Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 67

Не успел он договорить, как из соседнего двора раздался выстрел. К счастью, неведомый стрелок взял слишком высоко, и пуля только свистнула над головами матросов.

— Пригнитесь! — рыкнул на подчиненных прапорщик, приставляя к плечу приклад.

— Вон он, вашбродь, — показал рукой Деев, заметивший дым от вражеского выстрела.

— Вижу, — нехотя процедил Будищев, нажимая на курок.

— Попали? — с блеском в глазах спросил матрос.

— К расчетам, бегом, вашу дивизию! — вызверился на него Дмитрий, но потом добавил уже спокойным тоном, — я прикрою.

Гулко бухая сапогами по утоптанной до состояния камня земле, моряки умчались прочь. Дождавшись, когда моряки покинут опасный участок, прапорщик осторожно двинулся к забору, из-за которого палил один из последних защитников калы. Едва он успел добраться до дувала, как сверху показался шестигранный ствол старинного карамультука. «Так вот почему ты так редко стрелял» — подумал про себя моряк.

Была бы у него граната, он не раздумывая бросил ее через забор, но как говорили казаки-таманцы «чого нема — того нема»! Стрелять тоже было несподручно, поэтому он, не тратя времени даром, схватился за вражеское ружье и что есть силы, дернул его на себя. Оно неожиданно легко поддалось, и в руках у Будищева оказался трофей.

— Эй, выходи! — позвал моряк, обезоруженного противника.

На этот зов из калитки с трудом вышел старик, одной рукой опиравшийся на палку, а второй сжимавший кривой кинжал. Судя по всему, вздумавший пострелять аксакал был таким же древним, как и отобранное у него кремневое ружье. Дряблая кожа цвета высохшего пергамента, голый череп, несколько седых волос оставшихся от бороды, слезящиеся выцветшие от времени глаза указывали на более чем почтенный возраст. Но дух его был еще крепок.

— Шайтан! — прошипел он, ощерив беззубый рот, и попытался ткнуть своего врага кинжалом.

— Не дури, дед! — нахмурился прапорщик, клацнув затвором, и одновременно делая шаг в сторону.

Увы, воспринявший его отход как признак слабости, старик и не думал останавливаться. Выставив вперед лезвие, он посеменил в свой последний бой, очевидно, намереваясь дорого продать свою жизнь. Но в этот момент из-за угла показались проводившие зачистку русские солдаты. Заметив, что не в меру прыткий абориген пытается напасть на офицера, один из них подбежал и ловко ткнул аксакала штыком. Тот мгновенно рухнул на землю и затих, как будто острие штыка перерезало последнюю нить, прикреплявшую к этому дряхлому телу его бессмертную душу.

— Никак патроны кончились, вашбродь? — участливо поинтересовался солдат.

— Осечка, — хмуро отозвался Дмитрий, не желая вдаваться в подробности.

Человеческая психика — странная вещь! Идя в бой, озлобленный потерей товарища Будищев, был готов рвать своих противников голыми руками, а если понадобиться и зубами. Жизнь вообще, и вражеская в особенности, никогда не имели в его глазах сколько-нибудь большую ценность. Но в число его врагов никогда не входили старики, женщины и дети. Хотя, конечно, он был не из тех, кто дал бы себя зарезать как барана, ради торжества принципов гуманизма.

Текинский сердар, разумеется, заметил опасность, угрожавшую Великокняжеской кале, и как только начала стихать канонада, послал помощь своему пригороду. Однако для этого сначала нужно было собрать воинов, привычно укрывшихся в подвалах и щелях от обстрела, а это оказалось не таким уж простым делом. Тем более что дальнобойные русские пушки вскоре возобновили огонь, но уже по самому Геок-тепе. Тем не менее, вскоре его бекам удалось собрать чуть более полутора тысяч человек, которых они и повели на выручку своего предместья.

— Все готовы? — спросил Будищев, разглядывая наступающую толпу в бинокль.

— Так точно! — высунулся вперед Деев, тут же получивший подзатыльник от унтера.

— Расстояние — сорок саженей!

— Есть, сорок саженей, — поправил прицел наводчик.

— Вашбродь, — высунулся откуда-то снизу солдат-посыльный. — Их благородие, господин штабс-капитан, спрашивают, почему вы не открываете огонь?

— Сколько «благородий» вокруг, некого и на хрен послать, — пробурчал про себя прапорщик, но вслух ответил, — ждем, когда подойдут поближе!

— Понял, — кивнул пехотинец и побежал докладывать командиру охотников о полученном ответе.

— Тридцать саженей! — снова прикинул дистанцию Дмитрий.

— Пальнуть бы, — снова подал голос неугомонный Деев.

— Я тебе пальну! — сделал страшные глаза унтер, после чего скосил глаза на офицера и добавил, — ежели без команды!

Наконец, Будищев пришел к выводу, что расстояние оптимально и скомандовал огонь. Пулемет привычно зарокотал, пережевав за двадцать секунд матерчатую ленту и выплюнув в сторону противника двести тяжелых пуль. Его собрат на соседней башне присоединился к нему парой мгновений позже и познакомил текинцев с понятием перекрестного огня в упор. Засевшие у бойниц охотники так же сделали несколько дружных залпов по наступающим текинцам.

Мягкий свинец, попадая в человеческое тело, плющился, и вырывал из него подчас целые куски окровавленного мяса, сражая одного воина за другим. Однако храбрые защитники Геок-тепе продолжали бежать вперед, надеясь таки добраться до ненавистных «белых рубах» и дать волю своей ярости, но пули летели все гуще и гуще, выбивая целые просеки в толпе атакующих.

Наконец, даже до самых упертых дошло, что их предместье пало и Великокняжеская кала теперь принадлежит русским. В отчаянии повернули они назад, но широкое пространство между стенами превратилось в ловушку. Укрыться от убийственного огня митральез было негде, и мечущиеся туда-сюда текинцы валились как колосья спелой пшеницы, подсекаемые серпом.

Оставшиеся в крепости защитники, попытались прикрыть своих товарищей огнем со стен. Вокруг пулеметных расчетов тут же стали свистеть пули, но отодвинувший наводчика Будищев, прошелся по вражеским стрелкам длинной на всю ленту очередью, разом выбив несколько человек и заставив пригнуться остальных

— Вы отлично справились! — сдержано похвалил моряков непонятно откуда появившийся Куропаткин.

Лицо Алексея Николаевича было как обычно бесстрастно, как будто он был на заседании в штабе, а не водил лично в штыковую солдат. И только запыленная шинель, и фуражка напоминали, что вокруг только что гремел бой.

— Рады стараться, ваше высокоблагородие! — привычно рявкнули в ответ матросы и лишь их командир отмолчался.

— Однако вы изрядно рисковали, господин прапорщик. Случись задержка с открытием огня, противник вполне мог достичь крепости и ворваться в нее.

Будищев в ответ только пожал плечами. Конечно, можно было сосредоточить огонь на крепостных воротах и завалить их вражескими трупами, но тогда большинство текинцев уцелело, и могло продолжать воевать. А теперь их тела в разноцветных халатах пестрым ковром покрывали пространство между двумя крепостными стенами.

— Я доложу о ваших действиях командующему, — пообещал напоследок полковник, и с достоинством взобравшись в седло подведенной ему лошади, ускакал прочь.

Как водится, после боя казаки и солдаты попытались хоть как-то вознаградить себя за труды. Иными словами, после боя служивые разбрелись по захваченной ими крепости в поисках того, чем можно было поживиться. И то сказать, жизнь у военного человека не больно-то радостная. Его оторвали от родного дома и семьи, заставили учиться строю и ружейным приемам, зазубривать непонятную словесность, а теперь еще и отправили на край света, покорять диких туземцев, о существовании которых простой русский мужик в военной форме до сих пор и не подозревал. Опять же, господа офицеры смотрят на тебя как на вошь, унтера так и норовят заехать в рыло, ни за что ни про что. Ни жизнь — каторга!

А тут снимет солдат с убитого врага наборный пояс, да отнесет к маркитанту, вот и будет ему бутылка водки, а если повезет, то еще с закусью. Выпьет он ее с друзьями, вспомнит дом, жену, если есть, да хоть ненадолго забудется от окружающей его поганой действительности. Все веселее! Матросы, само собой, от пехоты не отставали. Тем паче, что им было на чем вывозить добытое. Все-таки тачанки — великое изобретение!