Химеры (СИ) - Кузнецова Ярослава. Страница 29

После нападения на особняк Агиларов он развез по домам Лару и едва пришедшего в себя Виля, который сам не мог уверенно вести машину.

Впрочем, Вильфрем, как настоящий профи, едва придя в себя, тут же начал задавать вопросы.

Рамиро замучился на них отвечать, пока рулил в портовый район, где проживало семейство сэна Вильфрема.

— Повтори еще раз, — говорил Виль, ощупывая голову. — Агилар отказался выдать тело убитого?

— Виль, никто и не приезжал за ним. Я думаю, у Врана были веские причины так поступить… Но ворваться в дом одного из высоких лордов, захватить наследника…

— Что-то взбудоражило дролери. Обычно они осторожны.

— Сумасшедший дом, ей-богу. Если король не вмешается… Ты отлично знаешь, что всякий раз творится на совете лордов — Макабрины и Аверохи не могут успокоиться еще с гражданской войны. У старого Макабрина на Врана конкретно во-от такой зуб. Железный. Все это время его сдерживала присяга, но теперь Вран покусился на исконное право каждого рыцаря — неприкосновенность дома и семьи.

— Король вмешается, — уверенно ответил Виль и в очередной раз ощупал голову. — Я и сам поддерживаю взгляды Макабринов. Наука не должна зависеть от милостей чужой расы, тем более — военная наука. Но начинать сейчас междоусобицу — дичь, безумие. Нет никаких предпосылок.

— Мне всегда казалось: чтобы начать войну, предпосылки не нужны; нужно только горячее желание одной из сторон, — мрачно ответил Рамиро.

— Я потом не видел профессора Флавена, — Виль аккуратно повертел головой и поморщился. — Ему стало нехорошо?

— Хм…

Рамиро собрал мысли в кучу и понял, что не помнит, в какой именно момент Флавен исчез из столовой.

— Я… хм…

Странно.

— Мне кажется, он вышел раньше, еще до того, как все случилось. Не могу вспомнить.

— Веришь, я тоже не могу.

Рамиро дошел до Четверговой площади пешком.

Как он и предполагал, ничего хорошего в центре столицы не происходило.

«Фризы», «орки», «фениксы» с гербами высоких лордов. Чертов парад какой-то. Вся площадь ими заставлена, и Семилесная, на которой располагалась врановская резиденция, — тоже.

Он пробирался среди синих, лиловых, алых машин, тяжелых и неуклюжих, как панцирные рыбы, выброшенные на сушу.

Военные в мундирах — танковых, воздушных, морских войск — стояли молча, изредка негромко переговариваясь. Тускло поблескивали рыцарские пояса, рукояти кортиков, пестрели гербами нашивки на рукавах. Цвет рыцарства, елки зеленые. Группками кучковались оруженосцы; бледные от возбуждения, они тоже не решались шуметь. Большая часть этих мальчишек никогда не нюхала пороха.

Алая птица Аверох, мертвая голова Макабринов, распростерший крылья орел Агиларов. Совсем не видно Маренгов. Флавены, Мораны, Араньены…

Королевская власть за пятнадцать лет набрала большую силу, отстраненно подумал Рамиро, медленно продвигаясь к парадному входу. Случись подобное во время междоусобных войн, на Четверговой стояли бы не гражданские машины — танки.

У самых ступеней — вишневый феникс Родгера Агилара. Его хозяин стоит рядом, прислонившись к капоту машины, скрестив руки на груди, взгляд прикован к дверям «Плазмы». Рядом молодой Макабрин, рука на перевязи. Тут же — Эмор, его прославленный дед — на вид ему лет сто, не меньше, — но все еще с прямой спиной, широкоплечий; мундир с иголочки, топорщится седой военный ежик, в оскале сверкает ряд железных зубов.

Макабра чертова, с неприязнью подумал Рамиро. Только и ждала повода, чтобы укусить.

Много лет прошло, но такое не забывается.

Макабрин помнит, как Вран жег его аэродромы и вынудил преклонить колено в вассальной клятве королю Герейну.

Рамиро помнит, как вошел с войсками в Большое Крыло: им открыли ворота, капитуляция уже неделю как была подписана.

На воротах висел мертвый дролери — один из тех снайперов, что прятались с партизанскими отрядами по лесам, обматывая винтовки тряпками, дрались за трон короля людей и погибали наравне со всеми.

Вы казнили пленного в мирное время, какая гнусность, сказал тогда Хасинто, их командир.

С дролери мира у меня не будет никогда, ответил ему Макабрин.

А День ничего не сказал, просто глянул мельком и отвернулся.

Когда тело попытались снять, оно рассыпались пылью, и ее унесло ветром.

Рамиро поздоровался и тоже стал ждать, глядя на тяжелые створки с мутными стеклянными оконцами.

Наконец двери распахнулись и вышел Герейн, одной рукой поддерживая мальчишку. По правую сторону от него шел День. По левую — тонкая высокая дролери, Рамиро видел ее пару раз во дворце; она вроде бы занималась медициной, курировала исследования ордена невениток по восстановлению цветной крови.

По площади прокатился гул голосов. Родгер дернулся, но не сдвинулся с места.

— Благородные сэны, — сказал король устало. — От своего лица и от лица Врана я приношу вам свои извинения. Произошла ошибка. Я прошу вас разойтись. Все в порядке. Я обещаю разобраться в этом деле и найти провокатора.

Он выпустил Стрева, демонстративно отошел в сторону, остановился, глядя в толпу.

Стрев выглядел ошалелым и помятым, но ступал твердо. На отца он не смотрел — смотрел себе под ноги, словно пересчитывая ступеньки. Светловолосая дролери шла с ним рядом.

День что-то сказал королю, сжал губы, кивнул. Нашел глазами в толпе Рамиро, просветлел. Прошел мимо старого Макабрина, едва не задев того плечом.

— Рамиро. Ты что здесь делаешь?

— За тобой приехал. Во избежание.

— Приехал, значит. А где твоя машина?

— Эм-м-м…

Рамиро вдруг сообразил, что бросил «фризу» около Деневой конторы.

День фыркнул.

— Государства рушатся, Вран ест детей, благородные сэны так и рвутся с гиканьем устроить гражданскую войну, и только господин Илен в своем репертуаре. Мчался спасать меня на белом коне, но коня потерял где-то по дороге. Поехали, горюшко, отвезу тебя домой; сейчас эти горячие головы начнут разъезжаться — до машины не доберешься.

Рамиро покаянно вздохнул и понял, что заготовленная гневная речь куда-то улетучилась. Да, вроде бы все уладилось, Ротгер сажал своего бледного, но вполне невредимого сына в машину; хлопали дверцы, Семилесная наполнилась жужжанием и взревыванием, оживленные голоса возвышались то там, то здесь.

Гроза, похоже, прошла стороной.

Он снова вспомнил мертвого дролери на воротах, и, вздрогнув, оглянулся на старого Эмора Макабрина.

Тот смотрел в спину Дню, и взгляд его был как у голодного хищника за решеткой.

* * *

Северное небо приобрело цвет бутылочного стекла. Узкая полоса заката расплывалась над темной морской водой. Застывшие на рейде корабли казались совсем черными.

Новая платформа, прочно вставшая на четырех опорах у берега острова, сияла огнями, как новогодняя игрушка; спускались к берегу низкие домики поселка.

Металлический жетон луны четко отпечатался над сопками.

Видно было, как светится море на шельфе и как это свечение поднимается пластами, опалесцирует, — как полынная настойка, налитая в холодную воду.

Кавторанг военно-морского флота Найфрагира Гвальнаэ Морван смотрел на рейд, и на душе у него было тягостно.

Холодало — лето на Севере быстротечно и хрупко; под черное сукно кителя забиралась туманная сырость. На черных, собранных в уставной хвост волосах лежали мельчайшие водяные капли.

Полуночное море молчаливо летом, обманчиво спокойно, и вроде как дремлет. Слышно только дыхание прилива. Солнце опускалось, и никак не могло опуститься за горизонт.

Затрещало, сверкнуло над поселком; черно-зеленая вода озарилась красным и золотым — пускали салют.

— Не любите шумных сборищ? — поинтересовались над ухом.

Гваль обернулся, глянул — высокий, почти его роста альд подошел неслышно. Белесый, как все они; низкие скулы, глаза светлые, как льдинки… Плащ висит как-то косо, на одно плечо.

Штатский; корреспондент, наверное.