Античная наркомафия - 9 (СИ) - Безбашенный Аноним "Безбашенный". Страница 23

Для начала я указал на шмакодявку, на них самих, на наших, затем на свой рот, изобразил жевание и отрицательно замотал башкой, подкрепив отвращающим жестом рук – типа, не бздите, людей мы не едим и девчонку вашу не съедим. Это, вроде, поняли, даже немного поостыли. Затем я простёр руки к небу, снова указал им на шмакодявку, коснулся рукояти своего кинжала и изобразил руками, что достаю его и режу жертву. И показал им снова башкой и руками отрицание. Потом указал на одну из ихних кур и снова изобразил жертвоприношение – типа, нашим богам и животных достаточно, не зарежем мы девку на жертвенном алтаре. Всё ли они поняли правильно, хрен их знает, но вроде, ещё маленько поостыли. По крайней мере, видно, что без идиотской стычки со смертоубийствами мы с ними как-нибудь уж обойдёмся. До согласия было ещё далеко, но они уже и меж собой о чём-то залопотали. Я подал знак нашим, и мне передали баул с "дикарским набором" для меновой торговли. На расстеленный кусок мешковины я положил линзу – торжественно её водрузил и изобразил сожаление от расставания со столь ценной вещью. Извлечённые из баула первым делом три связки ярких цветных ленточек оживление вызвали только у половины баб, да у детворы, не произведя никакого впечатления на мужиков. Ну, я-то на него и не рассчитывал – увидел уже, что знакомы они с тканью, хоть и с грубой. Достал и добавил пять ниток цветных стеклянных бус – ага, у двух третей баб глаза заблестели. А я длбавил и два бронзовых зеркальца, пустил одним из них солнечный зайчик, дабы поняли, какой ништяк могут получить. Добавил и три колокольчика, не забыв и позвенеть в один из них. Бабы впечатлились уже все, окромя мамаши шмакодявки, начали ей втолковывать чего-то, она на них наорала – три её только поддержали, две в возрасте и одна молодая. А мужики – ну, глядели на них, что-то обсуждали, но без особого энтузиазма. Ничего, дайте только срок, сейчас мы главным калибром по вам шандарахнем!

Поверх этих чисто бабьих ништяков я водрузил два стальных ножа покрупнее того, который подарил главнюку в самом начале, один большой и один топорик – ага, уже другое дело, заинтересовались. Но реально глаза у них заблестели, когда сверху легли три стальных наконечника для копий и пять бронзовых для трезубцев. Заговорили, заспорили, отцу шмакодявки на кучу сокровищ указывают, уговаривают, тот ни в какую, молодец, а ведь вижу же, что тоже глаза блестят, но – держится. Хлопаю в ладоши, дабы внимание к себе снова привлечь и с подчёркнуто раздражённым видом выкладываю им сверху десять стальных рыболовных крючков и два десятка наконечников для стрел – типа, подавитесь же наконец, вымогатели грёбаные! Добрая половина мужиков с удвоенным пылом на отца шиакодявки насела, только двое ещё кое-как поддержать его пытались, но тут и главнюк к наседающим присоединился – типа, понимаю твоё горе, но подумай о коллективе. Уже до ругани у них доходит, главнюк на меня оглядывается с эдаким намёком на желательность добавки, но тут я уже упёрся – нехрен вас баловать, и так до хрена даю, или меняемся, или расходимся. Снова спорят, ругаются, но отец девчонки держится. Пожалуй, пора бы уже и дожимать их. Снова хлопаю в ладоши, подхожу к мужику, киваю ему – типа, всё понимаю и уважаю, молодец – и подаю знак нашим собирать выложенные ништяки обратно.

Нет, я-то, конечно, рассчитывал на этот трюк, но уж такого эффекта не ожидал. Главнюк пулей ко мне метнулся, умоляя подождать, он сейчас всё уладит. Ну, так и быть, уломал, подождём немного. Ох и ругался же он с мужиком! Ни бельмеса не понимаем, но по интонациям, да по жестикуляции смысл угадывается. Тот с трудом уже, но держится. Главнюк психанул, сплюнул под ноги, ко мне оборачивается – типа, потерпи ещё немного, и тут же выдёргивает из толпы девку постарше, уже на выданье явно, та в рёв, он на неё прикрикнул, за неё баба в возрасте вступилась, так он и на неё наорал и едва кулаком ей не заехал. А девку – хвать за руку, да ко мне подводит. Типа, да плюнь ты на упрямца и на пигалицу его мелкую, вот эту бери, от души отрываю – и видно по нему, что в натуре не рад. Млять, не иначе, как собственную дочурку мне предлагает! Молодой парень хотел возбухнуть, явно жених, так и главнюк на него наорал, и пара мужиков рядом с ним – ага, не ставь личных интересов выше интересов общества. И девка-то – ну, по нашим меркам не так хорошо сложена, как мамаша выбранной шмакодявки, но тоже приемлемо, вполне симпатична для малайки. Я оглядел её получше, изобразил даже интерес – типа, качество оценил, хреновым этот вариант не считаю, главнюку кивнул одобрительно, но всё-таки сделал отстраняющий жест ладонью – типа, и неплоха, и жертву твою понимаю и ценю, но – не надо. Киваю парню – типа, не бзди, не заберём твою невесту, и снова указываю на выбранную шмакодявку.

Во-первых, я ведь её по мамаше ейной оценивал, которая – старше и рожавшая – сложена лучше, чем вот эта молоденькая и не рожавшая. Во-вторых, мы в экспедиции, с нами матросня и солдатня, и со шмакодявкой, меньше мозолящей мужикам глаза, меньше и соответствующих проблем. В-третьих, на Капщине будет языком овладевать и в новом для неё социуме осваиваться, а не женихам потенциальным глазки строить. Успеет ещё до того, в смысле. Ну и в-четвёртых до кучи – абсолютно нехрен приучать дикарей канючить о пересмотре условий сделки. Поторговаться о цене при её заключении – это нормально, законов спроса и предложения никто не отменял, но сам товар подмене не подлежит. Что я заказал, то мне и потрудитесь завернуть, если цена устраивает. Сошлись же в цене? Вот и заверните мне то, что я сам выбрал из вашего каталога.

Омерзительная, конечно, была сцена, когда эта дикарская массовка уже почти в полном составе набросилась на родоков девчонки – не иначе, как взывая к их общинному патриотизму и требуя пожертвовать личными интересами ради общественных. Как всегда в подобных случаях, громче всех агитируют те, от кого личного примера хрен дождёшься. Главнюк-то свою взамен предложил, и не его вина, что я его жертву не принял, ну так он и наезжает сейчас на отца шмакодявки совсем не так, как прочие горлопаны. Правильно, сам в его шкуре побывал и понимает, каково это. Ведь ни одна же сволочь ни его примеру не последовала, ни даже честного жребия не предложила! Как убедились, что не им своим ребёнком жертвовать, так и заделались сразу же ярыми общественниками. Отчего бы и не побыть ярым патриотом общества за чужой-то счёт? И отвергнуть-то эту сделку тоже ни одна ведь сволочь не предлагает. Куда там! Мысленно они уже поделили всё, что можно поделить, да пристроили в общественное пользование то, чего поделить нельзя. Уже своё оно для них теперь, а кто же от своего откажется? Естественно, победило общество. Мать девчонки, сразу сгорбившуюся, две других бабы в хижину увели, отец сидит мрачный на корточках, копьё на колени опёрто, а руки – на его древко. И мне-то омерзительно видеть, как толпа вертится вокруг полученных от меня ништяков в ожидании их дележа – ага, по справедливости, а каково ему? Я кивнул ему – всё, типа, понимаю.

Главнюк ихний подвёл ко мне за руку зарёванную шмакодявку, но я указал ему на близящееся к закату солнце, затем на её отца – типа, сегодня поздно уже отплывать, а до отплытия пущай с родоками побудет. Им от этого вряд ли станет так уж сильно легче, но зато уж самой шмакодявке – наверняка. Что ж мы, не понимаем таких вещей? Кивнул и главнюк – тоже ведь всё прекрасно понял. Я забрал руку девчонки у него, развернул её в сторону так и сидящего на корточках отца и легонько подтолкнул в спину – иди, типа, к нему. Побежала, конечно, со всех ног. Мужик встал, взял её за руку и повёл домой. Через пару шагов обернулся и кивнул мне – тоже понял.

Для ночёвки наши поставили палатки у основания косы. Все три судна ближе к биваку переместились, дабы поддержать артиллерией, если что. Вероятность нападения на нас околонулевая, но порядок есть порядок. Поэтому и дозорные ходят по биваку, бдят, не расслабляются. За ужином налопались копчёной дронтятины, запили её разведёнными кокосовым соком винными порциями, закурили сигариллы. При других обстоятельствах смеялись бы сейчас над облапошенными дикарями, но вот при этих – как-то не смешно.