Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит - Олди Генри Лайон. Страница 12
– Ну у тебя и вид!
В дверях ухмылялся Алкимен:
– Красавец! На мокрого ежа похож!
Поглядев на мой наряд, он уточнил:
– На морского ежа. Волосы – как колючки. Давай-ка расчешу. Заявишься колючим в храм Гермия-Криофора [22] – он от смеха и про жертвы наши забудет!
Пока Алкимен расчесывал мне волосы костяным гребнем, я думал о предстоящей поездке. В прошлом году меня тоже брали. В позапрошлом… Не помню. Нет, наверное. Или да. Жертвы Гермию у нас каждый год приносят. Чтоб стада плодились. Но ведь Гермий – он не только Криофор. Он еще и Психопомп [23], верно? Души мертвых в Аид водит. Точно вам говорю, в этот раз Гермию жертвы и за баранов, и за дедушку принесут. Он, небось, и жертвы, и дедушку прямиком в Аид доставит. Ему что, он туда все время мотается: одна нога здесь, другая там.
Зря меня Алкимен расчесал! Бог на морского ежа глянул бы, за живот от хохота схватился и про дедушку забыл. Дедушка у нас бы остался, погостил…
Хитон я на левом плече старой пряжкой сколол. А на правом – новой, с летучим конем. Думал, заметят, спрашивать будут. Где взял, какая красота, молодец, все такое.
Не заметили.
Я ехал навстречу своей судьбе и не знал этого. Хотя нет, я уже приехал, не покидая дворца. Судьба блестела серебром на моем плече, расправляла крылья для полета. Но и этого я тоже не знал.
Стасим
Память, паника и снова память
Белый конь парил над Киликией.
Что ему здесь приглянулось? Небеса чище, чем в иных краях? Облака пушистей? Ветер ласковей?! На вопросы Пегас не отвечал. Раскинув крылья, он позволил воздуху качать себя в незримой колыбели. Вот конь сместился дальше, к заливу, серебрящемуся на вечерней заре, вот опять вернулся к горам.
Будь он хищником, можно было бы решить, что Пегас высматривает добычу.
Добыча, подумала Афина. Не я ли добыча? Нет, я охотница. Ни на миг мне нельзя забывать, кто здесь ловец, а кто жертва. Слышишь, крылатый? Рано или поздно я тебя достану.
Богиня сидела на камне у входа в Корикийскую пещеру – ту, которая не так давно (по божественным меркам!) служила тюрьмой изувеченному Зевсу. Камень был обломком, жалким наследником неподъемной громады, что в былые времена закрывала пленнику путь к свободе.
Я парила там, вспомнила Афина, следя за Пегасом. Я так крепко сжимала копье, что пальцы начали болеть. Я боялась, да. Тифона? Сторожевого чудовища? Нет, я боялась, что он обманет. Он пообещал, что все сделает, что явится в назначенный срок. Я согласилась – и лишь потом, явившись в Киликию, вспомнила, с кем имею дело.
Поверить Лукавому? Возложить свои надежды на символ непостоянства? Надежды всего Олимпа? Пальцы болели, копье тяжелело с каждым ударом сердца, а мудрость, второе имя Афины, криком кричала: «Дева, ты дура! Набитая дура! Спроси военную стратегию, она скажет тебе то же самое…»
Случилось чудо: он не обманул.
– Радуйся, сестренка! – возвестил Гермий. – Заждалась?
Крылья на его сандалиях весело трепетали.
Когда боги, устрашившись битвы Зевса с Тифоном, сбежали в Черную Землю [24], Гермий удрал первым. Не потому, что был самым быстрым, но потому, что сорвался с места раньше других. Первым он и вернулся, сохранив природную насмешливость. Над собой младший из олимпийцев умел смеяться не хуже, чем над другими.
«Кратчайший путь не всегда самый безопасный, – сказал он Афине, отыскав сестру близ Дельф, в священной оливковой роще. Глаза Гермия блестели парой черных агатов, рот растянулся в улыбке до ушей, но богиня ясно видела: брат смертельно устал. – Коридоры между нашими угодьями и Черной Землей проложены давно. Они исхожены вдоль и поперек, вот мы и решили… Ты уже знаешь, что вся семейка рванула в одном направлении? Как сговорились, а?!»
Афина знала.
«Одно дело, когда ты забегаешь погостить, приносишь подарки и вскоре исчезаешь. И совсем другое, когда ты желаешь здесь поселиться, да еще без разрешения. Безопасность? Тифон покажется милейшим созданием в сравнении с хозяевами Черной Земли, которым ты докучаешь. Вдобавок их воздух… Он творит чудеса. Ты знаешь, что у меня выросла шакалья голова?»
Нет, этого Афина не знала.
«Точно тебе говорю, выросла. Как я ни старался, я не мог вернуть себе прежний облик. Местный божественный шакал [25] был согласен взять меня в услужение, даже подарил метлу. Представляешь, метла? Гермий, сын Зевса, подметает царство мертвых, и так до скончания времен! Я взял метлу, поблагодарил и смылся в тот же день. Тебе не нужна метла? Сменяю на копье, с доплатой…»
От метлы Афина отказалась. Она предложила Гермию иную сделку. Брат долго размышлял: ходил туда-сюда, грыз ногти. Богиня следила за ним, пытаясь уловить кислый аромат коварства. В семье Гермия прозвали Лукавым, и было за что. Малыш по праву считался хитрейшим из богов – так же, как на земле хитрейшим из смертных считался его дядя [26] Сизиф, правитель Эфиры.
«Хорошо, – кивнул Гермий. – Сделаем. Жди меня в Киликии. Имей в виду, я приду не один…»
И скрылся раньше, чем Афина успела спросить, кого приведет Лукавый.
– Боишься, сестренка?
– Боюсь, – хмуро бросила Афина.
– Это правильно, – согласился Гермий. – Я бы сказал, мудро. Но кто я такой, чтобы говорить с тобой о мудрости?
Даже в воздухе малыш находился в постоянном движении: кружился, подпрыгивал, пританцовывал. Богиня не знала, в чем тут дело: в крылатых сандалиях или в характере Гермия.
– Бойся, не стесняйся. Я тоже боюсь. Страх, если уметь с ним ладить, помогает избежать опрометчивых поступков. Вот я сбежал в Черную Землю и теперь жалею. А почему? Потому что сбежал, не подумав, а главное, не успев поладить с моим страхом. Ты знаешь, что у Колебателя Земли там выросла морда крокодила? Да-да, и хвост…
– Такой? – Афина указала вниз.
Залив бороздил острый гребень. Время от времени сторожевое чудовище било хвостом, поднимая вокруг себя высокие волны, и вздымало над водой ужасную голову.
Гермий присмотрелся:
– Нет, наш был привлекательней. И что, оно никуда не уплывает?
– Нет.
– На охоту?
– Нет.
– Ради случки?
– Нет.
– А что отец?
– Стонет. Слышишь?
– Это он? Я думал, ветер.
– Это он.
– Сухожилия не отросли?
– Нет. Пока они спрятаны в верхней пещере, они живут. Они как бы есть, значит, они есть у Зевса, просто неподалеку. Не отрастут, не надейся.
– Что, уже и спросить нельзя?
– Ты прилетел сюда спрашивать?
– Не справимся, – сменил Гермий тему. Он не отрывал взгляда от жуткого стража. Змеи, обвивавшие его жезл, шипели и прятались друг за дружку. – Или справимся, но придется повозиться. А тут Тифон: «Радуйтесь, друзья мои! Папу навестить решили? Я ценю родственные чувства, пещер на всех хватит…»
Афина прокляла мгновение слабости, когда обратилась к Лукавому за помощью.
– Уходим? – со злостью выдохнула она. – Улетаем?
– Приходим. Насчет прилетаем – это вряд ли, мой маленький не из летунов. А на своих двоих – это он запросто. Цок-цок, копытца, стадию за стадией…
– Твой маленький? Копытца?!
– Смотри сюда. Видишь?
К пещере подошел козел. Нет, не козел – сатир. Он был крупнее сатиров, знакомых Афине, даже крупнее флейтиста Марсия [27], проклятого разгневанной богиней, а уж Марсий отличался завидными размерами.
– Мой сын Пан, – представил сатира Гермий. – Сошлись мы как-то с одной бойкой нимфочкой… Когда все закончится, я представлю его Семье. Не беспокойся, Олимп ему без надобности, дворец не потребует. Маленькому засранцу и в лесах хорошо, там он сам себе царь. Правда, мы с ним похожи? Вылитый я, одно лицо. Рога, опять же. Хотел бы я знать, в кого у него все остальное, кроме лица…