Улей (СИ) - Тодорова Елена. Страница 15

Исаев запальчиво вздыхает.

— Он хотел обокрасть папу, — выдает часть правды.

Ева, поворачивая голову, обращает свой взгляд к отцу, и Павел Алексеевич едва удерживает самообладание. Так обличительно и укоризненно она на него смотрит. Пронзает насквозь.

— Думаешь, он больше не станет так делать?

Исаев на мгновение прикрывает глаза и медленно выдыхает. Его пятилетняя дочь проявляет снисхождение, благосклонно создавая вид, что верит отцовским словам. Павел Алексеевич чувствует себя мерзким подонком и глупцом, но ничего не может с этим поделать.

— Нет, Ева. Он никогда больше так не сделает.

…Резко распахивая глаза, девушка судорожно вздыхает и стремительно садится на постели. Несколько раз, по счету, планомерно вдыхает-выдыхает и устало растирает лицо. Откидывая одеяло, встает с постели. На ходу, по устоявшейся привычке, щелкает пультом дистанционного управления. Быстрая зажигательная песня растворяет удушающую тишину комнаты, но Ева накручивает громкость повыше, стремясь поскорее скинуть с плеч оковы дурного сна.

Поднимает руки вверх, мимолетно досадуя на неприятную тяжесть гипса, и тянется на носочках. С минуту методично вращает плечами и головой. Десяток раз приседает. Наклоняясь, растягивает мышцы ног и ягодиц. Совершает эту элементарную зарядку не с целью поддержания формы. За годы занятий каратэ ее тело привыкло к большим нагрузкам. С помощью же подобных упражнений Ева просыпается.

Ровно к девяти тридцати девушка спускается к ненавистному ею воскресному завтраку. Трудней всего выдерживать именно воскресенье, потому что, как правило, оба ее родителя никуда не спешат, и засиживаются за столом дольше положенного.

— Всем доброе утро! — улыбаясь, здоровается чересчур бодро.

Чувствует на себе пристальные взгляды родителей, но не устанавливает зрительный контакт ни с одним из них. После этого неотвязного, повторяющегося годами кошмарного сна тяжелее всего смотреть в глаза отцу.

Стремясь сохранить равновесие, игнорируя повисшую за столом тишину, изучает бушующее за окнами море.

— Почему на твоей футболке написана какая-то похабщина? — голос Павла Алексеевича ржавым скальпелем вскрывает черепную коробку Евы. Расщепляясь на эховые волны, множится в ушах, будто крики буревестников.

— Какая разница, что на ней написано? — смеет противиться отцовскому недовольству. — Это же моя футболка. Не твоя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ей не нужно поворачивать голову, чтобы знать — отец приходит в ярость от подобной дерзости.

— Большая разница, — громко чеканит он. — И если мне не нравится, ты ее носить не будешь. Тратишь мои деньги на всякое барахло, еще и огрызаешься?

— Павел, — мягко останавливает мужа Ольга Владимировна.

— Что Павел? — обращает свою злость на жену, так как Ева игнорирует его. Молча размазывает масло по двигающемуся на тарелке за ножом тосту, беспокоясь лишь о том, сможет ли проглотить хоть что-нибудь. — Вырастили на свою голову! Восемнадцать лет, а разговаривать с родителями так и не научилась!

Громкий лающий кашель дедушки Алексея прерывает сердитую брань отца.

— Прикрывай рот, папа, — раздраженно бросает Павел Алексеевич.

Старик, заходясь надрывным кашлем, сгибается над столом. Что-то звякает о пустую тарелку, и Ева машинально поднимает глаза, чтобы увидеть выпавшую на нее вставную челюсть.

— Господи, Боже мой!!! В этом доме хоть когда-нибудь можно нормально поесть??? — взрывается криком Павел Алексеевич.

— Лидия Михайловна!

Ева чувствует внутри себя настолько сильное угнетение, что не может даже рассмеяться. Слабо улыбаясь, провожает дедушку Алексея взмахом руки и с омерзением смотрит на принесенную ей овсяную кашу. Взяв в руку ложку, пытается заставить себя есть. Но желудок протестующе сжимается, посылая все ее попытки к чертям собачьим. Тост с маслом таким же нетронутым грузом лежит на блюдце.

— Отличное начало дня!

Сжимая ложку сильнее, девушка зачерпывает ненавистную еду.

— Как ты сидишь, Ева? — назидательным тоном прерывает ее мать. — Выпрями спину.

Ева шумно вздыхает и отводит плечи назад, фиксируя позвоночник идеальной дугой. Адресуя матери недовольный взгляд, снова смотрит на содержимое ложки.

— Это всего лишь каша, Ева. Открой рот и съешь ее.

— У меня нет аппетита, — сипит девушка с отчаянием.

— Есть, нет… — монотонно произносит Ольга Владимировна. — Просто проглоти ее. Это в состоянии сделать любой мало-мальски уравновешенный человек.

Ева с силой сцепляет зубы, проглатывая рвущееся из груди негодование.

— Ты возмутительно не организованна. Не дисциплинированна. Неисчерпаемо упряма, — сухо продолжает мать. — Диву даюсь! В твои годы я профессионально занималась музыкой, строила планы на будущее, училась и работала.

Девушка со свистом втягивает воздух и швыряет ложку с кашей обратно в тарелку.

— Поздравляю, мама!

— Что за тон, моя дорогая? — хладнокровно отражает вспышку дочери Ольга Владимировна. — Попроще, пожалуйста. Я не из вредности тебе это говорю. Хочешь нормальное будущее — прислушайся, — отпивая апельсиновый сок, ждет от Евы какой-то реакции. Но та, упрямо сжимая губы, молчит. — Как учебный процесс? Ты все академические задолженности закрыла?

— Да, мама, — медленно вздыхает. — Все нормально.

— Хорошо, — одобряет мать.

— И что хорошего? — вмешивается молча жующий до этого отец. — Как была непутевой, такой и осталась. Я сомневаюсь, что она, — указывает в сторону Евы пальцем, — без нашей помощи закончит академию. В конце этого курса технологическая практика. Ты представляешь ее на грузовом судне? — жестоко глумится он. — Я — нет. Это просто смехотворно.

— Согласна, подобное представляется нереальным, — выдержанно улыбается Ольга Владимировна.

Ева смеряет обоих сердитым взглядом и, создавая раздражающую их паузу, неторопливо наливает в стакан вишневый сок. Делает несколько глотков, перед тем как заговорить.

— Почему бы тебе хоть раз не поверить в меня, папа? — с горячностью выпаливает она. — Не такая я недотепа, как ты думаешь! Справлюсь.

Павел Алексеевич откидывается на спинку стула и насмешливо смотрит на дочь.

— А я ничего не придумываю, Ева. Я лишь констатирую то, что вижу.

— Ну, ладно-ладно, Паша, — похлопывая мужа по руке, заступается за дочь Ольга Владимировна. — Дай ей шанс.

Исаев сурово поджимает губы, выказывая свое раздражение.

— Уже дал, когда оплатил ее учебный контракт.

— Спасибо, — язвительно шипит девушка, испепеляя отца взглядом.

— Закончишь — отработаешь, — гневно рубит он.

Эта фраза влетает в грудную клетку Евы пушечным снарядом и вытаскивает наружу то, что ранее никогда не поднималось.

— Непременно, папочка. Я же знаю, долги ты не прощаешь. Никому, — давит ухмылку отца своей самодовольной улыбкой. — Даже собственной дочери.

— Ева! — одергивает ее Ольга Владимировна. — Хватит уже.

Угольные глаза отца врезаются в идентичные глаза дочери с остервенелой пытливостью.

— Поговори еще! — рявкает Исаев, поднимаясь из-за стола. Бегло читая в ее глазах приумноженное за тринадцать лет осуждение, равнодушно отмахивается от Евы. — Я на работу. В зерновом терминале проблемы… Кучка не востребованного миром дерьма в очередной раз решила, что им мало платят.

Ольга Владимировна поджимает губы, выражая свое сдержанное недовольство высказыванием мужа. А Ева вздыхает с облегчением, получая небольшой перерыв от родительского внимания.

— Павел, будь аккуратен в выражениях. Это все-таки люди. Не гневи Бога.

— Это им стоит быть аккуратными. Со мной, — властно заявляет Исаев, по обыкновению мня себя мировым правителем.

Ольга Владимировна изящно отбрасывает салфетку на стол и провожает удаляющегося мужа негодующим взглядом.

— Я могу идти? — нетерпеливо окликает ее Ева.

Мать, обращая взгляд к дочери, смотрит на нее с явственным укором.