Трудно быть феей. Адская крёстная (СИ) - Россо Ея. Страница 51

— Снег? Что за снег такой, — задумчиво протянул мужчина, подходя к Ягине и помогая её в порядок себя приводить.

— Есть у меня подозрение… Но правду скажет ли сестрица? — с сомнением покачала головой царевна, на ворона глянув.

Птица сидела в ловушке, нахохлившись и злобно глазами сверкая. Время от времени раскрывала клюв, будто сказать что хотела, но тут же и захлопывала с мерзким пристуком. Рана на её груди затянулась, но проплешина на перьях все еще блестела кривой строчкой. Феврония голову склоняла, пытаясь разглядеть порез, но в птичьем облике не удавалось выяснить, насколько уродливо выглядел будущий шрам. Злилась фея на волка и на ножичек его непростой. Обычным-то, человечьим, перья вороньи он и раздвинуть не сумел бы. А тут поди ж ты, еще и порезать смог. И теперь, ко всему прочему, на теле шрам останется, ничем его свести не получится.

«Не прощу! Отомщу!» — билось в голове ведьмы. Сестрица добрая, простит, отпустит. А там и выждать момент удобный случай подвернется. И за все разом одним ударом, без долгих планов коварных. Вон как все обернулось! Не думала, не гадала, что крестница рамазнёй окажется, а зеркальце силу обретет.

Когда прознала про сердце, что Ясуня Святогоровна из груди соей вырвала, да в сундук заперла и в водах речных утопила, обрадовалась. Живая плоть богини возрожденной — это власть бесконечная в умелых руках. Знай, силой подпитывай по капельке, да в узде держи, чтобы слушалось. А уж бессердечное, оттого ко всему равнодушное божество, в зеркала запереть — раз плюнуть. Матушка любимая не зря дочку с малых лет колдовству навьему учила, будто ведала: пригодятся царевне знания тайные. На один только крючочек и велась богиня: на любовь несчастную, на беды девичьи, коих возлюбленные ни за что, ни про что покинули или обидели.

Ясуня в ловушку легко попалась: прикинуться несправедливо обиженной — это Феврония с детства умела, все шишки за её шалости сестрице старшей доставались: не доглядела, не присмотрела! Сцену как по нотам разыграла фея тёмная, заманила богиню на остров Буян, обманула, опутала и убила. Тело огнём навьим выжгла до пепла. Пепел над морем-океаном развеяла.

А перед тем добрым словом да ласкою выпытала у Ясуни, в какой-такой реке глубокой сундучок богиня утопила с сердцем своим. Пообещала разыскать и вернуть в благодарность за помощь ей, Февронии. Святогоровна, в страдания свои окутанная, подвоха не заметила. Даже ожила ненадолго, с надеждой глаза озарились: устала без сердца-то за столько веков. А возродиться без него, чтобы Велеса отыскать в другой жизни, — невозможно. Сама-то Яся к реке путь позабыла: наказали её боги-родители за любовь неистовую, безрассудную, лишили дороги к сердечку ретивому. Только и помнила что одно имя: «Дон, Донушка, любый мой, ненаглядный мой!»

Вот Феврония и вызвалась помочь. Помогла. Реку полноводную быстро нашла. Несколько лет ушло на то, чтобы сундучок заветный найти и со дна достать. Тут вовремя колдун Февронии подвернулся, одержимый любовью неистовой безответной. Помогла ему темная фея свершить страшную месть, а он, властью над утопленницами обладая, отыскал ей клад заветный.

Как сердце заполучила Феврония в свои руки, тут картинка с местью собственной полностью и сложилась. Одно зеркало Амбрелле подсунула через пятые руки. Второе у себя оставила. Душа Ясуни, в зазеркалье запертая, забывала себя, обращалась в Зеркалицу. Как живую сущность в демона обратить, Феврония из книг материнских знала, и не упускала случая прикормить зеркало каплей тёмной крови. В скором времени своего добилась: Яся-Зеркалица распоряжения её выполняла, мороком и иллюзиями мысли Амбреллы травить начала.

Сердце Святогоровны хранила Феврония отдельно, в большом сундуке дорожном. Оно помогало усмирять зеркала, подчинять и властвовать. Вынужденная творить дела неправедные, душа Ясуни быстрее теряла память истинную, все более в пучину безумия погружаясь. Опутанная охранной магией, на крови тёмной ведьмы замешанной, живая плоть требовала пищи. И двоедушница утром и вечером подпитывала её своей кровушкой. Стоило только пропустить кормёжку, сердце усыхать начинало. Такого Феврония опустить не могла.

В старинных книгах сказано: живые зеркала без души существовать не могут, разбивший его — сам станет зеркалом. Обернуть магию в спять возможно только одним способом — местами поменяться с тем, кто новоявленную Зеркалицу пожелает призвать, кровью свое накормит и сердцем своим поделиться. Только одну легенду древнюю нашла Феврония, в которой о волшебном стекле речь зашла.

Прочитала и призадумалась: оставлять без присмотра артефакт воссозданной невозможно, иначе ждет её судьба незавидная. Зеркальная магия во всем мире давным-давно под запретом. Ей с трудом удалось у заклятой подруги Кримхильды, помешанной на собственной красоте, выторговать старинное стекло, в подвалах королевских надежно спрятанное, цепями и тканями с серебряной нитью надёжно замотанное. Кабы не трусость Кримхи, не видать бы ей, Февронии, спящего зеркала, как своих ушей. Подружка не рискнула молодость и красоту свою с помощью Зеркалицы поддерживать.

Двоедушница и подсунула ей на обмен эликсир вечной молодости, формулу которого сама лично в лабораториях бывшего мужа-императора создавала. Забыла, правда, о побочных эффектах рассказать. Но кого это волнует, не так ли? Слухи ходят, королева с недавних пор упырицей по ночам становится, ванны кровавые принимает и сердца девичьи сырыми кушает, чтобы сохранить лицо гладким, а фигуру стройной.

Зеркало Феврония выкупила. Обряды необходимые провела. И если бы не магия крови охранная, ни за что не подсказала бы Яге и волчаре наглому, как сердце Ясуни пленённое запустить. Закрутилась фея тёмная, растерялась, и забыла с вечера и с утра по привычке заведенной каплю крови своей артефакту скормить. Сутки без подпитки — и едва сама Зеркалицей не стала! А тут еще и хозяйка сердечка не с того, не с сего мощь и силу обрела невиданную. Так бы разом все и полегли: не придумали еще способа оживить мёртвое по-настоящему. Погибнет сердце Ясуни — сгинуть все, кто рядом находится.

«Пусть в ножки мне кланяются, я им всем жизни спасла, хоть и не за что!» — ворон злобно каркнул в клетке, забился, заметался, грудью на прутья бросаясь. Но темница не дрогнула, и стихла Феврония, глазами птичьими наблюдая за сестрицей ненавистной и прихвостнем её серым.

Меж тем Ягиня в себя пришла, к артефакту вернулась, глаза закрыла, на биение сердечное настаиваясь, и скользнула в другой мир. Прошлась по путеводной ниточке, кое-что увидела, многое учуяла, ужаснулась и заплакала. У Сириуса душа разрывалась смотреть на побледневшую царевну, по щекам которой слёзы ручейками текли. Но крепился, не подходил: обнять, пожалеть нельзя — уведет дорога в никуда, не вернется Яга обратно, заблудится. Только и оставалось зубами скрипеть да на ворона шикать, чтобы тихо сидел.

Сколько времени прошло, волк не ведал. Судя по голосам со двора, человеки в себя пришли, порядки после снежной бури наводить стали. Пару раз сотник в коридоре маячил, но зайти не насмелился. Сириус ему головой кивнул, мол, под контролем всё, и восвояси отправил. Снаружи дядька Михей нужнее. А тут и сами поди справятся, тем более страшное позади. Вроде бы.

Волк в сомнении губы скривил, опочивальню разгромленную оглядывая, и вздохнул., принимая: ничего еще не закончилось. И если Амбрелла сердце требует, а не за Жданом пришла, то и вовсе худо. С такой-то силищей, которую королева Вечного леса обрела, да с таким-то артефактом. если он в руки ей попадет, никто в мире с феей не справится. И что делать? Сириус глубоко задумался и не заметил как Ягиня в себя пришла.

— Сердце! — выдохнула царевна. — Сердце своё ей надобно, — покачнулась, воздухом захлебнулась и закашлялась.

Волк подскочил, поддержал, к себе нежно прижал. С тех пор, как вызволил девицу из колодца, места себе не находил. Что-то ныло в груди, кровь в жилах сладко пенилась, за спиной крылья невидимые раскрывались. Хотелось завыть радостно, весь мир песней волчьей оглашая. Еще больше мечталось — обратится зверем крылатым, усадить Ягиню на спину и взлететь с ней вдвоем выше леса дремучего, неба синего. Подарить ей весь мир и у ног её лечь, носом волчьим в ладошку тыкаясь, ласку выпрашивая.