Парижское Танго - Холландер Ксавьера. Страница 73

В одном килограмме около 35 унций, а в Северной Америке уличная цена одной унции 75 долларов. С одного килограмма прибыль была 2440 долларов!

При попустительстве властей Фостер с братом могли вывозить большое количество, как он выразился, «дерьма». Каким образом — он не сказал. Но особо отметил, что никогда не занимался перевозками сам.

Несколько раз его обыскивали с головы до ног, потому что он выглядел очень неопрятно и был похож на хиппи, занимающегося контрабандой наркотиков. По прошествии некоторого времени, однако, тот факт, что он промышляет темными делишками, стал известным полицейским властям, ведущим борьбу с наркотиками. Вскоре его стали подвергать тщательным обыскам, включая снятие отпечатков пальцев.

— Они ничего не нашли, — улыбнулся Фостер. — Но они поставили специальный штамп в моем паспорте. Это усилило подозрения, меня тщательно обыскивали при каждом пересечении границы. Помимо того, Индия запретила мне въезд в страну. То же самое позднее случилось в Англии. Интерпол хорошо потрудился, чтобы объявить меня персоной «нон-грата» на той стороне Атлантики. Даже на родине, в Штатах, у меня были неприятности и трудности с выездом.

Когда отец услышал об аресте сына по подозрению к контрабанде наркотиков, он заключил сделку: Фостера освобождают, но при этом отбирают у него дипломатический паспорт. Это лишило Фостера последней защиты и теперь каждый раз он мог ожидать, что ему будут заглядывать даже в задницу.

К нынешнему времени Фостеру с братом удалось сколотить состояние примерно в миллион долларов наличными и успешно провезти деньги в США. Сейчас стояла проблема, как ими распорядиться. Деньги были заработаны нечестным путем, и поэтому считались налоговым управлением «горячими». Как только они начнут их тратить направо и налево, правительство обратит на это внимание и станет выяснять происхождение денег.

Их родители не верили тому, что сыновья действительно были замешаны в наркобизнесе, и не знали, что у них есть такие деньги. По мнению Фостера, им в общем-то было наплевать на все это.

В промежутках между «деловыми» поездками Фостер, однако, серьезно занимался своим образованием и продолжал писать университетскую работу о безбрачии римских пап. Фостер сказал, что теология и политика очень заинтересовали его и он надеется когда-нибудь стать учителем. Деньги же, он так прямо и заявил, он «протрахает». Просто ему хотелось жить на широкую ногу во время работы преподавателем — эта профессия не могла обеспечить желаемый уровень жизни.

Он вернулся в Штаты около шести месяцев тому назад и все еще недоумевал, почему его насильно выпроваживали из некоторых стран. Он коротко постригся и стал одеваться, как джентльмен. Но к этому времени его имя было прочно занесено в черные списки и новый облик не изменил отношение к нему со стороны закаленных борцов с наркобизнесом, поэтому он вернулся к излюбленным джинсам и ковбойским сапогам, хотя все еще носил короткие волосы. Когда-нибудь он растратит все деньги. В конце концов он для этого и заработал их.

Время шло, и мы подлетели к Монреалю, когда Фостер признался, что уже три месяца не занимался сексом и привык к воздержанию. Однако, тот факт, что сейчас он сидит рядом со Счастливой Шлюхой, освободил все ранее подавляемые сексуальные чувства. Он прямо умирал от желания, как он выразился, «попасть в меня».

Недолго думая, я решила, что этот очаровательный молодой человек заслуживает ласки и утешения. В конце концов, если бы мне пришлось три месяца прожить без секса, я бы наверняка превратилась в истеричную маньячку. Я достала одеяло и прикрыла нас… к счастью, огни в отсеке были выключены.

Все правильно. Я сделала это просто для того, чтобы мы согрелись! Я подняла вверх ручки кресел и, сняв трусики, очень быстро увлажнилась только от одной мысли, что буду трахаться в Боинге-747. Мое первое реактивное траханье.

Я потянулась и направила руки Фостера себе между ног, пусть сам почувствует, что тетушка Ксавьера готова принять все, что он может ей предложить.

Траханье в самолете среди авиаторов ценится как первоклассное времяпрепровождение. Существует даже организация, известная как «Клуб высотой в милю», для любящих трахаться на высоте. Наверняка этот клуб был создан в 20-х годах, когда на милю в высоту забирались немногие, когда же забирались туда, то самолет, на котором они летели, подвергался опасности развалиться на куски от высокоскоростного траханья.

С прогрессом авиации изменялись и условия членства в клубе, и сейчас с появлением многоместных реактивных самолетов клуб перестал быть закрытым заведением. По крайней мере никто не обратился ко мне с требованием уплатить членские взносы.

Кончив размышлять об этих вещах, я вдруг поняла, что уже сижу на коленях у Фостера, спиной к его груди. Какая глупость… у меня это вошло как-то само собой, бездумно! А Фостер уже высвобождал свой член, распухший от скопившейся в нем за три месяца спермы, и вставлял его сзади в мою вагину. Все это было сделано очень тихо и осторожно. Для обычного пассажира со стороны наши действия казались небольшим флиртом во время полета, хотя, возможно, стюардессы догадывались, что в действительности происходит. Кресла рядом пустовали, а девушка в соседнем ряду или спала, или исподтишка следила за нами.

Многие люди спрашивают, как я ухитряюсь заниматься сексом в тесном самолетном кресле. Это очень легко делать в сидячем положении. Два человека, сложившись наподобие двух ложек, занимают не больше места, чем один человек.

Но хватит об этих технических подробностях. Фостер глубоко вошел в меня, и чтобы не кончить слишком быстро, медленно двигался вверх и вниз.

Это было нежное соитие, его член приятно наполнял меня, а я, контролируя свои движения, уцепилась кончиками пальцев ног за стоящее впереди кресло.

Никому из нас не хотелось кончать, настолько это было хорошо, поэтому мы продолжали трахаться, иногда приостанавливаясь, когда к Фостеру подступали судороги оргазма.

Если бы мы летели в Токио, думаю, мы могли продолжать в таком духе всю дорогу. Но тут подошла стюардесса и спросила, что мы хотели бы заказать на обед.

Она, должно быть, посчитала нас за зомби — мы уставились на нее остекленевшими глазами, не в силах вымолвить ни слова. По весьма основательной причине.

Пока мы глядели на нее, Фостер стал извергать семя. А когда я говорю «извергать», то это что-то значит.

Трехмесячные запасы спермы хлынули в меня, сначала быстрым, кратковременным извержением, затем это было длительное, ускоряющее бег половодье, под конец — одна струя, другая, третья… Я ощущала, как они омывают мои внутренности, и это продолжалось бесконечно! Сколько жидкости… Его член работал, как обезумевший от высокого давления пожарный шланг, внезапно вышедший из-под контроля, а головка члена сотрясалась с силой этого шланга. Опять… опять… опять… — Вы хотели бы пообедать? Поток… поток… поток…

Это должно наконец кончиться, подумала я. А что за улыбающееся лицо прямо передо мной? Поток, поток, поток…

— Мясо с жареным картофелем. Или омар в распущенном масле. Или…

Боже милостивый! Наводнение все продолжалось, правда, чуть-чуть о слабнув, но все еще под большим давлением.

— Может быть, вам предложить просто сэндвич? — спросила стюардесса.

А-х-х-х… кажется, наступал конец. Наконец-то пожарный шланг Фостера начал терять давление. Но постепенно. Он все еще соответствовал требованиям, предъявляемым мужчине при хорошем траханье.

— Может, мне прийти чуть позже? — осведомилась стюардесса.

— Что? — спросила я.

— Вам в самом деле хочется пообедать?

— Да, пожалуйста. Фостер, ты хочешь пообедать?

— Что?

— Вы хотите пообедать? — спросила стюардесса.

— А-х-х-х, обед.

— Мясо, — сказала я, — или омар… распущенное масло… или ахххх…

— На завтрак, — сказал Фостер.

— Обед, — повторила я, все еще зациклившись на распущенном масле. Проблема обеда (или завтрака?) принимала немыслимые размеры, но Фостер, будучи человеком активных действий, решил все быстро и окончательно.