Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 20

— Кажись, крадутся! — едва не подскочил молодой матросик, услышавший характерное шуршание.

— Тихо, мать твою! — придавил его к земле кондуктор и еле слышным шепотом добавил: — сам чую.

В самом деле, к ним крадучись приближалась целая толпа спешившихся ради такого дела текинцев. Среди них были самые разные люди, от почтенных старцев, чей земной путь уже близился к завершению до совсем еще безусых юнцов, даже неподозревающих, что могут остаться здесь навсегда. От вооруженных до зубов нукеров местных беев до бедных пастухов, единственным оружием которых был простой кинжал. Кто-то потерял своих близких при последнем артобстреле, а иной всю жизнь прожил разбоем на большой дороге. Объединяла их всех только ненависть к непонятным пришельцам с далекого севера, пришедшим в их дом и желающих теперь установить в нем свои порядки. Как тени скользили они в ночи, пока один из них зацепил ногой за натянутую на невысоком колышке бечевку, к которой были привязаны консервные банки из-под сардин. Среди офицеров эта рыбка, затейливо приготовленная и упакованная французами, была излюбленным лакомством в походе. Жестяная тара потом выкидывалась, а рачительный Федька собирал ее, для каких-то своих надобностей. Но нынешней ночью Будищев нашел для них новое применение.

Противное дребезжание прогремело в окружающей их тишине подобно грому среди ясного неба, а вслед за этим тут же раздалось несколько одиночных винтовочных выстрелов, которые тут же перекрыл знакомый жителям оазиса рокот митральезы.

Будищев успел осмотреть доставшуюся ему позицию еще вечером при свете заходящего солнца и тут же понял, как именно будет наступать их противник и где можно расположить пулемет на треногом станке. Следовало, конечно же, доложить эти соображения Шеману, а если тот не даст разрешения то и полковнику Вержбицкому, а при необходимости дойти и до самого Белого генерала, но Дмитрий не любил беспокоить начальство по пустякам. Поэтому он просто приготовил позицию, а как только наступила темнота, добавил к получившейся картине маслом последние штрихи. И вот теперь оставалось только вести кинжальный огонь по противнику, имевшему неосторожность подойти слишком близко.

Разумеется, он знал что рискует. Мог подвести сложный механизм, или случиться перекос ленты, или они могли тупо заснуть после тяжелого дня и проворонить нападение, и тогда могло случиться все что угодно, но… не случилось. Так что теперь установленная низко над землей адская машина снимала кровавую жатву, срезая подбегавших джигитов как колосья спелой пшеницы, а превратившийся с ней в одно целое Дмитрий стрелял, успевая при этом понукать матросов и Федьку, чтобы они как можно скорее набивали опустевшие ленты патронами.

После первых же выстрелов, прозвучавших в ночи, пехота поднялась в ружье, а артиллеристы стали к пушкам, загодя заряженным картечью. Находившиеся в секретах караульные успели запалить костры, в неровном свете которых стали видны целые толпы наступающих врагов.

— Огонь! — раздалась команда офицеров, и слитный залп винтовок и пушек разорвал ночь напополам.

Выстрелы, взрывы, яростные крики атакующих и жалобные стоны умирающих на какое-то время слились в один протяжный вой. Текинцы наступали с трех сторон, но везде их встречали только пули и картечь, косившие храбрых воинов одного за другим. Вожди все время пытались ободрить своих джигитов и снова послать в бой, но их бешенный натиск так и не смог преодолеть непоколебимой стойкости русских.

Уже светало, когда текинцы пошли в третью самую отчаянную атаку. Расстояние между противоборствующими сторонами сокращалось иной раз до полусотни шагов и уже казалось, что неудержимая волна вот-вот захлестнет маленькую кучку гяуров, дерзнувших бросить вызов храбрейшим витязям Средней Азии. Но всякий раз она разбивалась об них, как о гранитную скалу и тут же откатывалась назад, но лишь для того, чтобы через минуту собраться с силами и броситься снова.

Однако человеческим силам есть предел и для текинцев он наступил раньше, чем для русских. Взошедшее солнце осветило поле битвы, и от увиденной картины даже в самом отчаянном сердце мог поселиться страх. Все пространство вокруг аула, сколько мог видеть глаз, было усеяно трупами туркмен, но особенно густо они лежали перед секретом моряков. Их было так много, что это зрелище тут же привлекло внимание самого Скобелева, немедленно подъехавшего туда.

— Чегт возьми! — только и смог вымолвить генерал, немного картавивший от волнения.

— Вот примерно так это и работает, ваше превосходительство, — устало доложил Будищев, отдавая честь.

— Невероятно!

— Рады стараться!

— Послушайте, кондуктор… каким образом ваша, э… митральеза, оказалась так далеко от позиций?

— В пылу боя, ваше превосходительство!

— Шутить изволите? — вскипел начальник отряда. — А если бы текинцы захватили вас вместе с ней?

— Осмелюсь напомнить, Михаил Дмитриевич, — поспешил вмешаться приехавший вместе с генералом Вержбицкий, — что ваше превосходительство дали полную свободу действий вверенной мне артиллерии.

— Я помню, но…

— Морская батарея подчинена мне и организационно входит в состав четвертой батареи двадцатой бригады, — почтительно, но вместе с тем твердо возразил ему престарелый полковник. — Если вам угодно знать мое мнение, то моряки действовали храбро и грамотно. Они лучше знают возможности своего оружия и минувшей ночью кондуктор доказал это самым блестящим образом!

— Но ведь был риск, что текинцы смогут захватить их…

— Так точно! Как и весь наш отряд. Я, ваше превосходительство, грешным делом, думал уже что все. Отвоевался… Ан, нет. Вывезла кривая!

Озадаченный неожиданным заступничеством Вержбицкого, Скобелев на секунду задумался. Как и всякий начальник, он не слишком-то любил, когда ему возражали. Однако в отличие от многих иных умел признавать свои ошибки. К тому же, полковник был прав. Место для засады было выбрано идеально и Будищев смог полностью использовать выгоды позиции. Да, он — странный, дерзкий, иной раз даже неприятный человек. Но с другой стороны, безусловно храбрый, умелый и чертовски хладнокровный воин. А если учесть, что эта митральеза, или как ее все чаще стали называть — пулемет — его изобретение, то такие люди имеют право на некоторую эксцентричность в мышлении и поступках.

— Ладно, — кивнул генерал, — мы с этим позже разберемся. А теперь уходим, пока наши друзья-текинцы не очухались!

— Винтовки бы собрать, ваше превосходительство, — хмуро заметил Будищев, — не то они подберут и в следующий раз снова по нам стрелять станут.

— Кондуктор дело говорит! — тут же согласился артиллерист.

— Раз дело, так и распорядитесь, — кивнул генерал. — Только не слишком задерживайтесь. Уходить надобно, пока они не очухались!

— Слушаюсь!

В лагере уже заканчивали запрягать лошадей и навьючивать верблюдов, а выделенные для сбора трофеев солдаты, казаки и матросы еще продолжали поиски. Разумеется, предметом их забот были не только берданки, но и иные ценности, благо в последних не было недостатка. Богато украшенное холодное и огнестрельное оружие, упряжь и многое другое.

Назначенный старшим над «трофейщиками» Будищев, разумеется, не принимал личного участия в сборе, однако пристально следил за происходящим, не допуская даже намека на конфликты. Впрочем, Шматов неплохо справлялся за двоих, собрав целую охапку сабель и кинжалов в драгоценных ножнах, которую тут же отволок к обозу и навьючил на многострадального верблюда.

— Эко ровно вы их положили! — не то восхищаясь, не то порицая пробурчал казачий урядник, переворачивая плотно лежащие тела в поисках ценностей.

К слову сказать, мягкие свинцовые пули, деформируясь при ударе, наносили страшные повреждения, разрывая иной раз человеческую плоть на куски. Однако столь малоаппетитное зрелище нисколько не смущало казака в его поисках. Наконец он, обнаружив на руке одного из павших перстень с крупным камнем, недолго думая, отхватил палец кинжалом и уже через секунду любовался своей добычей, разглядывая ее в лучах утреннего солнышка.