Химеры (СИ) - Кузнецова Ярослава. Страница 140

— Машины работают, тратят горючее, но никуда не движутся, — герцог покачал головой. — Слышишь, Аранон?

Белоголовый дворник стоял тут же, скрестив на груди руки и жуя неизменную зубочистку.

— Почему я не удивлен, — хмыкнул он, криво улыбнувшись Рамиро.

— То есть, ты этого ждал? — нахмурился герцог.

— Ты что ж, думал, Мертвое море так просто переплюнуть можно? Только потому, что ты, гордый герцог Астель, приделал к своей большой железной лодке мотор? — старик отдернул рукав и показал Рамиро его собственные часы, — Глянь, как пляшет, — минутная стрелка бегала по кругу, наматывая несуществующее — или существующее — время, — Я их, между прочим, последний раз заводил еще в Химере, должны давно стоять. А они живут своей жизнью.

Белка, мурлыкая, засунула руку Рамиро в карман. Рамиро прижал девчонку к себе и укрыл полой плаща, хотя знал, что фоларица вряд ли мерзнет на ледяном ветру.

— Я знаю, куда плыть, — сказал Ньет. — Но что делать с машинами — не знаю.

— Здесь какой-то барьер? Мы можем его обойти? — спросил герцог.

— Не знаю… давайте попробуем…

— Слушай, Аранон, — сказал Рамиро, — А ты-то чего поехал на железной лодке с мотором? Ты тут что, вроде журналиста? Лучше б вы, герцог, Вильфрема Элспену взяли, от него пользы больше.

Дворник засмеялся, зубочистка выпала.

— Ну, ну, так уж и больше. Я не просто пассажир. Я — носитель воли Нальфран.

— Да ну? И что же теперь, по мнению Нальфран, должен делать герцог?

Старик воздел палец и значительно потряс им.

— Как что? Слушаться маму! — Все уставились на дворника, явно подозревая, что он малость рехнулся. Дворник фыркнул, потом отступил на шаг, — Сейчас, сейчас, постойте тут, мама все сделает.

И, ловко балансируя на скользкой палубе, побежал к башне с надстройками.

Рамиро, Ньет, герцог со своими людьми и даже Белка с удивлением смотрели, как Аранон в развевающемся плаще карабкается по металлическим лесенкам все выше и выше, а ледяные шквалы хлещут его, треплют, и норовят сорвать прочь, как последний листок с дерева

Ну вот этого нам еще не хватало, думал Рамиро. Сейчас этот псих с верхотуры ка-а-ак сиганет!

Аранон залез очень высоко, выше надстроек, даже выше прожекторов, на последнее перекрестье металлической мачты, отмеченной красным огоньком. И там, на этом перекрестье, вдруг расцвела золотая вспышка.

Сделалось светлее, будто солнце взошло. Низкое пение бронзы, словно разом ударили в десяток колоколов, перекрыло рев волн и завывания ветра. В клубящемся мраке распахнулись крылья, огромные, это даже снизу было видно, сверкающие, разом собравшие и отразившие весь электрический свет, как гигантское зеркало. Между крыл выгнулась золотая фигура, определенно женская, с распахнутыми руками и нагой грудью, а ноги ее, от бедер и ниже, были двумя змеиными хвостами, свивающими медленные маслянисто-блестящие кольца. Запрокинутого лица почти не было видно в черном пламени бьющихся на ветру волос.

— Нальфран, — прошептал Ньет, — как же я ее не почуял? Это же сама Нальфран. Она все время была с нами.

Рамиро промолчал, некстати вспомнив свои часы.

Белка повернулась под плащом и прижалась к Рамиро сырой колючей спиной, счастливо глядя вверх. Мокрые холоднющие белкины волосы немедленно полезли в рот и нос.

Что-то вокруг менялось. Рамиро чувствовал это — а он никогда не отличался особой эмпатией, и если уж его пробрало…

— Герцог Эртао, — хрипло сказал Ньет. — Мы плывем. Мы движемся вперед.

— Пропасть, Лавенг, от тебя всю дорогу одни неприятности, — тоскливо сказал Комрак.

— Если ты не заметил, я тебя с собой не тащил, — огрызнулся принц. — Ты сам сюда влез. Сиди тут теперь и мерзни. Обледеневай! О, Господи, я только хотел спокойно доплыть до Полночи! Один! Чтобы у меня не зудел над ухом клятый найл. Но нет! Он тут и он зудит! Ты дашь мне сдохнуть?

Вокруг лодки простиралась безмолвная тишь, темень. Пологие волны длинно перекатывали суденышко по своим спинам, то и дело заплескивая через борт и в пробитую локтем дыру. У Энери вымокли ноги и зуб на зуб не попадал от холода. Голоса вязли в сыром тумане, найл еле виднелся на корме темным силуэтом. В полуночном зрении он, наверное, полыхал бы, как факел, но у Энери не было никакого желания смотреть на чертова Комрака ни полуночным зрением, ни обычным.

— Глаза бы мои на тебя не глядели, — в сердцах сказал принц.

— Ты еще что-то тут видишь? С ума сойти, — Комрак завозился в темноте, похлопал себя по карманам. — И спички промокли. Ну, отлично.

— Курить вредно.

Энери снова выругался про себя. Он рассчитывал спокойно лежать в лодке, погружаясь в забытье, глядя на кружащиеся над головой созвездия и фосфорные сполохи северного сияния. А теперь едва осталось места, чтобы сесть!

— Так… где мы, — кашлянув, спросил Комрак, прекратив чиркать бесполезными спичками. — Это какое-то полуночное колдовство?

— Там, куда тебе совершенно не нужно, — буркнул принц. От холода его охватило какое-то тупое безразличие.

— Мы…в Море мертвых?

— Не знаю. Теперь уже ничего не знаю. Но думаю, что скоро будем, мертвее не бывает.

Комрак помолчал, потом судя по всему стал крошить папиросу и нюхать мокрый табак — до ноздрей принца донесся едкий сильный запах. Найл не проклинал его, не жаловался, просто молчал. Все они такие. Фаталисты. Занесло в Море мертвых, так сиди, не кукарекай. Энери прикрыл глаза. Мокрые волосы стали жесткими от холода. Он отстраненно попробовал пошевелить пальцами, с руками пока было все в порядке, а вот губы онемели. Запах табака приблизился, лодка качнулась. Найл перебрался к нему, осторожно устроился рядом, накрыл принца широченной, как плащ, шинелью. Сырое сукно остро пахло солью, йодом и чем-то кислым.

— Глупости, — пробормотал Энери, не открывая глаз. — Все равно сдохнем.

Найл ничего не ответил.

Лодку качало и качало, на бесконечной и безвременной зыби, их окружил ледяной туман, в темноте свивались и развивались седоватые щупальца. Первая же волна перевернула бы лодку, но волн здесь не было. И ветра. И берега. Бескрайнее полотно моря простиралось во все стороны, молчаливое, соленое, с тайным зеленоватым свечением из-под волн. Мертвое.

— Я слышал, в этих местах лед бывает под водой…светится зеленым. Целые глыбищи. Кто увидит, тому удачи семь лет не будет.

— Семь лет. Ну ты оптимист, — Энери натянул полу шинели до самого носа. От твердого бока найла исходило слабое тепло.

Зеленое, голубоватое свечение из-под черной воды. Это полуночные воды просачиваются в серединный мир и замерзают на немыслимой глубине, там где предметы не знают своих цветов. А потом лед отрывается и медленно-медленно всплывает на поверхность. Медленно, среди пения мириадов пузырьков воздуха. Наверх и наверх… Или это звенит в ушах. Лодка тошнотно качается, не двигаясь, и холод подбирается к самому сердцу. К ножу, засевшему в груди.

Энери вздрогнул и открыл глаза, но увидел лишь тьму. Такую, что заливалась в ноздри и уши. Густую, непроглядную. В этой тьме кто-то был. Чуждое присутствие, отдающееся горячими толчками в солнечном сплетении и холодом в висках.

Альм.

Или я просто умираю.

Присутствие длилось и длилось, запредельное, выматывающее душу, непереносимое. Словно бы кто-то светил прожектором прямо в голову и свет от этого инвертировался, стал черным.

Я просто ищу своего родича, хотел сказать Энери, но губы не слушались, их и не было. Были только чернота и молчаливое Присутствие.

Я ищу его! Мне нужно в Полночь! Энери мучительно проталкивал себя через мясорубку собственного глохнущего сознания, пытаясь докричаться до этого…что такое альмы, никто не знал. Я ищу! Я Анарен Лавенг!

Темнота вздохнула и расступилась. Энери вздрогнул, открыл глаза на самом деле. Над ним в густо-синем, лазурном, совсем не северном небе, медленно вращались незнакомые созвездия, звезды вспыхивали, угасая. Наступало утро. Теплый, с привкусом песка и пыли ветер плыл над лодкой. Комрак, измученный холодом, мирно спал сидя, уронив тяжелую голову на грудь. На его подбородке пробивалась щетина.