Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 37

— Ты чего? — удивился Дмитрий.

— Да как тебе сказать, господин прапорщик, ты хоша и выбился в благородия, а все такой же дурень!

— Чего?!

— Я говорю, лошадки наши подустали, надо бы отдохнуть!

— Я так и понял.

— Что же тут не понятного! Конечно, понятно, что ента вот кобылка, что ускакала, так и хочет, чтобы ее объездили…

— Егорыч, блин! — разозлился офицер. — Ты хоть знаешь, чья это дочь?

— Евина, ваше благородие?

— Тьфу на тебя!

В тот же день, примерно около четырех часов пополудни, когда зной уже спал, но до вечера все еще было далеко, Будищев направился в госпиталь. Официально, навестить все еще болеющего Шматова, а на самом деле извиниться перед барышнями за проявленную невнимательность. Ибо в прошлый раз и впрямь получилось как-то не хорошо. Найти цветы в забытом Богом и людьми Бами не было никакой возможности. Впрочем, может оно и к лучшему, потому как Люсия или что еще более вероятно Катя, при виде букета могли запросто вообразить себе невесть что. Так что, в качестве презента прапорщик приобрел у маркитанта коробку английского печенья и бутылку вина. Насчет последнего, правда, были некоторые сомнения.

— Точно, не бутор? — подозрительно посмотрел он на гордого сына армянского народа.

— Дмитрий-джан, я тебя когда-нибудь обманывал? — сделал оскорбленное лицо торговец, но нарвавшись на выразительный взгляд моряка немного смутился.

— Напомнить?

— Слушай, дорогой, зачем так говоришь? Карапет для тебя все сделает, все достанет.

— Ашот тоже так говорил…

— Вах! Зачем ты вспомнил про этого облезлого ишака?! В тот раз, кстати, это его вино было, зачем я только его товар согласился взять…

— А в этот раз чье?

— Мамой клянусь, настоящая «марсала»! [4]

— Точно?!

— Слушай, не хочешь брать — не бери! Такое вино долго не залежится. Его больше ни у кого нет.

— Ладно, — махнул рукой прапорщик и, прихватив сверток с подарками, отправился дальше.

Оказалось, в госпитале он появился как нельзя вовремя. Доктор Студитский и находившиеся под его опекой сестры милосердия собирались отобедать. Для этого был уже накрыт круглый стол под полотняным навесом, а чуть поодаль тщедушный санитар колдовал над полуведерным самоваром.

— Добрый день, — почтительно поздоровался Будищев, снимая кепи.

— Проходите, садитесь, — радушно отозвался врач. — Будете чай?

— С удовольствием. Если, конечно, барышни не против.

— Ну что вы, Дмитрий Николаевич, — защебетала мадемуазель Сутолмина. — Мы всегда рады видеть вас. Правда, Люси?

— Разумеется, — немного холодно отозвалась баронесса, — мы очень рады, что вы нашли время нас навестить. Или вы, на самом деле, собирались проведать кого-то другого?

— Нет-нет, — немного смешался прапорщик, выкладывая на стол свой сверток.

— Ах, какая прелесть! — обрадованно воскликнула Катя, увидев жестяную коробку. — Нам с Люси ужасно нравится это печенье!

— А это что? — взялся за бутылку Студитский. — Марсала в наших краях? Однако!

— Это тоже вам.

— А я уж думала, что вы принесли ее своему денщику, — все также равнодушно заметила мадемуазель Штиглиц.

— У моего Феди от вина изжога, — усмехнулся Будищев. — Кстати, как он там?

— Все в порядке с вашим Шматовым, — поспешил успокоить посетителя врач. — Через неделю танцевать сможет.

— Ну вот и славно.

— Не прикажете ли подавать, Владимир Андреевич? — спросил санитар в чистом переднике, очевидно, исполнявший обязанности официанта.

— Погоди еще немного, Тихон.

— Слушаюсь!

— Вы еще кого-то ждете? — удивился Дмитрий, но доктор не успел ему ответить.

— А вот и я! — появился перед ними в полном великолепии кавказской формы подполковник Мамацев.

На наряде следует остановиться подробнее. Бравый артиллерист красовался в длиннополой белой чохе или, как ее обычно называют в России, черкеске с серебряными газырями. Узкий пояс подчеркивал стройность стана, а богато изукрашенные кинжал и шашка, вкупе с орденами, придавали своему обладателю торжественный вид.

Идущий следом за офицером денщик тащил целую корзину с угощениями.

— Здравия желаю, господин полковник! — вытянулся прапорщик.

— Будищев, а что вы здесь делаете? — нахмурился Мамацев.

— Дмитрий Николаевич — мой гость, — поспешил вмешаться доктор.

— Гость в дом — радость в дом! — расплылся в фальшивой улыбке подполковник, но затем, улучшив минутку, вкрадчиво поинтересовался у подчиненного: — а что в морской батарее совсем заняться нечем?

— Так подавать? — с надеждой в голосе спросил санитар.

— Подавай, Тихон! — кивнул начальник госпиталя.

За столом диспозиция прояснилась. Бравый подполковник устроился рядом с мадемуазель Сутолминой и на протяжении всего обеда настойчиво опекал ее. Екатерина Михайловна принимала его ухаживания более чем благосклонно, но при этом вела себя с большим достоинством. Перестала жеманиться и бросать кокетливые взгляды по сторонам, глупо хихикать и вообще вела себя паинькой. Студитский занял место между двумя барышнями, а Будищев, таким образом, оказался между Люсией и Каримом — шестым участником их трапезы. Как выяснилось, молодой человек успел вполне освоиться и чувствовал себя в обществе как рыба в воде.

Слава богу, никаких заумных приборов, вроде вилки для рыбы или щипчиков для омаров, на столе не оказалось, иначе бы Дмитрий непременно опозорился перед барышнями. Впрочем, особых разносолов тоже не наблюдалось. Просто утомившийся уже от ожидания Тихон брякнул на столешницу большую супницу, и, утерев со счастливым видом рукавом гимнастической рубахи лоб, спросил:

— Кому влить?

Внутри посудины неожиданно оказался вполне приличный суп-харчо. Не слишком густой, в меру острый, с кусочками хорошо разваренного мяса. Даже Мамацев, обычно не упускавший случая заметить, что настоящие харчо, шашлыки и прочие хачапури бывают только в Грузии, на сей раз обошелся без кулинарного шовинизма. За супом последовал шашлык под вино.

Все застолье мужчины старательно развлекали своих соседок. Мамацев провозглашал витиеватые тосты за их красоту. Студитский рассказывал смешные случаи из своей студенческой жизни. И только Карим с Будищевым отмалчивались, первый по незнанию русского языка, а второй старался держать язык за зубами, чтобы не брякнуть чего-нибудь неприличного.

— А отчего вы ничего не рассказываете, Дмитрий Николаевич? — обратила внимание на его скромность Сутолмина. — Неужели жизнь охотников так скучна?

— Вовсе нет, любезная Екатерина Михайловна, — замялся прапорщик, — просто наши поиски…

— Полны подробностей не предназначенных для дамских ушей, — пришел ему на помощь доктор.

— Именно так, — с облегчением согласился моряк.

— Экий вы бука, — надула губки барышня. — Неужели у вас нет никаких развлечений не связанных с кровопролитием?

— Я полагаю, речь идет о чем-то другом, — ровным голосом заметила молчавшая до сих пор Люсия. — Согласись, сестер милосердия трудно испугать видом крови и человеческих страданий.

— Вы — настоящие героини, — поспешил вмешаться подполковник. — Наперсницы Афины Паллады…

— Скорее уж Асклепия [5], - улыбнулся Студитский, но его мало кто услышал.

— Вы держитесь в седле как настоящие амазонки, — продолжал расточать комплименты галантный сын грузинского народа. — При этом красивы как цветы, выросшие под жарким солнцем Кавказа!

— Полно, Дмитрий Осипович, — зарделась Катя, — вы нас смущаете.

— Вах! Разве я сказал хоть слово неправды, господа? — горячо воскликнул Мамацев, призывая в свидетели всех присутствующих.

Мужчины поспешили согласиться с ним и даже ничего не понимающий Карим важно кивнул и что-то буркнул на своем гортанном языке.

— Но может быть, вы расскажете что-то про обычную охоту? — продолжала гнуть свою линию Сутолмина. — Помнится, вы привозили нам мясо кабана и антилопы. Или вы купили его у маркитантов?

— Нет, любезная Екатерина Михайловна, — смеясь вместе со всеми, возразил доктор, — господин Будищев — прекрасный стрелок и удачливый охотник.