Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню - Камша Вера Викторовна. Страница 31

– Сюда… Пожалуйте сюда, но осторожно. Здесь две очень коварные ступени.

Еще один клирик. Незнакомый, немолодой, не низкий, не высокий – никакой.

– Вы здешний настоятель?

– Да, дочь моя. На мне три храма.

– И как часто вы служите именно в этом?

– В Максимилианов день и по необходимости, но при церкви неотлучно находится сторож. Два года назад наш епископ, вняв моей просьбе, обещал прислать второго священника, однако настали тяжкие времена.

– Я поговорю с его высокопреосвященством Бонифацием, – пообещала графиня и, подобрав юбки, преодолела пресловутые ступени. От Лаик она не ждала ничего и увидела вечность, здесь же воображение успело нарисовать нечто зыбкое и прекрасное. Не угадало – внутри церковь оказалась заурядным провинциальным храмом, то есть заурядным с точки зрения урожденной Рафиано. Светильники и не режущие глаз вульгарной позолотой Рассветные врата делали честь вкусу заказчиков. Иконы тоже были хороши, но им не сравнялось и двухсот лет, как и создававшим ощущение начала лета витражам. Вежливость требовала зажечь несколько свечей, и Арлетта уважила блаженную Марианну, которая как раз снимала браслет невесты, чтобы выкупить малолетнего воришку, будущего святого Максимилиана. При желании это можно было счесть намеком.

– Скажите, – обернулась к святому отцу графиня, – у вас не кружится голова, когда вы спускаетесь с обрыва? Лестница довольно крутая.

– Нет, – слегка удивился клирик, – мне так не кажется. Однажды, на второй или третий год моего служения, я задумался и подвернул ногу, но это лишь моя вина.

– А могла быть чья-то еще? – Арлетта с удовольствием вдохнула запах курений, также очень хороших, но, кажется, не вполне каноничных. – Если о вашем храме ходят слухи, не скрывайте, я записываю сказки, особенно страшные. Это у нас семейное.

– Увы, ничем не могу быть вам полезен. Единственная местная сказка гласит, что в нашем затоне невозможно утопиться, но я не слышал, чтобы кто-то пытался это сделать. Зато здесь гнездятся лебеди… Сударыня, герцог отдал меня в полное ваше распоряжение, но, если я вам не нужен, мне хотелось бы вернуться домой. Завтра мне произносить проповедь в нашем главном храме, а я к ней еще не готов.

– О, конечно же, – чем меньше чужих клириков, тем лучше. – А о чем вы намерены проповедовать?

– О злобе неправедной, что рядится в ризы справедливости. Сударыня, мы живем уединенно и мирно, однако слухи доходят и до нашей глуши. Я долго думал и понял: мой долг объяснить своим прихожанам, что злоба не может быть благом. В отличие от ярости, коя есть меч Создателя, нам дарованный.

– Вы в самом деле будете об этом говорить? – графиня сощурилась, вглядываясь в заурядное лицо, кажется, доставшееся незаурядному человеку.

– Буду, хоть и безнадежно сие.

– Что ж, удачи вам, скажите только, церковь эта всегда была посвящена Максимилиану?

– Да, но она по счету вторая. От ее предшественницы уцелел лишь фундамент с дровяным подвалом. Если не ошибаюсь, первый храм был заложен предками герцога Валентина, запамятовал их имена, еще во времена империи и, кажется, по случаю рождения долгожданного наследника. Праведный Максимилиан равно чтим и нами, и эсператистами, сие имя носили многие Придды, а Гирке до строительства Васспарда была их второй резиденцией. После Новой Придды, которая до наших дней не сохранилась. Скажу честно, я рад, что храм именной, на три храма в честь великих праздников меня бы не хватило.

– Я поговорю с его высокопреосвященством, – повторила Арлетта, и священник ушел, зато рядом возник Раньер, сообщивший, что бригадир с капитаном полезли на колокольню. Женщина кивнула и зачем-то отправилась смотреть, как клирик бредет к лестнице, эдакая черная букашка на шитой серебром белой скатерти.

Левий, когда они в Лаик караулили призраков, обронил, что церковь тянет к себе либо лучших, либо худших. Первые строят мост к Создателю, вторые пилят его опоры, а посему каждому, кто способен грести, лучше обзавестись лодкой. Совет был хорош, но куда важней оказались намеки и подсказки, которые столь щедро раздавал кардинал. Они с его высокопреосвященством так увлеклись поисками, что те превратились в игру, а потом вмешалась смерть, и теперь ответов не дождаться. Пьетро их, по крайней мере, не знает, его учили другому. Арлетта взяла с подноса у входа свечу и медленно пошла от иконы к иконе в странном желании докричаться до седого эсператиста. Левий часто вспоминал своего Адриана, значит…

Основатель странной что для Агариса, что для олларианцев Славы отыскался возле Рассветных Врат. Он был хорош собой и фальшив той заносчивой благостностью, до которой никогда не докатится воин, пусть и бывший.

– Это не Чезаре, – бросила кому-то Арлетта и задумалась, куда бы пристроить свечу. Стало жарко, сквозь дымок от курений вонью горелого мяса проступила беда. Ничего сделать было нельзя, оставалось бежать, и они с Марианной бежали, переступая через трупы и рассыпанные узлы с одеждой, домашним скарбом, драгоценным алатским перцем… Джанис с Пьетро держались позади, графиня чувствовала их присутствие, она всегда чувствовала своих мужчин, а погромы связали двух женщин с монахом и разбойником надежней любых клятв и браслетов. Графиня Савиньяк и Звезда Олларии не умрут, пока живы защитники, дальше уж как повезет, но надо спешить, как бы ни ныли избитые ноги и как бы ни хотелось пить.

– Мы выберемся, – шепотом пообещала графиня куртизанке, – мы обязательно выберемся. Осталось не так уж и много.

– Да, сударыня, – откликнулся высокий военный… Адриан, Арно, Ли, Валентин. – Сейчас церковь на всякий случай осмотрят «фульгаты», и можно будет возвращаться.

– Мы ничего не нашли, – подхватил Арно, – в подвале битком дров, а по полу ни кошки не понять, такой кирпич уже пару тысяч лет как делают.

– Я думала, вы на колокольне.

– Мы и там были. Валентин решил проверить, вдруг мы что-то почувствуем, на лестнице же почувствовали.

– А в храме?

– Я – нет, а господин бригадир принялись вспоминать всякую дрянь, совершенно ненужную, вроде лаикской ссоры с менторами. На колокольне это сразу прошло и, кажется, с концами.

– Тем не менее, – взгляд Валентина задержался на кованых цветах, – мне бы хотелось покинуть это место побыстрее. Скорее всего, это страх перед возвращением непонятных переживаний, которые меня тут захлестнули. Мы можем проехать в Гирке, нас там ждут, пообедать и решить, остаемся ли мы на ночь или возвращаемся в Васспард. Я бы предпочел заночевать.

– Я бы тоже, – не стала скрывать Арлетта, – ужин без графа Лукаса пойдет впрок нам всем, к тому же мы сможем спокойно поговорить о здешних странностях. Дитя мое, я правильно поняла, что тебя, в отличие от Валентина, никакая дрянь не посещала?

– Дрянь нет, но… На лестнице мне почудилось, что я в Сэ и ты говоришь про Эмиля… Что, когда я вырасту, станет ясно, похожи мы или нет.

«Я счастлива. Я получила твое письмо, и оно оказалась тем, на которое я надеялась, хотя мой разум, разум Гампана, и твердил мне, что талигойский маршал оставит свои сомнения, если они есть, при себе и, сжав зубы, сдержит вырвавшееся в порыве страсти слово. Впрочем, отсутствия сомнений я боялась еще больше, они бы означали, что ты глуп, а я могу позволить себе глупца-любовника, но не мужа. Видишь, я тоже откровенна, и на эту откровенность меня подвигло не столько твое письмо, сколько неудачная попытка вразумить человека, который долгое время являлся моим другом и все еще остается твоим приятелем.

Глупость просыпается, когда слышит что-либо для себя нелестное, а дружба при некоторых обстоятельствах подразумевает откровенность. Мы будем еще и друзьями, Эмиль, ведь ты решился сказать, а мне удалось тебя понять, хотя затем меня охватили сомнения. Нет, не на твой счет, в тебе я уверена, я больше не понимаю, были ли мы с Муцио еще и друзьями, или же я была слишком влюблена и ревнива, а он – занят своими галерами. Море защищает от женщин, но забирает часть души, твою душу мне придется делить с Талигом, его регентом и родными. Твоими, семейство Гампана годится для многого, но оно неспособно вызвать любовь, а значит, и ревность.