Час цветения папоротников - Гавура Виктор. Страница 3

— Не смейте! Как вам не стыдно… — захлебнулась слезами она.

Белая тенниска на дне контейнера шевелилась. Под ней лежал, завязанный узлом полиэтиленовый пакет. В нем перебирал кукольными ручками новорожденный ребенок. Мальчик. Сквозь полупрозрачную пленку полиэтилена виднелось его страдальчески сморщенное личико с крошечным носом и зажмуренными глазами. Он беззвучно открывал рот, пытаясь вдохнуть, но лицо его облепила намокшая сукровицей пленка.

Маша согласилась ехать в роддом только после того, как Сергей твердо пообещал ей, что ее свекровь с ними не поедет. Но когда Мирра Самойловна следом за ней внесла в салон машины завернутого в пеленки из акушерского пакета ребенка, у нее началась истерика.

— Уберите его от меня! Или я задушу его своими руками! — с ненавистью пожирая глазами сына, билась в руках у Сергея мать новорожденного Маша.

Общими усилиями, удалось ее успокоить. Мирра Самойловна с ребенком на руках села в кабину водителя, Сергей и Маша остались в салоне. Поехали.

Сергей по рации связался с диспетчером.

— Пятая бригада свободна, — повторил он несколько раз в микрофон. Сквозь шум помех Сергей услышал далекий и усталый голос Антонины Филипповны:

— Пятая, вызовов нет. Возвращайтесь на базу.

Их экипаж, состоящий из врача, фельдшера и водителя Володи направился на подстанцию. Есть возможность выпить чая и передохнуть. Сегодня удачное дежурство, с начала смены они четвертый раз возвращаются на базу. Но раз на раз не приходится, бывают напряженные дежурства, когда бригады работают всю ночь, ни разу не заехав на подстанцию.

У Сергея сердце ныло, как близко он был от ошибки. В то же время он испытывал некоторое облегчение, заключавшееся в сознании, что вовремя был удержан обстоятельствами от поступка, способного навсегда лечь упреком на его совесть. Интересно, почему он сразу не повез ее в роддом? В подобных случаях так и надлежит делать, чем скорее, тем лучше. Но что-то ему мешало, держало, как стальной трос. Он пытаться уяснить себе, что ему препятствовало, но это было за гранью его понимания, что-то его удерживало, вот и все. Пока бы доехали до роддома, да там разобрались, ребенок наверняка бы задохнулся. Какие-то маловразумительные странности в поведении матери насторожили и помешали этому.

Когда нет ничего конкретного, приходится полагаться на интуицию. Сейчас все компьютеризировано, но, ни один искусственный интеллект не справится с подобными задачами. Да и кто по-настоящему использует их возможности? Сегодня компьютеры во множестве стоят в клинических отделениях, выполняя функции писаря, притом на редкость бестолкового, лишенного элементарных аналитических функций. И так будет еще ни один десяток лет. Компьютеры не виноваты, что их используют, как подставки для цветов или чашек кофе. Вокруг, и в медицине, в частности, повальная безграмотность, все вязнет в тине невежества. Все, как всегда: благие намерения остаются намерениями, а прогрессивные идеи воплощаются лишь в слова.

Петр Чаадаев с горячностью утверждал, что Россия (куда в то время входила и Украина), это некий пробел разумения: страна никчемная и пропащая. И с той же горячей верой доказывал, что она же, — страна великого будущего и залог спасения для всего мира. Понять логику его суждений дело гиблое, Чаадаев предельно непоследователен, у него никогда концы не сходились с концами. Должно быть, не так уж ошибался Николай I, высочайшим повелением которого Чаадаев был объявлен сумасшедшим. А может, он так отзывался о России, потому что безмерно ее любил? Беззаветно, мучительно, гораздо сильнее тех, кто ее восхвалял. Просто видел все ее недостатки, и не мог ей их простить. Какая все-таки дикость! Хотя, нечему удивляться, все закономерно.

Сергею отчего-то вспомнилась его бывшая жена. Она была красива и физически желанна, но было в ее характере нечто, отличающее ее от остальных женщин. И причину этого, на первый взгляд, не очень заметного несоответствия вначале он не мог понять. У Сергея был веселый нрав, он понимал толк в шутках. На первых порах их знакомства ему нравилось ее насмешливое остроумие, решительность и постоянная готовность к отпору.

С ней он чувствовал себя с веселящим холодком, как на скользком льду в гололед, только держись! Лучше ее узнав, он с содроганием стал догадываться о происхождении тех, настораживающих его черт ее характера, да было поздно. Все, как у Гумилева, мечтавшего найти в легендарном граде «веселую птицу певунью», а вместо того, встретившего женщину, полную тайн и загадок. «Из логова Змиева, из города Киева я взял не жену, а колдунью…»

Он встречался с Ириной около месяца, и как-то под настроение обмолвился, что неплохо бы почаще видеться. Она поймала его на слове, повесилась на шею и попросту женила его на себе. Когда она смотрела на него робким взглядом беззащитного создания, он ни в чем не мог ей отказать. Но скоро выяснилось, что Ирина крайне своекорыстна и зла, а ее красота — страшная красота молнии.

Прошло немного времени, и она поняла, что Сергей ее ошибка, а заработок и престиж врача, — фикция. Как известно, женщины любят ушами, а уши любят бриллианты. О бриллиантах и речи не могло быть, ни в настоящем, ни в обозримом будущем. Серые будни и постоянное безденежье быстро развеяли ее далеко идущие планы. Они оба чувствовали себя обворованными. Эгоизм несчастливых измучил их обоих. Но почему он снова и снова вспоминает об этом? Сердечные раны затягиваются, но не исчезают, постоянно давая о себе знать.

Ирина не переносила одиночества, она обожала веселые компании. Сергей же чувствовал себя в них чужим и тяготился многолюдьем непрерывно устраиваемых ею вечеринок. Ему с головой хватало ее одной, его раздражала бесконечная череда шумных незнакомых гостей. Средь нескончаемо громкой кутерьмы и включенного на полную мощность музыкального центра, нельзя было спокойно посидеть и почитать. С ней он потерял покой и нашел бессонные, полные горьких раздумий ночи. Их развод был неизбежен, не прожив вместе и года, они разошлись. Ирина вернулась к родителям, а Сергей, остался в снимаемой им однокомнатной хрущебе, на оплату которой уходила почти вся его зарплата. Нищета не выпускала его из своих цепких лап.

С уходом Ирины к нему постепенно стало возвращаться самоуважение. В графе бланка заявления в ЗАГС о причинах развода Сергей написал: «неразрешимый антагонизм воззрений», хотя хотелось написать: «не могу жить с женой-стервой!» Видно, не все браки свершаются на небесах. Теперь-то Сергей хорошо уяснил, что сама по себе женитьба особого значения не имеет, гораздо важнее то, на ком ты женишься…

Сколько бы ни было неудач и потерь, главное — не потерять себя, подумал Сергей. Это была бы самая невосполнимая из потерь. Но, несмотря на горечь и разочарование, Сергей был благодарен Ирине за то, что она промелькнула в его жизни. Она приоткрыла ему кулисы на многоцветную палитру жизни, где радости и горести, и ужасы, о которых не говорят, слились и сплавились в единое целое, то, что зовут жизнью.

Вместе с ней он испытал ошеломляющие потрясения подлинной страсти, и было время, когда ему казалось, что он с нею счастлив. Это было недолго, мгновенья счастья мимолетны, но многим людям за всю жизнь не дано изведать подобное. Они просто неспособны сродниться с другим человеком, как впрочем, и он сам, и от этого их жизнь столь убога.

Приближалось утро, с ним и конец дежурства.

Все притихло в призрачном покое. За окнами, куда ни глянь, в серой предрассветной тоске чернеют одинаковые коробки блочных девятиэтажек. В некоторых квартирах уже горит свет. Два врача, Мирра Самойловна и дежурившая сегодня старшая медсестра подстанции Таня сидели за столом, накрытым истертой клеенкой в комнате для приема пищи персонала и пили чай с баранками. Эту конуру с выкрашенными до половины грязно-синей краской стенами, газовой плитой, раковиной и черным пятном розетки на их подстанции называли ресторан «Три корочки хлеба».