Конунг. Человек с далеких островов - Холт Коре. Страница 25

Он улыбнулся и пополз дальше, постанывая от боли, но он полз к церкви и радовался. Обернувшись к нам, он сказал:

— Тут на Селье, я нашел последователя. Он — мой духовный сын, его зовут Гаут, когда-то ему здесь отрубили руку. Видите под горой маленькую церковь, это случилось там. Гаут ходит по всей стране, чтобы найти своих обидчиков и простить их. Узнав об этом, я словно прозрел и сказал: Не дай, Боже, Гауту найти своих обидчиков! Пусть ходит и ищет их и прощает тех, кого встретит. Многие нуждаются в том, чтобы им напомнили о силе прощения и помогли открыть тайники, где прячется доброта. Гаут сейчас здесь, в монастыре.

Он пополз дальше, потом мы узнали, что его зовут Бенедикт. Мы решили подождать и не заходить в церковь, чтобы поблагодарить Бога за то, что благополучно приплыли сюда, — Бенедикт заслужил, чтобы ему не мешали молиться. К нам стали подходить люди, они уже отдохнули после дневной жары. Пришел и Гаут, он был весел и благодарен судьбе, что ему довелось снова встретиться с нами. Он жил на Селье и пристраивал новое помещение к дому для стариков, что был при монастыре.

Пришел и Сигурд из Сальтнеса, мы и с ним встретились на Селье. Он рассказал, что человек по имени Эйстейн Девчушка поднял людей против ярла Эрлинга. Он сын конунга, его отца тоже звали Эйстейн, его отец и конунг Сигурд Рот были братья.

Я сразу подумал, и Сверрир, должно быть, тоже, что в таком случае Эйстейн и Сверрир — близкие родичи. Их отцы были братья, если то, что сказала нам Гуннхильд, правда.

До сих пор воспоминание о нашем первом дне в монастыре святой Сунневы, о встрече со старым ирландцем Бенедиктом дарит мне и радость и боль. Его мудрых слов о Гауте, который должен ходить и прощать, я уже не забывал. Поэтому я не сказал Гауту, кто отрубил ему руку, хотя знал это с того дня, как Гуннхильд рассказала нам правду о сборщике дани Карле. Я так никогда и не сказал этого Гауту. И он встречал многих людей, и многим напоминал о тайниках добра в наших сердцах и о силе прощения.

Когда я вспоминаю те далекие солнечные дни на Селье, то первым вспоминаю все-таки не Бенедикта, того святого человека, который ползал по земле, подобно ужу. Нет, я вспоминаю женщину в лохмотьях и с волосами, посыпанными золой, у нее была такая светлая душа, что она могла хоть сейчас предстать перед святой Девой Марией. Женщину звали Рагнфрид.

Рагнфрид была молодая, но некрасивая и низкого происхождения. У нее был сын, но не было мужа. С сыном на руках, сосавшим большой палец, Рагнфрид носила в дом для стариков хлеб, молоко и воду. Каждое утро и вечер она заново посыпала голову золой. От этого голова у нее чесалась, и она долго не могла заснуть по ночам, зато у нее было время раскаиваться в своих грехах. Она была первая молодая женщина, да и вообще первый человек, какого я видел, который по своей воле и от чистого сердца раскаивался в своих грехах. Она дала обет, что пять лет будет посыпать голову золой и мазать волосы конским навозом.

С золой и конским навозом в волосах она ходила по зеленым пригоркам, вдоль церковной ограды, дышавшей покоем, в прохладном полумраке дома для стариков. Спускалась к морю за рыбой, когда рыбаки возвращались с уловом, таскала из ручья, бегущего под горой, тяжелые ведра с водой. И никогда не случалось, чтобы она по будням напилась воды из животворного источника святой Сунневы. Он был для нее святыней, лишь по большим праздникам Рагнфрид разрешала себе пить ту благословенную воду. Говорили, что она мучится жаждой от одного праздника до другого.

Как-то раз — это случилось в один из первых дней, что мы жили в монастыре на Селье, — я поднимался с берега к церкви, теперь я уже не помню, что у меня было за дело, и неожиданно услыхал женский крик. Сперва тихий, потом более громкий, зловещий, полный боли и страха, он ножом резанул меня по ушам, заставил вскрикнуть, сжать голову руками и бежать, но я не знал, куда мне бежать. Обычно так кричит мужчина, в которого всадили нож, но тут кричала женщина, и я сразу догадался, кто это. Наконец я увидел ее. Она билась в траве, словно раненый воин, ее сын стоял рядом с ней. Он плакал.

Я вспоминаю тот день, словно собираю воедино кусочки разломанного серебряного украшения, они как будто плавают у меня перед глазами, я не вижу их все одновременно, но тем не менее они складываются в единую картину. Помню, кто-то сказал: Убейте ее!.. Должно быть, Свиной Стефан. Он тоже был там, и это была единственная помощь, какую, на его взгляд, можно было оказать попавшему в беду человеку: его надо убить!.. Другой голос, более суровый, более умный и потому более опасный сказал: Убейте ее сына!.. Он принадлежал Симону, одному из священников монастырской церкви. Убейте ее сына, тогда она замолчит!

Но пока я, Симон и Свиной Стефан стояли, подобно соляным столпам, напуганные зловещей силой и ненавистью, звучавших в этом крике, к Рагнфрид ползком направился человек. Я знал, что этот ползущий на животе человек исцелит ее боль, — нет нужды говорить, кто это был. Но он не успел доползти до Рагнфрид. Первым, как всегда, прибежал Гаут, он обхватил ее и хотел поднять на ноги, она отбивалась от него, он что-то сказал ей, прикрыл ее голову.

После говорили, будто Рагнфрид открылось, что ярл Эрлинг Кривой скоро прибудет на Селью. Ярл плывет вдоль берега, чтобы разбить людей, поднявшихся против него, он пристанет на Селье и надругается над всеми женщинами, что тут есть, позволит своим воинам надругаться над ними, а потом поплывет в другое место. Поэтому она и кричала.

У нее были на то основания. Когда-то ей уже случилось видеть, как ведут себя люди ярла. Рагнфрид была служанкой у Сесилии, дочери конунга Сигурда. Сесилия воспитывалась в Трёндалёге, однажды ночью на них напали, Сесилию сбили с ног и связали, над ней не надругались, просто завернули в овчину, связали ремнями и куда-то увезли. Потом стало известно, что неслыханное внимание, какое проявили к Сесилии нападавшие, объяснялось тем, что ярл Эрлинг обещал ее в жены шведскому лагманну [18] Фольквиду, дабы таким образом обеспечить себе мир с его стороны и избавиться от женщины, которая могла бы родить сыновей, наследников конунга. Плачущую служанку Сесилии прогнали в лес.

После этого Рагнфрид пришла в женский монастырь в Нидаросе, пришла в слезах и в крови, и там, в мирной обители сестер, нашла кров и хлеб. Через год она стала послушницей, страх перед ярлом Эрлингом и его людьми привел ее к Богу. Правда, она отвечала не всем требованиям, какие настоятельница имела право предъявить молодой послушнице, но того единственного, чего ей не хватало, ее лишили мужчины, преклонявшие колени перед женщиной только в том случае, если собирались овладеть ею. Знавшие душу Рагнфрид говорили, что она прекрасна, как цветок в начале лета, и благоухает, словно крылья ангела, парящего над нами ночью накануне Обретенья. Однажды к ней пришел мужчина.

Сигурд бежал от людей ярла Эрлинга, его жизни угрожала опасность. Он хотел найти тех, кто взбунтовался против ярла, и его приняли в монастыре. Воины ярла в поисках беглеца явились туда, но усмиренные властным тоном настоятельницы с несвойственной им покорностью покинули монастырь. Сигурда они не нашли.

А Рагнфрид нашла, и он ее тоже, может быть, в райском уголке монастырского сада, где цвели и наши северные цветы и цветы разных далеких стран. Они нашли друг друга и со временем тело ее налилось тяжестью не только от сильной тревоги, но и от великого восторга. Тогда ее с позором изгнали из монастыря. Потом она как простая служанка попала на Селью.

Он приехал следом за ней, Сигурд из Сальтнеса, теперь он был изгоем и искал ее и тех людей, с кем мог бы объединиться. Но она ходила с волосами, посыпанными золой. Перед лицом святой Сунневы — на том месте, где стояла ее рака, пока ее не увезли оттуда в Бьёргюн, — Рагнфрид обещала искупить свой грех, проходя пять лет с головой посыпанной золой и измазанной конским навозом. А потому она должна была отказать ему.