Вдовец (СИ) - Лав Агата. Страница 4

— Чай должен быть здесь, — протягивает мужчина, смотря на полки.

На отделке кухни планы как раз сломались. Она стоит полусобранная, с шкафами без фасадов и пустыми отверстиями в каменной столешнице. Дорогая техника пылится в заводских картонках у дальней стены, там же стянуты тележки на колесиках, на которых стоят коробки поменьше. И целые россыпи дизайнерских буклетов — плитка, покраска стен, авторская мебель, витражи — кто-то просматривал их, странички смяты и надорваны, и кто-то выбирал, цветные стикеры выглядывают над корешками.

— Пусть будет черный, — отзываюсь я, когда зеленый чай не находится. — Неважно.

Я смотрю, как он надрывает упаковку крепкими пальцами.

— Здесь никто никогда не жил?

Он замирает на мгновение, будто ждал такого вопроса меньше всего, а потом коротко смотрит на меня. И вновь поспешно останавливает простое движение, на этот раз его взгляд касается мочки моего уха. Но не выше, лица он по-прежнему избегает.

— Здесь ремонт, — отвечает он и ставит высокую кружку с чаем передо мной. — Еще много дел… не получается завершить.

— Дом твой?

— Да.

— Наверное, один из?

Кивает. И вновь молчит, с ним сложно вести светскую беседу ни о чем.

— И несколько машин, — добавляю я.

Я никак не могу уложить его образ и его действия. И деньги мне мешают больше всего.

Какого черта, другими словами?

Неужели, ему больше нечем заняться и приходится тратить часы на нервные взгляды незнакомой девушки. Я думала, большие деньги почти синоним разнообразия. Или это новое то ли изощренное, то ли изысканное развлечение для закрытых клубов? Когда гольф окончательно приелся?

— Тойота не моя, — он протягивает руку и указывает на окно, что выходит на лужайку.

Да, машина, на которой он меня сюда привез, по-прежнему стоит под окнами. И, когда мы вновь возвращались в дом, я заметила съезд в подземный гараж, мужчина еще молча кивнул, когда прочитал немой вопрос. Бежать с врученными ключами стоило туда.

И ведь он даже не обманул, он дал шанс, дал ключи, просто не уточнил от какой именно машины. Похоже он запрятал важный урок в пробежке сквозь дом и по полю, только я невнимательный зритель. Нечуткий… Мне нужны слова, а не ребусы, хотя, быть может, решение проще, чем кажется — он дал мне выдохнуть. Выкричать страх на ветер.

— Я одолжил ее, чтобы забрать тебя, — мужчина поддается мне и начинает строить предложения длиннее. — Нужна была неприметная.

— Она неприметная по-твоему?

— Из тех, что были под рукой, самая.

— Мой Акцент неприметный.

— Хорошо, я запомню, — он опускает взгляд на свою чашку, к которой не притронулся, и проваливается глубоко в себя.

А я вдруг понимаю, что мы говорим не о том, о чем следует.

— Значит ты спасаешь меня?

Мне страшно произносить прямые вещи, в голове сидит мысль, что он может быть обычным сумасшедшим и кто знает, где у него больное место.

— Тебе нужна защита.

— От убийцы?

Как по тонкому льду. Я слежу за его реакциями и разглядываю волевое лицо.

— Да.

— Как ты понял, что он выбрал меня?

— Типаж.

— Я не чернокожий альбинос.

Неудачная шутка. Он кривится.

— Объясни мне, — я нервно сглатываю, понимая, как рискую.

— Я долго искал его, научился думать как он, — мужчина на мгновение прикрывает глаза, отдаваясь своим образам, а потом продолжает. — Я смотрю на тебя, и понимаю, что он видит, что и как испытывает.

— Но ты не смотришь на меня.

Сорвалось. Я не собиралась касаться этого, не сейчас… И он замирает, словно я ударила его наотмашь, а потом на ощупь делает шаг в сторону.

— Это сложно, — выдыхает он. — Слишком сложно, я оказался не готов.

— Кирилл, — я с трудом решаюсь произнести его имя, — послушай, тебе самому нужна помощь. Если ты говоришь правду…

— Я лгу, — он резкой вспышкой обрывает меня. — Я тут и там лгу, и мне уже тошно от этого. Черт! Здесь нет правды! Никогда не было!

Он рывком отталкивается и поворачивается ко мне лицом, и теперь воспаленный взгляд мужских глаз буквально режет меня. Вскрывает.

— Почему я не смотрю на тебя? — скребущая неприятная интонация ввинчивается в его голос. — Ты хочешь знать?

— Нет, это неважно.

— Потому что ты она. Одно лицо, — он надвигается, сжимая мои плечи, — даже глаза, живые, глубокие…

— Кирилл, прошу.

— Она смотрит из твоих глаз. Прямо сейчас смотрит. Что мне делать с этим? Скажи, что?!

И он грубо встряхивает меня, требуя ответ. Но я молчу, даже не стараясь прорвать слова через окаменевшее горло.

— Мне не нужна помощь, — он переходит на шепот, — я не прошу о помощи. Что мне нужно, того уже нет.

Злость отпускает его пальцы, он выдыхает, и я вижу, как приходит другая эмоция. Он продолжает смотреть на меня, вглядываясь в черты, которых только что избегал, и смягчается. Проглядывает то самое живое, сокровенное. И его взгляд опускается на мои губы, которые я нервно закусываю и инстинктивно дергаюсь прочь.

— Я поняла тебя. Да, я услышала…

— Я напугал тебя, — кивает он и делает паузу, за которой я отчетливо слышу немое «прости».

Но он пугает меня теперь, я понимаю, что он не может убрать руки с моего тела. Он держится за меня и неспешно подгибает под себя, миллиметр за миллиметром. Он будто сам не замечает, что делает, скованные судорогой холодные пальцы живут своей жизнью. И я чувствую их цепкое прикосновение, они душат кожу и дарят секундную свободу, только чтобы захватить снова. Он переносит правую ладонь и дотрагивается до щеки, медленно проводит по коже, сдавленно выдыхая и приоткрывая рот.

Его взгляд туманится.

— Иди ко мне, — просьба на словах, но не в руках, которые неумолимо тянут меня. — Вернись ко мне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он дотрагивается губами до моих губ. Холодные и неживые, они приносят нервный поцелуй, который я пытаюсь прервать, отвернувшись.

Почему он такой сильный?! Зачем?

Мне удается чуть отстраниться, только когда Кирилл сам позволяет. Кажется, он вновь хочет видеть мое лицо и рождает дистанцию. И это даже хуже, его глаза по-прежнему пугают, он смотрит на меня, но видит что-то свое, то ли из прошлого, то ли из параллельной больной реальности. А мне не за что ухватиться, в ужасной комнате больше нет потолка, пола, я как немая кукла, которую достали из дорогой коробки и теперь не знают с какой фантазии начать.

— Где ты была? — произносит мужчина сдавленно и накрывает мое лицо ладонью.

Он невесомо проводит по коже и вспоминает силу, лишь когда касается подбородка, он грубо зажимает его между пальцами и заставляет меня поднять лицо выше.

— Мне больно, — признаюсь я, зажмурившись. — Кирилл, пожалуйста…

Я все-таки нащупываю его сомнение, он, наконец, замечает меня и замирает. И можно увидеть, как рушится его мираж, приходит замешательство, а следом разочарование, такое яркое, осязаемое… Он пару секунд выглядит совершенно потерянным, а потом показывает на стул рядом.

— Сядь, — он бросает короткое указание и отворачивается к окну, пряча лицо.

Стул тяжелый, поэтому я сажусь рядом и неотрывно смотрю на мужской силуэт, напряженная поза которого не дает мне выдохнуть.

— Этого больше не повторится, — начинает он, но забывает добавить уверенности голосу, чтобы обещание звучало правдиво.

— Хорошо…

— Мне нужно прийти в себя. Да, время, — он кивает, вдруг найдя верный ответ, — нужно время… Ты пока останешься наверху.

— Ты опять запрешь меня наверху?

— Именно это я сказал.

Я чувствую его злость, она вспышкой прорезается сквозь усталость и заставляет его сорвать кухонное полотенце с крючка. Кирилл сжимает его в ладони и не может придумать, что делать с ним дальше. Он неотрывно смотрит на свои пальцы, которые сжимают ворс, и вновь уходит в себя, оставляя меня наедине с собственным дыханием. Больше ни звука в комнате, только беспокойные неровные волны, вдох-выдох, вдох-выдох.