небо.

— Еще не время, — сказала она, — мы не можем бежать при полной луне.

Я с удивлением взглянул на нее.

— Отчего же нет, черт возьми!

— Это небезопасно.

— Да? Ну и что!

Ее палец оказался на моих губах.

— Доверься мне, Байрон. — Несмотря на жару, она дрожала. — Я знаю, что делать.

Она снова вздрогнула и оглянулась через плечо.

Я посмотрел в ту же сторону и увидел зубчатую башню, выделяющуюся в свете луны. На самом верху башни горел красный свет. Я подошел к краю балкона и увидел, что башня поднимается почти отвесно от конца мыса. Далеко внизу протекал Ахерон, неся свои густые, не отражающие лунный свет воды. Я перегнулся через перила и заметил, что наша стена спускается в бездну столь же отвесно, как и остальные. Гайдэ обняла меня и снова указала на башню.

— Мне пора, — сказала она.

В этот момент в дверь постучали. Гайдэ встала на колени, чтобы развязать мне сапоги.

— Да, — крикнул я.

Дверь отворилась, и в комнату вошло существо. Я называю его так потому, что, хотя оно и имело облик мужчины, лицо его не отражало и тени интеллекта, а глаза были мертвы, как у лунатика. Его кожа казалась жесткой и была покрыта клочьями шерсти, нос у него прогнил, а кончики пальцев завивались длинными, как когти, ногтями. Тут я вспомнил, что мне уже приходилось с ним встречаться, это было то самое существо, что грохотало веслами в лодке паши. И одето оно было все в те же засаленные черные одежды, но в руках у него теперь был чан с водой.

— Вода, хозяин, — сказала Гайдэ, не поднимая головы, — умойтесь.

— Но где же мой слуга?

— О нем позаботятся, хозяин.

Гайдэ обернулась к существу и жестом велела ему поставить умывальницу. Я успел заметить выражение ужаса и отвращения, промелькнувшее на ее лице. Она склонилась над моими сапогами, сняла их и встала, не поднимая головы.

— Я могу идти, хозяин? — спросила она.

Я кивнул. Гайдэ снова бросила взгляд отвращения на существо, прошла по комнате, и существо двинулось вслед, а затем, перегнав ее, поскакало вниз по ступенькам. Гайдэ задержалась на мгновение.

— Сходите к моему отцу, — прошептала она, — скажите ему, что я жива.

Ее палец коснулся моей руки, и вот ее уже нет, и я стою один.

Я пребывал в страшном волнении, а желание и сомнение привели мой дух в состояние такого смятения, что о том, чтобы заснуть в эту ночь, нечего было и думать, как мне казалось. Но я, должно быть, был столь утомлен путешествием, что стоило мне только прилечь, как тяжелая дрема овладела мной. Ни кошмары, ни какие-либо другие видения не тревожили меня; напротив, я спал беспробудно и встал лишь тогда, когда солнце было высоко в небе. Я вышел на балкон: где-то в самом низу протекал извечно черный Ахерон, но все Другие цвета, оттенки земли и неба, наполняли все вокруг такой райской красотой, что я невольно подумал, как это несправедливо, что эта страна богов теперь отдана власти человека-тирана. Я взглянул на башню, которая и в эти утренние часы сохраняла свои рваные очертания, как ночью при луне, и, сравнивая ее с прелестью пейзажа, уподобил эту башню демону, повергшему ангельское войско и водрузившему свой трон на небе, чтобы править им как адом. И все-таки, думал я, все-таки, что же в Вахель-паше внушило мне такой страх, что я уже сравниваю его с дьяволом, и для меня это отнюдь не метафора? Мне казалось, что ответ заключался в страхе людей перед ним, в сплетнях, которые мне довелось слышать о нем, в самом его образе жизни, отшельническом и покрытом тайной. Кроме того, ко всему этому примешивались зверские методы, которыми он поддерживал свое господство. Но, в конце концов, ведь общепринято считать, что дьявол — аристократ!

Я боялся и в то же время предвкушал встречу с ним. Тем не менее, когда я спустился в комнату с куполом, где был вчера, я обнаружил там лишь ждавшую меня прислужницу. Она протянула мне записку, в которой говорилось: «Мой дорогой лорд Байрон, вы должны простить меня, но сегодня я не смогу составить вам компанию. Прошу вас, примите мои искренние извинения, неотложные дела требуют моего вмешательства. Мой замок — в вашем распоряжении. Надеюсь увидеться с вами вечером». Подписана записка была на арабском.

Я поинтересовался у служанки, куда отправился паша, но она задрожала так сильно, что, должно быть, потеряла дар речи. Тогда я спросил о Гайдэ, а потом о Флетчере и Висцилии, однако она была столь напугана, что даже не поняла меня, так что все мои расспросы оказались тщетными. Чтобы не мучить ее, я махнул рукой и послал ее накрывать на стол, а когда позавтракал, то и вовсе отпустил ее, оставшись в одиночестве.

Я подумал о том, чем бы мне заняться или, скорее, чем мне здесь позволено заниматься. Меня все больше и больше беспокоило исчезновение моих спутников, отсутствие же Гайдэ порождало во мне еще более мрачные мысли. Я решил обследовать замок, который показался мне столь огромным прошлой ночью, думая, что, может быть, мне удастся обнаружить какие-либо следы. Я покинул купольный зал и вступил в длинный сводчатый коридор. То там, то тут на всем его протяжении все новые арки открывали все новые коридоры по разные стороны, и в конце концов этих ответвлений стало столько, что, казалось, конца им не будет и выбраться мне из этого лабиринта уже не удастся. Многочисленные жаровни, стоявшие вдоль стен, освещали проходы длинными языками пламени, которое, впрочем, совсем не давало тепла, а лишь излучало тусклый свет. Воображение мое разыгралось, я думал о колоссальной тяжести перекрытий, нависших надо мной, а мерцающий полумрак самого лабиринта внушал мне мысли, что я навеки замурован в каком-то громадном склепе. Я крикнул, эхо моего голоса затерялось в отдающем плесенью воздухе. Я кричал снова и снова, поскольку, хотя я и был единственным узником этой тюрьмы, меня не покидало чувство, что со всех сторон за мной следят немигающие глаза. Столпы некоторых арок были выполнены в виде статуй, очень древних, в их формах хотя и узнавалась греческая традиция, лица их, те, что сохранились, внушали необычайный ужас. Я остановился у одной из скульптур, пытаясь разобраться, чем было вызвано это ощущение страха, ведь в ликах статуй не было ничего особенного — ни гротеска, ни оскала чудовища, — но тем не менее, рассматривая их, я чувствовал, что меня тошнит от отвращения. Внезапно я понял, что дело было в безликости и в то же время в безнадежном вожделении, в выражениях столь мастерски сделанных лиц, и сразу же я подумал о слуге паши, о существе в черном, который приходил в мои покои этой ночью. Я оглянулся вокруг. В темных углах мне начали мерещиться другие такие же твари, которые наблюдали за мной мертвыми глазами. В какой-то момент я даже ощутил их присутствие и закричал, и мне показалось, что я увидел, как некое существо проскользнуло в глубь коридора, но, когда я попробовал пойти следом за ним через арку, я ничего не обнаружил, кроме факелов и каменных стен.

Свет становился все ярче, и, по мере того как я продвигался по проходам, каменная кладка начала мерцать будто позолоченная. Я осмотрел стены и увидел, что они покрыты византийской мозаикой, хотя и облупившейся от старости. Глаза святых были выбиты, так что взгляд их был так же мертв, как и у статуй. Обнаженная Мадонна, вцепившаяся в Христа, — улыбка младенца излучала коварство и злобу, а лик Девы был настолько соблазнителен, что мне стоило большого труда уверить себя, что это всего лишь изображение на стене. Я отвернулся, но что-то заставило меня снова посмотреть туда, на эту улыбку шлюхи, на это выражение в глазах Мадонны. Я снова отвернулся, собрав все силы, чтобы не смотреть на мозаику, и поспешил к следующей арке. Свет сделался еще ярче, приобретя глубокий красный оттенок. Впереди на моем пути висели парчовые занавеси. Я раздвинул их и остановился, чтобы осмотреться вокруг.