Шёпот ветра (СИ) - Заушицына Ольга. Страница 68

В тишине ночи раздался громкий стук упавшего на бетон смартфона. Пашка почувствовал, как дрожат девичьи пальцы в его руке, и ободряющее сжал их. Происходящее походило на какой-то новый уровень сюра. Спятившая невеста, пустое больничное крыльцо, дождь, и они с Кэти под дулом пистолета… Такого не бывает. Такого просто быть не может! Парень осторожно отклонился в сторону и попытался сквозь огромное окно разглядеть больничный холл. Должен же там хоть кто-то дежурить!

— Ай-ай-ай, какой нехороший мальчик, — Милана, играючи, пощелкала курком. — Знаешь, я сначала хотела прикончить её, — она кивнула на притихшую Катю, — но, кажется, передумала. Будет гораздо интереснее наблюдать, как эта шлюшка убивается по тебе. Око за око, зуб за зуб, парень за парня…красота! — на этих словах она передернула затвор и опять нацелила ствол на Пашу.

— А Стас был прав, — неожиданно-звонко произнесла Сватова, — ты и вправду поехавшая. Я бы тоже от такой сбежала.

— Что ты несешь, дрянь?

Пашка тоже недоуменно посмотрел на Кэти: «Что она, мать твою, вытворяет?»

Но, когда Сватова выдернула свою руку из его ладони и встала между ним и Миланой, он понял…И ужаснулся. В груди запылало от нехватки кислорода, а пульс в ушах загрохотал с такой силой, что он уже не разбирал, что Кэти там такого говорила. Он вдруг почувствовал себя вновь маленьким, семилетним мальчиком, которого грабители закрыли в ванной. Тем Пашей, который так и не сумел спасти своего старшего брата.

Только на месте Вовы теперь была Катя…

Милана Лукьянова была из числа тех счастливцев, которым повезло родиться в обеспеченной семье. Личный пони, частные концерты от обожаемых кумиров, уикенды в «Диснейленде», каникулы на экзотических островах, наилучшие учебные заведения и собственная художественная галерея в центре столицы. Да, пожалуй, у Миланы было всё и даже больше. Кроме одного. Её не любили.

Ещё с пеленок она привыкла к некой «безучастности» родителей по отношению к себе. Вечно занятой отец, у которого на уме только бизнес, и витающая в своих эфемерных мирах мать-художница. Каждый из них жил своей жизнью, в которой почему-то не нашлось места собственному ребенку. Хотя Милана из всех сил старалась «отвоевать» для себя это треклятое место.

Так, чтобы стать хоть чуточку ближе к отцу, она решилась разделить с ним его давнишнее увлечение стрельбой и охотой. Папа и вправду поначалу загорелся этой идеей. Он даже самостоятельно, без помощи каких-либо посредников, учил её, как правильно обращаться с оружием, вывозил в лес, объяснял как добивать животных, чтобы те не мучились. Но однажды, после их очередной совместной вылазки, Милана жутко простыла и тяжело заболела. С тех пор отец жестко отвергал её интерес к охоте. И всё, что у нее осталось, это редкие «соревнования» по стрельбе в выходные.

С матерью дела обстояли ещё хуже. Белла Лукьянова была талантливой художницей и крайне сложным человеком. Будучи несмышленым ребенком Мила часто ассоциировала маму с феей. То, как она писала картины, с какой легкостью создавала целые миры на холсте — восхищало. Именно благодаря матери Лукьянова открыла для себя живопись. Однако мать, в отличие от искусства, так и осталась для нее чем-то недосягаемым. Чужим. Феей, которая с течением времени превратилась в обычную, среднестатистическую ведьму, что сумела «залететь» от влиятельного бизнесмена, обеспечив себе безбедную жизнь и выторговав художественную студию в Барселоне, в качестве подарка за рождение наследницы.

Живопись и стрельба не сработали. Как и безобразное поведение на уроках, вечные приключения на вписках и проблемы с наркотиками. Максимум, что она получила — заточение в наркологической клинике и избитые угрозы о лишении наследства.

А потом случился Стас и всё поменялось. Впервые в жизни её оберегали. О ней заботились. Не из чувства долга, а просто так. Потому что он любил её, а она… Она не умела любить. По крайней мере, так утверждал психолог, с которым Мила, по прошествии времени, пыталась «проработать» свои тригерры.

И пока врач нес очередную чушь о том, что ей следует «отпустить и двигаться дальше», спроецировав в голове счастливое будущее без Стаса. Милана решила не просто проецировать, а создавать. С участием Сереброва, конечно же. Ведь только рядом с ним она была по-настоящему счастливой.

Жаль, что Стас совсем иначе представлял свое будущее…

— Мил…Милочка, — Леся опустилась перед ней на колени и безуспешно попыталась вырвать тяжелую бутылку из рук. — Пойдем в дом, а? Ну, что ты тут сидишь?

— А я, Лесечка, оправдываю затраты. Ты вообще в курсе, сколько это дерьмо стоит? — Лукьянова обвела пьяным взглядом нарядный сад: ряды складных стульев, украшенный папоротником, анемонами и красными маками, проход, и пышную белоснежную цветочную арку. — О, а за эту чушь папочка вообще отказывался платить, — она ткнула в цветочные облака над головой, сотканные из бесчисленного количества связок глицинии. Флористы-декораторы убили на воплощение этой её мечты почти четыре дня. Подумать только, целых четыре дня! А отцу Стаса понадобилось не больше минуты, чтобы сообщить, что его драгоценный сыночек сбежал.

Милана поморщилась, вспомнив подобострастные «оправдания» несостоявшегося свекра, и опять отхлебнула обжигающий виски.

— Блин, еще и дождь начинается, — не проникшись речами подруги, недовольно протянула блондинка. — Так, Милка, вставай, давай! В доме пострадаешь! Заодно и переоденешься…

— Видишь. Даже погода против нашего брака, — запрокинув голову к цветочным гирляндам, протянула Лукьянова. Мелкие капли дождя вместе с опадающими лепестками касались её лица и волос. — А я ведь люблю его, Лесь. Может неправильно, может слишком эгоистично, но люблю же… — девушка прикрыла глаза, сдерживая горькие слезы. Где-то под ребрами больно билось разбитое сердце. — За что он так со мной, разве нельзя было по-нормальному?

— А ты сама-то, Мил, по-нормальному с ним обошлась? — Леся встала и поплотнее запахнула тонкий палантин. — Я же сто раз говорила тебе — насильно мил не будешь!

— Но ведь он тоже любит меня! — Милана с раздражением смахнула со щеки лепесток и перевела взгляд на подругу. — Я знаю! У него же вся комната моими картинами увешана! Понимаешь, моими! До сих пор!

— И что с того? С собой он чего-то эти картины не взял, когда сматывал от тебя. Пойми ты уже, наконец, что Стас — это напрасная трата времени и нервов. Тебе нужен нормальный мужик, Лукьянова. Любящий, верный мужик!

— А мне не нужен нормальный и любящий, — упрямо повторила Мила, делая новый глоток виски. — Я же мазохистка, Лесечка!

— Ты чокнутая, — угрюмо отозвалась та и, подавив тяжелый вздох, накинула палантин на голову. Дождь с новой силой забарабанил по их ненадежной цветочной сени, безжалостно обрывая соцветия глицинии. — Мил, я тебя очень прошу, пойдем в дом, а? Простудишься же!

— Вот и отлично! — кивнула Лукьянова, продолжая опустошать бутылку. — Заболею и сдохну! Все равно я никому не нужна.

Леся вздохнула, с жалостью разглядывая подругу. Уставшие, воспаленные глаза, потекший макияж, дрожащие руки. Она вспомнила, какой счастливой Милана была сегодняшним утром. Как сияла её улыбка. Как играли милые ямочки на щеках…

— Убила бы твоего Сереброва, — зло бросила блондинка. Какой бы плохой Мила не была — такого она не заслуживала. — Ладно, я тогда за зонтом и курткой сгоняю, что ли. Простынешь ведь…

Милана вновь осталась наедине с бесполезными свадебными декорациями и початой бутылкой пятидесятилетнего «Макаллана».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Скотина, даже не попрощался со мной, — раздраженно прошептала она, разглядывая помолвочное кольцо с огромным бриллиантом, которое ей якобы подарил Стас. Ложь. Всё вокруг было ложью. Её больной выдумкой. И его она, получается, тоже выдумала… — Ненавижу! — Милана с отчаянным рыком, содрала украшение с безымянного пальца, и запустила то в нарядную арку. Место, где они со Стасом должны были принести друг другу клятвы. — Ненавижу! — следом за кольцом полетела бутылка. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу!